Предыдущая публикация
КРЕПОСТЬ (2)
Охотничье ружье Леонид покупал по всем правилам, собрав документы и обзаведясь охотничьим билетом. Но не стоило искать его после в компании тех, кто ходил пострелять птицу или завалить кабана, а после обмывал трофеи, делясь байками.Леонид уходил в лес один – одиночество давно стало его тенью, его вторым я – и возвращался без всякой добычи. У него была другая цель – сохранить свои навыки снайпера и ту внутреннюю сосредоточенность, которую так легко было бы растерять в тире. А внутренняя решимость, готовность пройти точку невозврата, нужна была ему не меньше, чем твердая взвешенная рука.
Он уходил далеко – туда, где не могли бы попасться ему другие охотники. И где никто не мог бы услышать звук выстрела. И стрелял в цель до тех пор, пока опять же не приходило то чувство, что он готов, готов ко всему, что могло выйти из его замысла.
Все эти годы деньги на себя он тратил более, чем скупо, гонорары откладывал, и к тому моменту, когда было решено им – пора, у него скопилась сумма, достаточная для покупки на черном рынке снайперской винтовки.
Если мать Инги следила за жизнью Хозяина, не преследуя какой-то особой цели, скорее из осторожности (она облегченно вздыхала, когда узнавала, что он уезжает из страны), то Леонид точно знал, что ему нужно, чего он ждет. Даже у самого сильного врага бывает минута, когда он дает слабину, приоткрывается, и нужно терпеливо дождаться этой минуты, не пропустить ее.
…Когда Инга провела его к месту, максимально близкому к замку, Леонид еще раз убедился в том, что тут искать удачу бесполезно. Замок был слишком отдален от людей, слишком хорошо защищен. Пытаться добраться до кого-то, кто спрятан за его стенами – не стоит и пытаться.
Оставалось рассмотреть другие варианты – подъездные дороги, какие-то места в городе, где время от времени бывал Хозяин. Леонид знал, что будет ждать терпеливо, что жизнь на это положит, и дождется, в конце концов.
Что с ним самим будет потом – его не волновало. Он не думал о последствиях, ему было на них — если честно — наплевать. Но он понимал, как тщательно нужно ему продумывать каждый шаг, чтобы дело его жизни не осталось незаконченным.
В гостинице он взял номер на втором этаже, с низким балконом, нависающим над садом. Сюда было не так легко забраться постороннему, но отсюда не составило бы проблем уйти ему самому, если бы возникла такая потребность. Леонид не знал, насколько задержится тут, и пока заплатил за две недели. А там будет видно.
Утром он пошел на тот рынок, куда ходила в свой последний день Галя. Ему нужно было «настроиться на Галину волну». С точки зрения здравого смысла это было необъяснимо, но шанс, который нам выпадает, часто не укладывается ни в какую логику.
…За эти годы рынок стал почти неузнаваем. Появились новые павильоны, вывески. Но оживало это место столь же рано. И сейчас, хотя большинство курортников еще спало, торговцы уже раскладывали на прилавках свои товары. Когда-то в древней крепости тоже были купцы, и они каждый день спускались в низину, чтобы открыть свои лавки.
…Леонид помнил – тогда была конкуренция, и его тихо отговаривали. Чтобы он не брал «огурцы у Петра» или «абрикосы у Ахмеда».
— Да он свой сад-огород отходами из выгребной ямы поливает. Удобрение, знаете ли. Вам захочется такое есть?
Но как можно было пройти мимо маслянисто-желтого творога, бархатистых абрикосов, лилового винограда или пупырчатых, только что сорванных с грядки огурцов, думая о чем-то другом, кроме блаженного утоления голода?
И сейчас раннему покупателю обрадовались, и первая же торговка цепко захватила Леонида – и болтовней своей, и руками, которые уже клали на весы прозрачные желтые сливы (мед, чистый мед…) Но, отсчитывая деньги, Леонид замер, прислушавшись к разговору женщин, расположившихся со своими товарами по соседству.
— Вот так эту девочку прямо среди бела дня украли и увезли. Мать там в петлю лезть готова…
— Да знаю я эту семью…
— Вот последнее, что бы я подумала – это то, что именно они в такую переделку попадут. Всегда такие тихие, встретишь – здороваются первыми. И девочке этой, Инге, то ли восемнадцать, то ли девятнадцать лет всего. И почему она?
— Но она красивая, не скажи…
— А как узнали-то?
— Мать, оказывается, скрывала от всех, что ее девочка еще много лет назад этому Алику приглянулась. А сейчас Инга не пришла домой, и мать кинулась искать, потому что на полицию известно, какая надежда. И люди, на глазах у которых все это произошло, которые видели, как ее в машину затащили, об этом и рассказали…
— Что ж, если свидетели есть, неужели полиция и на этот раз спустит?
— Да какие свидетели! Там все перепугались, быстренько собрались и уехали. Ищи их теперь! А матери скажут, что она все выдумала…
— Ей-Богу, мне кажется, что я с ума схожу, — сказала полная торговка, перекладывая абрикосы так небрежно, там небрежно, что на мягких их боках оставались ямки от ее пальцев, — Средневековье какое-то, хозяин – барин… На моем веку всегда так было, и ведь продолжаться будет – там сын вырос.
— Что ж мать – теперь не боится рассказывать? Не поздно она спохватилась?
— А что ей теперь терять? Только и надежда, что об этом узнают все. Может тогда этот паук остережется – до конца идти.
— Да отпустит он ее, в конце концов. Наиграется и отпустит.
— Когда это случилось, — спросил Леонид, забыв о сдаче, которую отсчитала ему торговка.
— Да я вчера узнала. — сказала та самая полная женщина, — Вот такие у нас случаи бывают. Вы сюда как в рай приезжаете, отдохнуть, а не все у нас так мирно и спокойно.
— Кто мне может дать адрес это семьи? — Леонид обегал взглядом лица женщин, — Пожалуйста…
— Вы помочь хотите? — догадалась одна, — Ну, помогите. Жили они всегда бедно. А матери сейчас деньги точно понадобятся. Не знаю уж, дома она сейчас, или в больнице. А сколько лекарства стоят – представляете себе наверное.
— Говорите адрес, я запомню.
