КРЕПОСТЬ (2)

Охотничье ружье Леонид покупал по всем правилам, собрав документы и обзаведясь охотничьим билетом. Но не стоило искать его после в компании тех, кто ходил пострелять птицу или завалить кабана, а после обмывал трофеи, делясь байками.
Леонид уходил в лес один – одиночество давно стало его тенью, его вторым я – и возвращался без всякой добычи. У него была другая цель – сохранить свои навыки снайпера и ту внутреннюю сосредоточенность, которую так легко было бы растерять в тире. А внутренняя решимость, готовность пройти точку невозврата, нужна была ему не меньше, чем твердая взвешенная рука.
Он уходил далеко – туда, где не могли бы попасться ему другие охотники. И где никто не мог бы услышать звук выстрела. И стрелял в цель до тех пор, пока опять же не приходило то чувство, что он готов, готов ко всему, что могло выйти из его замысла.

КРЕПОСТЬ (1)

Инга считала себя такой же частью этих мест, как сухой воздух, что пах полынью, или огромные камни, сорвавшиеся со стен древней крепости, или ящерки, греющиеся на этих камнях.
Она тут родилась, правда, не совсем тут, ближе к морю, но в этот маленький городок их семья переехала, когда Инга только что начала ходить, и за восемнадцать лет девушка стала плотью от плоти его.
Семья у них была чисто женская. Нет, конечно, когда-то у бабушки был муж, но Инга уже не помнила своего дедушку, он умер давно, еще до ее рождения. Был у нее и отец, и вот его-то она как раз и помнила, и очень любила. Но он мыкался тут, не мог найти работу, которая позволила бы его семье жить относительно безбедно. И он устроился вахтовиком, стал каждый месяц летать через всю страну далеко, за Урал.
Мама стала «латать дыры». После долгих лет безденежья семье требовалось все – от нового постельного белья вместо обветшавшего до пальтишка и сапожек для растущей Инги. Отцу нравилось в Сибири – он рассказывал о светлых летних ночах, имеющих оловянный отблеск, о смешных бурундуках, о том, как пружинит под ногами мох на болотах, когда он ходит собирать клюкву.
Но отец нашел не только свое место в жизни. Он отыскал еще и родственную душу. Некую Ларису, которая работала у него на «кусту» поварихой. Он не вернулся – у Ларисы была своя квартира в Саратове. А там, в Сибири, им дали номер в гостинице для вахтовиков.
Отец продолжал присылать для Инги деньги – много, наверное, большую часть своего северного заработка. Инга не хотела их трогать. Одни называют это «юношеским максимализмом», другие «той душевной чистотой», которая бывает лишь в молодости. Инга требовала отсылать переводы назад, она не хотела ничего быть связанной с этим человеком – с момента его «измены» и до конца дней. Удар оказался тем больнее, чем сильнее она была привязана к отцу – единственная дочка, привыкшая считать себя самой любимой.
Мама терялась. Переводила взгляд с Инги на бабушку. Бедная мама. Если бы Инга захотела мысленно представить ее – первое, что подала бы память – это всегда испуганный, всегда неуверенный взгляд.
— Не хочешь денег, не бери, твое право, — спокойно сказала бабушка, и сделала знак дочери, — Тоня, оставь ее.
— Я понимаю, что маме будет трудно, — Инга знала, о чем думают близкие
, — Я…я работать пойду…
— Жить можно по-разному: лучше, хуже, — сказала бабушка, — Приспособимся. Но помни о маме, у нее слабое здоровье.
Когда женщины остались наедине, бабушка велела дочери:
Ноль причин откладывать покупку
Разбейте оплату на части без переплат
Перейти на сайт
— Заведи счет на имя Инги, и клади деньги на него. Мы действительно выкрутимся как-нибудь. И у девочки совесть будет чиста – если захочет, когда-нибудь вернет отцу все до копейки. И ты сможешь спокойно смотреть в глаза Сергею. Порой мужья укоряют бывших жен, что те жируют на их алименты. Ну а если вы все когда-нибудь помиритесь, эти деньги ой, как пригодятся Инге, когда она станет взрослой.
Про вторую часть плана Инга не знала, и стоически смирилась с тем, что их маленькая семья обходится самым необходимым. Мама работала в библиотеке – она любила книги настолько, что порой притаскивала их даже с помоек. Такое в последнее время было поветрие – люди выбрасывали книги, порой свои, порой доставшиеся в наследство от старшего поколения. Всё, что угодно можно найти в интернете. Зачем захламлять дом пыльными томиками?
Мама приносила такие книжки, то нагрузив пакет, то просто прижимая к груди. Их собственная библиотека разрослась уже настолько, что часть ее перекочевала в «гостевой домик» в саду.
Но в библиотеке платили копейки, и мама по вечерам писала курсовые и дипломные работы для студентов. За каждой работой стояла конкретная цель. Вещи покупались самые дешевые, и все равно – впереди маячил длинный перечень того, без чего никак нельзя обойтись, и каждый пункт в этом плане был – мамина полубессонная ночь.