И двадцати минут не прошло, как Леонид постучал в калитку дома на тихой улочке. Калитка была из трех досок, на которых давно облезла коричневая краска. Никакого звонка. Впрочем, даже деликатного стука хватило, чтобы незапертая калитка открылась собой – и Леонид пошел по дорожке, ведущей через сад к дому.
Две женщины сидели на открытой веранде. Одна – совсем старая, осунувшаяся, с исплаканными красными глазами. Другая, помоложе, встала ему навстречу, зажимая ладонями рот, видимо, не сомневалась, какую весть он принес. И сердце заболело у Леонида так, как не болело много лет – он словно перенесся в тот час, когда узнал о смерти Гали.
***
Леонид поднял ладони в успокаивающем жесте.
- Я не принес дурных вестей. Я хочу кое-что узнать, и – может быть – помочь.
- Но вы не из полиции, - сказала та, что моложе, мать – и было в этом больше утверждения, чем вопросительной интонации.
Леонид понял, что она там уже была, уже пыталась поднять всех на уши, и ничего не вышло у нее, ей сказали что-то вроде: «Ждите дня три, девушка молодая, загуляла… сбежала… решила не ставить вас в известность». И теперь мать и бабушка бились об эту неизвестность, как птицы о стекло, того и гляди – сердце не выдержит.
- Я не из полиции, - сказал он, и сам услышал в голосе своем извиняющиеся нотки, - Я понимаю так, что вы знаете – в чьих руках ваша Инга, и что этот человек давно ее заприметил. Это верно? И фотографию вашей дочки я хотел бы увидеть, если можно.
Мать знобило, и не помогал ни пуховый платок, наброшенный на плечи, ни то, что она обхватила сама себя руками, пытаясь унять эту дрожь. Она быстро прошла в комнату, так же скоро вернулась с альбомом в красной клеенчатой обложке. Старый альбом – в такие вклеивают фотографии детей с самого рождения – много лет. Мать открыла альбом на последней странице, погладила рукой фотографию хорошенькой светловолосой девушки с большими ясными глазами. Ничего в ней не было от прожженной современной девицы, такая выглядит легкой жертвой – заломи руки и тащи ее, куда хочешь.
- Я найму кил-лера, - сказала мать, - Продадим все, что у нас есть, этот дом…все. И наймем того, кто у-бьет, наконец, эту гни-ду.
- Тоня..Тоня…, - подала голос бабушка, - Сейчас нужно думать о том, как помочь Инге, не надо пока таких мыслей.
Мать упала головой на стол и расплакалась, застанывая свое горе, точно все уже свершилось, точно она стояла над гробом Инги. Расспрашивать ее сейчас невозможно было – и историю с сережкой Леонид узнал от бабушки. Та тоже переменилась за эти сутки и, если бы Леонид знал ее раньше, он увидел бы, как она постарела - уже не пожилая женщина, а погруженная в себя, немного безумная старуха.
Но он не знал, что сказать им обеим, потому что сейчас ему уже оставалось одно – идти ва-банк, и какие последствия будут у задуманного им шага, неведомо было никому.
- Что вы можете для нее сделать? – спросила опять-таки не мать, а бабушка. Мать так и не смогла говорить связно.
- Я постараюсь узнать, где она. А дальше – по обстоятельствам. И еще один вопрос, пожалуйста. Я понимаю, как вам трудно, но мне надо знать. Вы лучше знаете Ингу – если бы ей удалось сбежать, куда бы она пошла? Вернулась бы домой или постаралась бы где-то спрятаться? А может, побежала бы в полицию, или, наоборот, уехала подальше, никому ни слова не говоря?
Мать подняла голову при этих словах, и они с бабушкой обменялись взглядами.
- Крепость, - сказала бабушка, - Это всегда было самое дорогое для нее место. Как говорят – место силы. Она бы побежала туда и за утешением, и спрятаться там можно так, что тебя никогда не найдут – это настоящие подземные лабиринты. Знаете эту древнюю крепость, пещерный город? Там реставрация сейчас, правда, но почему-то я не сомневаюсь, что Инга побежала бы туда.
Леонид чуть прикрыл глаза, давая понять, что принял все к сведению.
-А может, я сама туда поеду? – вскинулась мать, - Вдруг она правда сбежала, и сидит там, прячется? Я буду ходить, звать…
- Даже не вздумайте, - сказал он резко, - Никуда, ни одного шага сейчас, чтобы не повредить ни дочери, ни себе. Ваше дело – просто ждать.
- Вы понимаете, насколько это трудно – ждать и ничего не делать? Вы когда-нибудь что-нибудь подобное переживали, были на нашем месте?!
Последнее, что сделал бы в своей жизни Леонид – это рассказал убитым горем родственникам Инги про Галю. Потому что у них еще был шанс, была надежда. А у него ее уже не было.
*
Инга действительно хорошо знала подземные лабиринты. Конечно, она не могла пройти их все, многие ходы были попросту завалены, и расчищать их никто не собирался. Своды пещеры осыпались, связующие их коридоры делались непроходимыми.
Она тоже играла ва-банк, ведь компания, которой она попала в руки, могла сначала сотворить с ней все, что угодно – свидетелей же никаких, а потом бросить в одном из каменных мешков, чтобы она дошла до ручки – без воды, без еды и в полном отчаянье. А то и попросту столкнули бы со скалы – опять-таки, кто увидит?
Но ее только полапали – со вкусом и от души, и потом уже втолкнули в ту Камеру Смерти, какой экскурсоводы любили пугать туристов. Видимо Алик и его подельники не столь хорошо знали эти места, а эта пещера была известна всем. Кто-то говорил, что сюда могли посадить пленника на десятилетия, назначив за него совершенно безумный выкуп. Другие же рассказывали, что здесь именно казнили, причем в красках живописали, как именно.
Сейчас узкий вход закрывала железная решетка, но у Алика, оказывается, имелся от нее ключ. Не иначе как достался в наследство от прапрадеда.
- Вот здесь и будешь сидеть, - напоследок Ингу толкнули в спину с такой силой, что она не смогла удержаться на ногах, растянулась на каменном полу, больно содрав колено.
- Завтра, может, не приедем, - Алик смаковал каждое слово, стараясь поймать выражение ужаса в ее глазах (так и не дождался), - Тогда послезавтра. Надо ж тебе, бедной, водичку привезти. Но дадим мы ее тебе, только если ты очень хорошо об этом попросишь. О-очень хорошо.
- Встречай нас на коленях и с открытым ртом, - посоветовал один из его приятелей.
Наглые, откормленные, сытые. Инга не могла допустить, чтобы ненависть ее сейчас задушила, заставила совершить что-то необдуманное. Она отошла в глубину пещеры-камеры, устроилась на каменном выступе, обхватила колени руками, стала смотреть в окно.
- Ты в роль что ли, входишь? – удивился Алик, - Узница, типа? Ну, давай, давай… С призраками тут тренируйся, пока мы не подойдем.
Они ушли, похохатывая, обсуждая нарочито громко, когда они следующий раз к ней наведаются, и что тогда с ней сделают. Инга не шевельнулась до тех пор, пока острый слух ее не перестал слышать звук их шагов и голосов. Еще шум отъезжающей машины раздался, и уж тогда она перевела дыхание.
Инга встала и подошла к одному из вырубленных в камне «окон». Грубые, неправильные квадраты, годные лишь на то, чтобы в пещеру проникал свет, и чтобы оценить толщину каменных стен.
В пещере было холодно, а ночью станет еще холоднее. Инга знала, что времени у нее мало, очень мало. Хорошо, если сутки в запасе, но может и меньше. И за это время сюда никто не придет, в этом она не сомневалась.
Нельзя было думать о том, что там, дома, сейчас сходят с ума мать и бабушка. Мысли об этом лишали душевного равновесия. Но вот подавить мучительное ощущение жажды Инга никак не могла. Весь этот день она провела на жаре, с самого утра ничего не ела, да еще такие переживания.
Она медленно обходила пещеру, осматривая каждый камень, постукивая по нему пальцами, но нигде не видела Инга надежды. Пещера была чисто убрана именно для туристов – чтобы через железную решетку видели они голые стены, каменный выступ, заменявший узнику скамью и постель. О, вот еще железяка какая-то из стены торчит. Наверное, к ней крепили цепь, если ее надо было надеть на пленника – для острастки.
…Ночь пришла и не принесла облегчения. Глаза Инги довольно быстро привыкли к темноте, да она и не была полной – благодаря окнам. Ночь была ясная, и лунный свет прогулялся по пещере из конца в конец. Инга замерзла, но сама не замечала этого, зато ее разум, казалось, готов был вскипеть. Она снова и снова искала выход и не находила его.
Но гораздо страшнее, чем ночь, был для нее весь следующий день, когда она, начиная с самого утра, каждую минуту ждала приезда своих мучителей, гадала, что именно у них на уме. И понимала, что у нее нет с собой ничего, ровно ничего, чтобы защищаться. Каждый звук заставлял ее замереть и затаить дыхание.
Но они не приехали. Может, решили дать ей хорошенько помучиться – сговорчивее будет. А может, Алика просто отвлекли другие дела.
К вечеру второго дня жажда стала почти невыносимой. И Инга всерьез размышляла о том, что может быть, ночью, от перепада температур, на каменных стенах выступит какая-то влага, и ее можно будет слизать языком.
Железную решетку на двери открыть было нереально, сделать подкоп – тоже, земли тут вообще не было, один камень. Единственное, что попробовала Инга – это протиснуться в окошко, и это ей почти удалось. Но это был самый последний шаг, отчаянный шаг – выбраться через окно и сорваться в пропасть можно было, только если не останется никакого другого выхода, и смерть окажется предпочтительнее.
«Это же моя крепость, мое место, - думала Инга, потирая окоченевшей рукой лоб, - Почему же, черт возьми, я ничего не могу сделать? Неужели всё, все – совершенно безнадежно, и эти стены ничем не помогут мне?»
Она неплохо ориентировалась по звездам, и заснула, наверное, около полуночи, но проспала недолго, часа два, а проснулась, когда уже начинал близиться рассвет. Но окна пещеры выходили на север, и здесь было еще совсем темно, хотя на востоке, наверное, край неба уже подернулся синим.
…Сначала ей показалось, что это сон, потому что этого быть не могло. В углу пещеры, в самом темном ее углу, стояла девочка. Было ей, наверное, лет десять-двенадцать. Хрупкая, тонкая в кости, в длинном, до полу, вишневом платье, которое словно бы чуть светилось. Волосы девочки были заплетены в косы, а на голове шапочка, наподобие тюбетейки.
Инга начала часто моргать, и даже сжимать веки, потому что ничем иным, кроме как галлюцинацией от нервов и обезвоживания, это быть не могло.
Девочка подошла к ней. Инга понимала, что если это не видение ее воспаленного мозга, то перед ней – призрак. Но маленькая гостья не была прозрачной, только очень бледной. Она подняла кувшин (и кувшин у нее оказывается, был) и дала Инге напиться.
Никогда потом Инга не могла забыть, как пила эту странную воду – а скорее, туман, что тек из кувшина. Но жажду он утолял. И не только. Он возвращал силы.
- Джанике, - тихо спросила Инга, - Это ведь ты?
И девочка моргнула, точно также, как перед этим делала сама Инга. Она была очень маленькой, очень печальной и одинокой до такой степени, что щемило сердце. Может быть, уже несколько веков ей не случалось ни к кому приходить, никому приносить воду.
- Что мне делать, Джанике?
Теми же неслышными шагами девочка подошла к стене, и налегла на ту самую железку, что торчала из камня. Ничего не произошло, но Инга поняла ее отлично. Двух шагов ей хватило, чтобы оказаться рядом с куском металла, и сделать то же, что и маленькая гостья – опереться на него грудью и руками.
…Щель, открывшаяся в стене, была такой узкой, что казалась западней. Шагни в нее, и она раздавит тебя.
Но Джанике уже была не позади Инги, а перед ней, где-то в темных глубинах, и шло оттуда слабое свечение, и девушка не колебалась больше – она вступила в тесный коридор и пошла. Даже не шла она, а протискивалась меж стен, иногда приходилось делать усилие, чтобы двигаться дальше, и если бы что-то случилось здесь с Ингой, никто бы никогда ее не нашел. Она это ясно понимала.
Пол постепенно понижался, они спускались куда-то, и путь все длился, и длился, бесконечным казался. Инга запрещала себе думать о чем либо – нужно было идти и идти, пока хватит сил, и потом тоже… Внутренне она настроилась на то, что упадет, в конце концов, и может быть, это будет не самым худшим исходом.