Инга привыкла не просить для себя ничего. Даже добавки за столом – слишком часто обед варили с расчетом на два-три дня. Зато девочке рано пришлось думать о том, как приспособить свои руки и голову к какому-то делу.
Сначала Инга помогала бабушке, вертелась у нее под руками. Если сравнивать семью с кораблем, что плывет по морю, именуемому Бытом, то маму никак нельзя было назвать капитаном. Она не поднялась бы выше старательного матроса. И, когда отец ушел, на капитанский мостик встала бабушка, а Инга сделалась ее правой рукой. Стоять ли у плиты, чистить ли абрикосы, подшивать шторы – Инга безропотно училась всему и делала все, хотя натура ее просила совсем другого, и усидчивость была ей чужда.
Еще когда отец жил дома, Инга поняла, счастье – это когда после раннего завтрака сорвешься из дома, и все дорожки-тропинки твои. И с небом ты можешь быть наедине, и сил внутри столько, что как досадное недоразумение воспринимаешь невозможность – раскинуть руки и полететь, чтобы качали тебе упругие потоки теплого ветра.
Это от отца получила она любовь к бродяжничеству, и он же научил дочь ему. Когда можешь весь день довольствоваться куском хлеба, захваченным из дома – лишь бы он был посыпан солью. Когда запоминаешь дорогу так, что ни за что не заблудишься, вернешься обратно, куда бы ни забрел. Когда не обращаешь внимания на усталость, на боль в ногах и можешь идти столько, сколько требуется, если дело того стоит.
А оно стоило. Инга не искала, подобно другим, красивые как на картинке, виды, не делала селфи. Не стремилась она и к каким-то любимым молодежью развлечениям. Сначала на это просто не хватало денег, а потом девушка стала чувствовать себя белой вороной среди сверстников, и даже не пыталась стать «своей в стае». Она попросту не знала и не могла обсуждать того, что знали и любили они, а то, что трогало ее, пугало, приводило в изумление или восторг – оставляло их совершенно равнодушными.
— Я знаю, кем ты хочешь стать, — как-то раз сказала ей одноклассница Варя, которая сидела с Ингой на одной парте, и отношения с которой у Инги были более доверительными, чем с другими ребятами, — Ты экскурсии водить хочешь, да?
Это случилось после того, как учительница задала им писать банальнейшее сочинение о любви к «малой Родине». Инга захлебнулась темой – ей столько хотелось всего сказать. Она была пропитана легендами насквозь – как ее волосы соленым морским воздухом. Ей хотелось рассказать сразу обо всем – и о любимом роднике, возле которого разбойник когда-то похитил девушку, а она не смирилась со своей участью и стала русалкой. И о долине, где длинные тени от скал, причудливых, точно фигуры, оживают в последний час перед заходом солнца. Скалы неподвижны, а тени колеблются, тянутся друг к другу, точно беседуют без слов, жестикулируя. И про камень, который исполняет желания, но берет за это страшную цену – тоже нельзя было не упомянуть.
— Я зачиталась, — сказала ей на другой день учительница, — Расскажи нам, я хочу, чтобы ребята тоже послушали. Своими словами расскажи. Может, добавишь что-нибудь еще…
И вместо урока русского языка класс в тот день слушал Ингу. Среди детей были те, каждое лето, а то и на новогодние каникулы ездил с родителями за границу, но сейчас они восторженно допрашивали девочку:
— А это где? А ты сама там была? Как туда проехать? А желания правда сбываются.
Вот тогда Варя и бросила, укладывая учебники в сумку:
— Ты, наверное, станешь экскурсоводом…
— Варя, — тихо сказала Инга, — Ты – гений.
Еще в старших классах школы она устроилась в музейный комплекс – тут их было черт знает сколько. Взяли ее смотрителем – это значило: подай, прими, пошла вон – за себя, за того парня, и еще за уборщицу. А потом она стала вести экскурсии – сначала в низкий сезон, когда народу мало, потом – наравне с другими, уже опытными женщинами.
А теперь у нее была своя страничка в интернете, и на авторские экскурсии, которые предлагала Инга, записывались в очередь. Она купила машину, кредит за которую ей предстояло выплачивать до «Второго пришествия» - и возила людей по тем уголкам, куда редко заглядывают гиды, разве что отчаянные любители.
В основном, ее клиентами были семьи, или молодые пары, не чуждые романтики. И многие, очень многие, в конце экскурсии, восторженные, благодаря Ингу, спрашивали:
— А в крепость вы не возите?
В крепость Инга не возила никого, хотя долгое время это был очень популярный маршрут, пока кто-то наверху не решил, что для туристов это может быть опасно – камни осыпаются, а порой и целые глыбы рушатся с крепостных стен, обваливаются своды пещер. Хорошо бы реконструкцию.
Но на реконструкцию, конечно, не было денег. И экскурсии стали полулегальными – их предлагали в рамках других маршрутов, проходивших поблизости.
Гид соблазнял:
— А давайте доплатим еще по столько-то с носа и заедем в самое необыкновенное место, какое есть в наших краях.
Но Инга никого и никогда не водила в крепость. Это была ее святыня.