Поэтому до глубины души она была поражена, когда вдруг пахнуло свежим ночным воздухом – и они оказались в маленькой, на нишу похожей пещере у самого подножья горы. Они выбрались…Вот и трава… Вот и тропа, что сбегает от крепости в низину.
Инга оглядывалась, потеряв Джанике, искала ее взглядом, но никого уже не было рядом с ней, только там, где-то наверху, на склоне, где была могила девочки, на мгновение вспыхнул и сразу погас огонек. А может, это просто упала звезда…
*
К концу того, первого дня после исчезновения Инги, Леонид уже знал номера машин, которые принадлежали семье Хозяина и его приближенным. Ингу могли держать в замке, и даже, скорее всего, где еще удобнее спрятать концы в воду - причем, в случае такой нужды – в прямом смысле?
И все же оставался какой-то шанс, что с ней поступили иначе, что ее где-то спрятали, и от этого шанса тоже нельзя было отказываться.
Леонид ждал. Ему удалось подобраться незамеченным к замку гораздо ближе, чем это допускала Инга, он был почти рядом с дорогой, и лишь очень цепкий глаз различил был его в зеленых зарослях. Снайперская винтовка была с ним, и плохо бы ему пришлось, если бы кто-то из людей хозяина его все-таки засек. Тут уж нельзя было бы истолковать его поведение по-другому, как засаду и охоту. И явно не на здешних орлов он решил поохотиться.
Леонид не знал, сколько времени проведет здесь, пока узнает хоть что-то, получит хоть какую-то зацепку, Но поздним вечером он еще не ушел отсюда, и уже ясно было, что ему предстоит провести тут ночь.
…Он заснул, устроив голову на сырой лесной земле, слух его был чутким, и вряд ли кому-нибудь удалось бы подойти к нему незамеченным. Леонид и предположить не мог, что в какую-то минуту сон его станет настолько крепким, что будто перенесет его в другое измерение, когда привидевшееся воспринимается как реальное.
Он увидел странную девочку, точно пришедшую из глубины веков, в одежде - багряной, пурпурной – точный оттенок не позволяла различить полутьма. Это было что-то вроде длинного платья, такие можно увидеть в этнографических музеях. Девочка отступила, давая ему возможность увидеть пещеру, а там и Ингу, сидевшую на каменном выступе.
Панорама сместилась, точно кинокамера решила снять «задний план». Теперь перед ним как на ладони лежала древняя крепость, и именно в ней – была та самая пещера, а в ней – пленница.
Сам же он смотрел на это все, лежа на склоне горы, с винтовкой в руках. Было ранее утро, внизу вилась дорога, и по ней ехал черный джип.
Леонид проснулся еще до того, как наступил рассвет. Не было никакой усталости, никакой тяжести в голове. Напротив, он точно знал, что теперь делать.
Теперь уже не он решал, что будет дальше, все словно было решено за него. Дети не отвечают за своих отцов, но иногда уже с самого начала понятно, что они их превзойдут. И разве будет достаточным наказанием Хозяину пу-ля, вбитая между глаз, страдание, измеряемое мгновением? Но оплакивать плоть от плоти своей, того, кого выпестовал и растил себе на смену – эта боль растянется на годы и закончится вместе с жизнью.
…Уже начинало светать, когда Леонид добрался до того самого городка, откуда начинался путь к крепости. Еще около получасам понадобилось ему, чтобы подняться до ее развалин, и потом и взобраться выше, на самый верх, чтобы занять место, которое он увидел во сне. Теперь перед ним лежала – вся дорога. Любого кто приближался – он увидел бы издали, и у него было бы время, чтобы прицелиться.
Он даже не делал попыток найти Ингу, другая задача стояла сейчас перед ним. Если рассуждать логически, не мог сын Хозяина приехать сюда так рано. Леониду стоило прикрыть глаза, чтобы воскресить его образ. Рослый, со свежим пухлым лицом, крупными губами, сжатыми кулаками. Баловень судьбы, никогда не знавший тяжелой работы, но привыкший расправляться с беззащитными. Привыкший настолько, что даже возмущения жертв своих не ждал – только страх был на поднятых к нему в мольбе лицах
На мгновение на Леонида нахлынуло чувство такой душевной дурноты, что он опустил голову и дышал ровно, чтобы его не вывернуло наизнанку.
Алик не мог приехать рано, потому что этот жирный индюшонок наверняка спал до обеда, но Леонид в коротком своем сне видел его машину на фоне рассветного неба, и теперь он ждал.
…Когда вдали послышался рокот мотора, ему оставалось лишь передвинуть ствол винтовки. Он не был теперь человеком, а сделался бесстрастным механизмом, и все измерения, прикидки, расчеты шли будто вне его сознания.
Он даже не попытался бить в затемненные окна джипа. Выстрел ударил в колесо. И этого хватило.
…После Леонид стоял на горе во весь рост – черный силуэт на фоне рассветного неба, и смотрел на машину, что сорвалась вниз, перевернулась дважды, перевернулась тяжко и, наконец, запылала высоким костром.
У него было не много времени – он знал, что огонь будет виден издалека, что уже скоро сюда поспешат люди. Но он не пытался сейчас скрыться, уйти как можно скорее, замести следы. Он шел к крепости, потому что знал – это было правильной.
И он не удивился, когда увидел вдалеке фигурку девушки. Она замерла, а потом медленно стала подниматься ему навстречу.
Ему лучше было не встречаться с ней, потому что, если не выпадет ему один-единственный шанс удачи, то искать его начнут и на земле, и под землей, рыть будут глубоко, и отыщут, в конце концов. Нельзя было, чтобы кто-то предположил, будто Инга, ее судьба – имеет отношение к нему. У него был свой повод для мести – и более, чем весомый. Леонид не верил в то, что мертвые прощают все и всех, что им безразличны дела земные. Он думал, что Галя только теперь по-настоящему обрела покой.
Еще он знал, что всё на что он «подписался», отправив машину в пропасть, было оправдано, и что бы ни случилось с ним самим, все хорошо, потому что эта девочка жива и будет жить, и никто больше ее не тронет. И подойдет он к ней лишь на минуту, чтобы удостовериться – она цела.
Инга уже стояла в двух шагах от него, и да – она была цела, но на щеке и волосах у нее алела кровь. Леонид протянул руку, точно спрашивая, что это?
- Он там? – спросила Инга, указывая на пропасть.
Мужчина кивнул. Тогда она разжала ладонь, на которой лежала вырванная из уха рубиновая сережка. Инга хотела швырнуть ее тоже в пропасть, но сережка пролетела пару метров и исчезла в сухой траве.
Конец
Автор Татьяна Дивергент
Если мать Инги следила за жизнью Хозяина, не преследуя какой-то особой цели, скорее из осторожности (она облегченно вздыхала, когда узнавала, что он уезжает из страны), то Леонид точно знал, что ему нужно, чего он ждет. Даже у самого сильного врага бывает минута, когда он дает слабину, приоткрывается, и нужно терпеливо дождаться этой минуты, не пропустить ее.
…Когда Инга провела его к месту, максимально близкому к замку, Леонид еще раз убедился в том, что тут искать удачу бесполезно. Замок был слишком отдален от людей, слишком хорошо защищен. Пытаться добраться до кого-то, кто спрятан за его стенами – не стоит и пытаться.
Оставалось рассмотреть другие варианты – подъездные дороги, какие-то места в городе, где время от времени бывал Хозяин. Леонид знал, что будет ждать терпеливо, что жизнь на это положит, и дождется, в конце концов.
Что с ним самим будет потом – его не волновало. Он не думал о последствиях, ему было на них — если честно — наплевать. Но он понимал, как тщательно нужно ему продумывать каждый шаг, чтобы дело его жизни не осталось незаконченным.
В гостинице он взял номер на втором этаже, с низким балконом, нависающим над садом. Сюда было не так легко забраться постороннему, но отсюда не составило бы проблем уйти ему самому, если бы возникла такая потребность. Леонид не знал, насколько задержится тут, и пока заплатил за две недели. А там будет видно.
Утром он пошел на тот рынок, куда ходила в свой последний день Галя. Ему нужно было «настроиться на Галину волну». С точки зрения здравого смысла это было необъяснимо, но шанс, который нам выпадает, часто не укладывается ни в какую логику.
…За эти годы рынок стал почти неузнаваем. Появились новые павильоны, вывески. Но оживало это место столь же рано. И сейчас, хотя большинство курортников еще спало, торговцы уже раскладывали на прилавках свои товары. Когда-то в древней крепости тоже были купцы, и они каждый день спускались в низину, чтобы открыть свои лавки.
…Леонид помнил – тогда была конкуренция, и его тихо отговаривали. Чтобы он не брал «огурцы у Петра» или «абрикосы у Ахмеда».
— Да он свой сад-огород отходами из выгребной ямы поливает. Удобрение, знаете ли. Вам захочется такое есть?
Но как можно было пройти мимо маслянисто-желтого творога, бархатистых абрикосов, лилового винограда или пупырчатых, только что сорванных с грядки огурцов, думая о чем-то другом, кроме блаженного утоления голода?
И сейчас раннему покупателю обрадовались, и первая же торговка цепко захватила Леонида – и болтовней своей, и руками, которые уже клали на весы прозрачные желтые сливы (мед, чистый мед…) Но, отсчитывая деньги, Леонид замер, прислушавшись к разговору женщин, расположившихся со своими товарами по соседству.
— Вот так эту девочку прямо среди бела дня украли и увезли. Мать там в петлю лезть готова…
— Да знаю я эту семью…
— Вот последнее, что бы я подумала – это то, что именно они в такую переделку попадут. Всегда такие тихие, встретишь – здороваются первыми. И девочке этой, Инге, то ли восемнадцать, то ли девятнадцать лет всего. И почему она?
— Но она красивая, не скажи…
— А как узнали-то?
— Мать, оказывается, скрывала от всех, что ее девочка еще много лет назад этому Алику приглянулась. А сейчас Инга не пришла домой, и мать кинулась искать, потому что на полицию известно, какая надежда. И люди, на глазах у которых все это произошло, которые видели, как ее в машину затащили, об этом и рассказали…
— Что ж, если свидетели есть, неужели полиция и на этот раз спустит?
— Да какие свидетели! Там все перепугались, быстренько собрались и уехали. Ищи их теперь! А матери скажут, что она все выдумала…
— Ей-Богу, мне кажется, что я с ума схожу, — сказала полная торговка, перекладывая абрикосы так небрежно, там небрежно, что на мягких их боках оставались ямки от ее пальцев, — Средневековье какое-то, хозяин – барин… На моем веку всегда так было, и ведь продолжаться будет – там сын вырос.
— Что ж мать – теперь не боится рассказывать? Не поздно она спохватилась?
— А что ей теперь терять? Только и надежда, что об этом узнают все. Может тогда этот паук остережется – до конца идти.
— Да отпустит он ее, в конце концов. Наиграется и отпустит.
— Когда это случилось, — спросил Леонид, забыв о сдаче, которую отсчитала ему торговка.
— Да я вчера узнала. — сказала та самая полная женщина, — Вот такие у нас случаи бывают. Вы сюда как в рай приезжаете, отдохнуть, а не все у нас так мирно и спокойно.
— Кто мне может дать адрес это семьи? — Леонид обегал взглядом лица женщин, — Пожалуйста…
— Вы помочь хотите? — догадалась одна, — Ну, помогите. Жили они всегда бедно. А матери сейчас деньги точно понадобятся. Не знаю уж, дома она сейчас, или в больнице. А сколько лекарства стоят – представляете себе наверное.
— Говорите адрес, я запомню.
И двадцати минут не прошло, как Леонид постучал в калитку дома на тихой улочке. Калитка была из трех досок, на которых давно облезла коричневая краска. Никакого звонка. Впрочем, даже деликатного стука хватило, чтобы незапертая калитка открылась собой – и Леонид пошел по дорожке, ведущей через сад к дому.
Две женщины сидели на открытой веранде. Одна – совсем старая, осунувшаяся, с исплаканными красными глазами. Другая, помоложе, встала ему навстречу, зажимая ладонями рот, видимо, не сомневалась, какую весть он принес. И сердце заболело у Леонида так, как не болело много лет – он словно перенесся в тот час, когда узнал о смерти Гали.
***
Леонид поднял ладони в успокаивающем жесте.
- Я не принес дурных вестей. Я хочу кое-что узнать, и – может быть – помочь.
- Но вы не из полиции, - сказала та, что моложе, мать – и было в этом больше утверждения, чем вопросительной интонации.
Леонид понял, что она там уже была, уже пыталась поднять всех на уши, и ничего не вышло у нее, ей сказали что-то вроде: «Ждите дня три, девушка молодая, загуляла… сбежала… решила не ставить вас в известность». И теперь мать и бабушка бились об эту неизвестность, как птицы о стекло, того и гляди – сердце не выдержит.
- Я не из полиции, - сказал он, и сам услышал в голосе своем извиняющиеся нотки, - Я понимаю так, что вы знаете – в чьих руках ваша Инга, и что этот человек давно ее заприметил. Это верно? И фотографию вашей дочки я хотел бы увидеть, если можно.
Мать знобило, и не помогал ни пуховый платок, наброшенный на плечи, ни то, что она обхватила сама себя руками, пытаясь унять эту дрожь. Она быстро прошла в комнату, так же скоро вернулась с альбомом в красной клеенчатой обложке. Старый альбом – в такие вклеивают фотографии детей с самого рождения – много лет. Мать открыла альбом на последней странице, погладила рукой фотографию хорошенькой светловолосой девушки с большими ясными глазами. Ничего в ней не было от прожженной современной девицы, такая выглядит легкой жертвой – заломи руки и тащи ее, куда хочешь.
- Я найму кил-лера, - сказала мать, - Продадим все, что у нас есть, этот дом…все. И наймем того, кто у-бьет, наконец, эту гни-ду.
- Тоня..Тоня…, - подала голос бабушка, - Сейчас нужно думать о том, как помочь Инге, не надо пока таких мыслей.
Мать упала головой на стол и расплакалась, застанывая свое горе, точно все уже свершилось, точно она стояла над гробом Инги. Расспрашивать ее сейчас невозможно было – и историю с сережкой Леонид узнал от бабушки. Та тоже переменилась за эти сутки и, если бы Леонид знал ее раньше, он увидел бы, как она постарела - уже не пожилая женщина, а погруженная в себя, немного безумная старуха.
Но он не знал, что сказать им обеим, потому что сейчас ему уже оставалось одно – идти ва-банк, и какие последствия будут у задуманного им шага, неведомо было никому.
- Что вы можете для нее сделать? – спросила опять-таки не мать, а бабушка. Мать так и не смогла говорить связно.
- Я постараюсь узнать, где она. А дальше – по обстоятельствам. И еще один вопрос, пожалуйста. Я понимаю, как вам трудно, но мне надо знать. Вы лучше знаете Ингу – если бы ей удалось сбежать, куда бы она пошла? Вернулась бы домой или постаралась бы где-то спрятаться? А может, побежала бы в полицию, или, наоборот, уехала подальше, никому ни слова не говоря?
Мать подняла голову при этих словах, и они с бабушкой обменялись взглядами.
- Крепость, - сказала бабушка, - Это всегда было самое дорогое для нее место. Как говорят – место силы. Она бы побежала туда и за утешением, и спрятаться там можно так, что тебя никогда не найдут – это настоящие подземные лабиринты. Знаете эту древнюю крепость, пещерный город? Там реставрация сейчас, правда, но почему-то я не сомневаюсь, что Инга побежала бы туда.
Леонид чуть прикрыл глаза, давая понять, что принял все к сведению.
-А может, я сама туда поеду? – вскинулась мать, - Вдруг она правда сбежала, и сидит там, прячется? Я буду ходить, звать…
- Даже не вздумайте, - сказал он резко, - Никуда, ни одного шага сейчас, чтобы не повредить ни дочери, ни себе. Ваше дело – просто ждать.
- Вы понимаете, насколько это трудно – ждать и ничего не делать? Вы когда-нибудь что-нибудь подобное переживали, были на нашем месте?!
Последнее, что сделал бы в своей жизни Леонид – это рассказал убитым горем родственникам Инги про Галю. Потому что у них еще был шанс, была надежда. А у него ее уже не было.
*
Инга действительно хорошо знала подземные лабиринты. Конечно, она не могла пройти их все, многие ходы были попросту завалены, и расчищать их никто не собирался. Своды пещеры осыпались, связующие их коридоры делались непроходимыми.
Она тоже играла ва-банк, ведь компания, которой она попала в руки, могла сначала сотворить с ней все, что угодно – свидетелей же никаких, а потом бросить в одном из каменных мешков, чтобы она дошла до ручки – без воды, без еды и в полном отчаянье. А то и попросту столкнули бы со скалы – опять-таки, кто увидит?
Но ее только полапали – со вкусом и от души, и потом уже втолкнули в ту Камеру Смерти, какой экскурсоводы любили пугать туристов. Видимо Алик и его подельники не столь хорошо знали эти места, а эта пещера была известна всем. Кто-то говорил, что сюда могли посадить пленника на десятилетия, назначив за него совершенно безумный выкуп. Другие же рассказывали, что здесь именно казнили, причем в красках живописали, как именно.
Сейчас узкий вход закрывала железная решетка, но у Алика, оказывается, имелся от нее ключ. Не иначе как достался в наследство от прапрадеда.
- Вот здесь и будешь сидеть, - напоследок Ингу толкнули в спину с такой силой, что она не смогла удержаться на ногах, растянулась на каменном полу, больно содрав колено.
- Завтра, может, не приедем, - Алик смаковал каждое слово, стараясь поймать выражение ужаса в ее глазах (так и не дождался), - Тогда послезавтра. Надо ж тебе, бедной, водичку привезти. Но дадим мы ее тебе, только если ты очень хорошо об этом попросишь. О-очень хорошо.
- Встречай нас на коленях и с открытым ртом, - посоветовал один из его приятелей.
Наглые, откормленные, сытые. Инга не могла допустить, чтобы ненависть ее сейчас задушила, заставила совершить что-то необдуманное. Она отошла в глубину пещеры-камеры, устроилась на каменном выступе, обхватила колени руками, стала смотреть в окно.
- Ты в роль что ли, входишь? – удивился Алик, - Узница, типа? Ну, давай, давай… С призраками тут тренируйся, пока мы не подойдем.
Они ушли, похохатывая, обсуждая нарочито громко, когда они следующий раз к ней наведаются, и что тогда с ней сделают. Инга не шевельнулась до тех пор, пока острый слух ее не перестал слышать звук их шагов и голосов. Еще шум отъезжающей машины раздался, и уж тогда она перевела дыхание.
Инга встала и подошла к одному из вырубленных в камне «окон». Грубые, неправильные квадраты, годные лишь на то, чтобы в пещеру проникал свет, и чтобы оценить толщину каменных стен.
В пещере было холодно, а ночью станет еще холоднее. Инга знала, что времени у нее мало, очень мало. Хорошо, если сутки в запасе, но может и меньше. И за это время сюда никто не придет, в этом она не сомневалась.
Нельзя было думать о том, что там, дома, сейчас сходят с ума мать и бабушка. Мысли об этом лишали душевного равновесия. Но вот подавить мучительное ощущение жажды Инга никак не могла. Весь этот день она провела на жаре, с самого утра ничего не ела, да еще такие переживания.
Она медленно обходила пещеру, осматривая каждый камень, постукивая по нему пальцами, но нигде не видела Инга надежды. Пещера была чисто убрана именно для туристов – чтобы через железную решетку видели они голые стены, каменный выступ, заменявший узнику скамью и постель. О, вот еще железяка какая-то из стены торчит. Наверное, к ней крепили цепь, если ее надо было надеть на пленника – для острастки.
…Ночь пришла и не принесла облегчения. Глаза Инги довольно быстро привыкли к темноте, да она и не была полной – благодаря окнам. Ночь была ясная, и лунный свет прогулялся по пещере из конца в конец. Инга замерзла, но сама не замечала этого, зато ее разум, казалось, готов был вскипеть. Она снова и снова искала выход и не находила его.
Но гораздо страшнее, чем ночь, был для нее весь следующий день, когда она, начиная с самого утра, каждую минуту ждала приезда своих мучителей, гадала, что именно у них на уме. И понимала, что у нее нет с собой ничего, ровно ничего, чтобы защищаться. Каждый звук заставлял ее замереть и затаить дыхание.
Но они не приехали. Может, решили дать ей хорошенько помучиться – сговорчивее будет. А может, Алика просто отвлекли другие дела.
К вечеру второго дня жажда стала почти невыносимой. И Инга всерьез размышляла о том, что может быть, ночью, от перепада температур, на каменных стенах выступит какая-то влага, и ее можно будет слизать языком.
Железную решетку на двери открыть было нереально, сделать подкоп – тоже, земли тут вообще не было, один камень. Единственное, что попробовала Инга – это протиснуться в окошко, и это ей почти удалось. Но это был самый последний шаг, отчаянный шаг – выбраться через окно и сорваться в пропасть можно было, только если не останется никакого другого выхода, и смерть окажется предпочтительнее.
«Это же моя крепость, мое место, - думала Инга, потирая окоченевшей рукой лоб, - Почему же, черт возьми, я ничего не могу сделать? Неужели всё, все – совершенно безнадежно, и эти стены ничем не помогут мне?»
Она неплохо ориентировалась по звездам, и заснула, наверное, около полуночи, но проспала недолго, часа два, а проснулась, когда уже начинал близиться рассвет. Но окна пещеры выходили на север, и здесь было еще совсем темно, хотя на востоке, наверное, край неба уже подернулся синим.
…Сначала ей показалось, что это сон, потому что этого быть не могло. В углу пещеры, в самом темном ее углу, стояла девочка. Было ей, наверное, лет десять-двенадцать. Хрупкая, тонкая в кости, в длинном, до полу, вишневом платье, которое словно бы чуть светилось. Волосы девочки были заплетены в косы, а на голове шапочка, наподобие тюбетейки.
Инга начала часто моргать, и даже сжимать веки, потому что ничем иным, кроме как галлюцинацией от нервов и обезвоживания, это быть не могло.
Девочка подошла к ней. Инга понимала, что если это не видение ее воспаленного мозга, то перед ней – призрак. Но маленькая гостья не была прозрачной, только очень бледной. Она подняла кувшин (и кувшин у нее оказывается, был) и дала Инге напиться.
Никогда потом Инга не могла забыть, как пила эту странную воду – а скорее, туман, что тек из кувшина. Но жажду он утолял. И не только. Он возвращал силы.
- Джанике, - тихо спросила Инга, - Это ведь ты?
И девочка моргнула, точно также, как перед этим делала сама Инга. Она была очень маленькой, очень печальной и одинокой до такой степени, что щемило сердце. Может быть, уже несколько веков ей не случалось ни к кому приходить, никому приносить воду.
- Что мне делать, Джанике?
Теми же неслышными шагами девочка подошла к стене, и налегла на ту самую железку, что торчала из камня. Ничего не произошло, но Инга поняла ее отлично. Двух шагов ей хватило, чтобы оказаться рядом с куском металла, и сделать то же, что и маленькая гостья – опереться на него грудью и руками.
…Щель, открывшаяся в стене, была такой узкой, что казалась западней. Шагни в нее, и она раздавит тебя.
Но Джанике уже была не позади Инги, а перед ней, где-то в темных глубинах, и шло оттуда слабое свечение, и девушка не колебалась больше – она вступила в тесный коридор и пошла. Даже не шла она, а протискивалась меж стен, иногда приходилось делать усилие, чтобы двигаться дальше, и если бы что-то случилось здесь с Ингой, никто бы никогда ее не нашел. Она это ясно понимала.
Пол постепенно понижался, они спускались куда-то, и путь все длился, и длился, бесконечным казался. Инга запрещала себе думать о чем либо – нужно было идти и идти, пока хватит сил, и потом тоже… Внутренне она настроилась на то, что упадет, в конце концов, и может быть, это будет не самым худшим исходом.
Поэтому до глубины души она была поражена, когда вдруг пахнуло свежим ночным воздухом – и они оказались в маленькой, на нишу похожей пещере у самого подножья горы. Они выбрались…Вот и трава… Вот и тропа, что сбегает от крепости в низину.
Инга оглядывалась, потеряв Джанике, искала ее взглядом, но никого уже не было рядом с ней, только там, где-то наверху, на склоне, где была могила девочки, на мгновение вспыхнул и сразу погас огонек. А может, это просто упала звезда…
*
К концу того, первого дня после исчезновения Инги, Леонид уже знал номера машин, которые принадлежали семье Хозяина и его приближенным. Ингу могли держать в замке, и даже, скорее всего, где еще удобнее спрятать концы в воду - причем, в случае такой нужды – в прямом смысле?
И все же оставался какой-то шанс, что с ней поступили иначе, что ее где-то спрятали, и от этого шанса тоже нельзя было отказываться.
Леонид ждал. Ему удалось подобраться незамеченным к замку гораздо ближе, чем это допускала Инга, он был почти рядом с дорогой, и лишь очень цепкий глаз различил был его в зеленых зарослях. Снайперская винтовка была с ним, и плохо бы ему пришлось, если бы кто-то из людей хозяина его все-таки засек. Тут уж нельзя было бы истолковать его поведение по-другому, как засаду и охоту. И явно не на здешних орлов он решил поохотиться.
Леонид не знал, сколько времени проведет здесь, пока узнает хоть что-то, получит хоть какую-то зацепку, Но поздним вечером он еще не ушел отсюда, и уже ясно было, что ему предстоит провести тут ночь.
…Он заснул, устроив голову на сырой лесной земле, слух его был чутким, и вряд ли кому-нибудь удалось бы подойти к нему незамеченным. Леонид и предположить не мог, что в какую-то минуту сон его станет настолько крепким, что будто перенесет его в другое измерение, когда привидевшееся воспринимается как реальное.
Он увидел странную девочку, точно пришедшую из глубины веков, в одежде - багряной, пурпурной – точный оттенок не позволяла различить полутьма. Это было что-то вроде длинного платья, такие можно увидеть в этнографических музеях. Девочка отступила, давая ему возможность увидеть пещеру, а там и Ингу, сидевшую на каменном выступе.
Панорама сместилась, точно кинокамера решила снять «задний план». Теперь перед ним как на ладони лежала древняя крепость, и именно в ней – была та самая пещера, а в ней – пленница.
Сам же он смотрел на это все, лежа на склоне горы, с винтовкой в руках. Было ранее утро, внизу вилась дорога, и по ней ехал черный джип.
Леонид проснулся еще до того, как наступил рассвет. Не было никакой усталости, никакой тяжести в голове. Напротив, он точно знал, что теперь делать.
Теперь уже не он решал, что будет дальше, все словно было решено за него. Дети не отвечают за своих отцов, но иногда уже с самого начала понятно, что они их превзойдут. И разве будет достаточным наказанием Хозяину пу-ля, вбитая между глаз, страдание, измеряемое мгновением? Но оплакивать плоть от плоти своей, того, кого выпестовал и растил себе на смену – эта боль растянется на годы и закончится вместе с жизнью.
…Уже начинало светать, когда Леонид добрался до того самого городка, откуда начинался путь к крепости. Еще около получасам понадобилось ему, чтобы подняться до ее развалин, и потом и взобраться выше, на самый верх, чтобы занять место, которое он увидел во сне. Теперь перед ним лежала – вся дорога. Любого кто приближался – он увидел бы издали, и у него было бы время, чтобы прицелиться.
Он даже не делал попыток найти Ингу, другая задача стояла сейчас перед ним. Если рассуждать логически, не мог сын Хозяина приехать сюда так рано. Леониду стоило прикрыть глаза, чтобы воскресить его образ. Рослый, со свежим пухлым лицом, крупными губами, сжатыми кулаками. Баловень судьбы, никогда не знавший тяжелой работы, но привыкший расправляться с беззащитными. Привыкший настолько, что даже возмущения жертв своих не ждал – только страх был на поднятых к нему в мольбе лицах
На мгновение на Леонида нахлынуло чувство такой душевной дурноты, что он опустил голову и дышал ровно, чтобы его не вывернуло наизнанку.
Алик не мог приехать рано, потому что этот жирный индюшонок наверняка спал до обеда, но Леонид в коротком своем сне видел его машину на фоне рассветного неба, и теперь он ждал.
…Когда вдали послышался рокот мотора, ему оставалось лишь передвинуть ствол винтовки. Он не был теперь человеком, а сделался бесстрастным механизмом, и все измерения, прикидки, расчеты шли будто вне его сознания.
Он даже не попытался бить в затемненные окна джипа. Выстрел ударил в колесо. И этого хватило.
…После Леонид стоял на горе во весь рост – черный силуэт на фоне рассветного неба, и смотрел на машину, что сорвалась вниз, перевернулась дважды, перевернулась тяжко и, наконец, запылала высоким костром.
У него было не много времени – он знал, что огонь будет виден издалека, что уже скоро сюда поспешат люди. Но он не пытался сейчас скрыться, уйти как можно скорее, замести следы. Он шел к крепости, потому что знал – это было правильной.
И он не удивился, когда увидел вдалеке фигурку девушки. Она замерла, а потом медленно стала подниматься ему навстречу.
Ему лучше было не встречаться с ней, потому что, если не выпадет ему один-единственный шанс удачи, то искать его начнут и на земле, и под землей, рыть будут глубоко, и отыщут, в конце концов. Нельзя было, чтобы кто-то предположил, будто Инга, ее судьба – имеет отношение к нему. У него был свой повод для мести – и более, чем весомый. Леонид не верил в то, что мертвые прощают все и всех, что им безразличны дела земные. Он думал, что Галя только теперь по-настоящему обрела покой.
Еще он знал, что всё на что он «подписался», отправив машину в пропасть, было оправдано, и что бы ни случилось с ним самим, все хорошо, потому что эта девочка жива и будет жить, и никто больше ее не тронет. И подойдет он к ней лишь на минуту, чтобы удостовериться – она цела.
Инга уже стояла в двух шагах от него, и да – она была цела, но на щеке и волосах у нее алела кровь. Леонид протянул руку, точно спрашивая, что это?
- Он там? – спросила Инга, указывая на пропасть.
Мужчина кивнул. Тогда она разжала ладонь, на которой лежала вырванная из уха рубиновая сережка. Инга хотела швырнуть ее тоже в пропасть, но сережка пролетела пару метров и исчезла в сухой траве.
Конец
Автор Татьяна Дивергент
Следующая публикация
Комментарии 7
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/157549647625711