Федор Лукич, он все знает. Во всех вопросах сведущ. Обычно, в каждом селении есть такой свой соломон. Образование он имеет четыре класса, но, на всякий вопрос, если что, ответит быстро и уверенно. Раньше то, Лукич выпить был большой любитель. Тогда пускался в горячий спор по любому поводу, рассуждал на любую тему, будь то, вопросы мироздания, либо, касающиеся политики, истории, медицины. Сейчас, употреблять уже в той мере, как бывало раньше, Федору Лукичу здоровье не позволяет, но, по-прежнему, спросите у него о чем вам угодно, и он растолкует все тоном, не терпящим возражения.
- А я в Санкт–Петербурге бывал. Еще, когда он Ленинградом назывался. – С грустью, что уж, видно, не побывать более, говорит Федор Лукич.
- А я, знаешь где? В Чуфут-Кале был. - Отвечает ему Григорьич.
- Санкт-Петербург то сам Петр I строил! А Чухаткал то твой, али как ты сказал то?
- Чуфут-Кале.
- Ну. Кто его строил?
- Кто-кто. Ты хоть знаешь ли, что это город то древний, пещерный!
- Ааа. Так, значит, пещерные люди, стало быть, и строили.
* * *
По дороге идет Петр. Не старый еще мужик, но сильно пьющий, поэтому, с виду то, сразу и не определишь, что моложе Григорьича с Лукичем будет. Какие-то дощечки на плече тащит.
- Сегодня, никак, тверезый ишо. - Завидев его, говорит Лукич.
- Эй, Петро, куда торопишься? Подойди хоть, побалакаем маленько.
Подошел Петя, свалил вязанку дощечек на, вытоптанный возле скамейки, снег, поздоровался за руку с уважаемыми односельчанами. Стал закуривать.
- Откудова ты, Петь, такие то досточки гладкие несешь?
- Дак, спидзил. Откудова! К МТСу вон сгрузили целый трактор.
- Эх, Петя! Нет на тебя управы. Жаль, я не у дел. Я б, тебя так вздрючил, попадись ты в мое время!
- Да, лааадно, Григорьич, чо ты.
- Ну, а самогонку то ты выгнал уже? - Интересуется Федор Лукич.
- Да вот, тудыттвоюмать, самогонку я выгнал, а барду то, картофельную, свиньям вылил, так они мне … тудыыт твоюу ..., весь хлев то и разворотили!... А тут, смотрю, такие дрова, а мне как раз, надо. - Размашисто жестикулируя, излагает Петр. - И холодильник вот еще сломался. Да, тудыттвоюмать! Все одно к одному. Сына теперь жду, приедет, что скажет. Мастера вызывать, али, как.
- Даа, а я, было дело, в спортлото как-то выиграл семьдесят рублей, когда это было то, дай бог, памяти, никак, году в семьдесят девятом, али в восьмидесятом,... купил на эти деньги холодильник маленький, Саратов-2. Так, до сих пор работает. Даа. Тогда испаритель то стальной ишо ставили. Вот. До сих пор фурычит. Делали хорошо тогда. Вот што. - Медленно, с остановками, чтобы откашляться, рассказывает Григорьич.
- Даа… А таперича все производства похерили. - Поддержал Лукич.
- Тудыт твою мать! - Согласился Петя.
Перекурили. Петр ушел хлев чинить.
Сидят Григорьич и Лукич, на дорогу смотрят.
Увидев соседа в окошко, сунув ноги в валенки с галошами, накинув шерстяной платок и, застегивая на ходу старую шубейку, спешит к ним через дорогу баба Нюра. Ее дом напротив и наискосок, через дорогу будет. Анна Тимофеевна с Григорьичем больше общается, чем с его женой Натальей.
«Учительша. Ученой себя считает, с нами и не якшается». – Говорит о ней баба Нюра. Но, с уважением: «хоть, она и неразговорчивая, сама себе на уме, но, женшина, во всех отношениях, правильная». «А Григорьич, он хоть и в правлении состоял, а от народа не сторонится. Проще и душевнее».
- Доброго здоровьичка. Никак, мослы свои старые вынесли погреть на солнышке? - Смеется Нюра.
- Слава богу, дождались весны!
- Садись и ты, Тимофеевна. Мы тебя в середку вот усадим. - Шустро сдвинувшись на край лавки, хлопает ладонью по освободившемуся на скамейке прогретому местечку, Федор Лукич.
- Да, неколи мне. - Засмущалась баба Нюра. - Нате-ко, я вас семечками угощу. - Полезла она в свою кошелку и стала доставать оттуда шуршащие пакетики. … На-ко, Григорьич, ишо …
- Ой, да ну-ко их, Нюр, я ведь их и не больно то, люблю.
- Бери, пока дают. А што, с Натальей Степановной посидите у телевизера, полузгаете.
- Да, по моему разумению, их лузгать, это вон, словно языком пол лизнуть.
- Да ну-ко, полно. Перестань. Смотри-кось, они в пакетиках, их же на фабрике, прямо, из печи, каленые и упаковывают. Все микробы уж поубиты.
- Да? … Ну, давай тогда, ладно. … Да хватит. Куда?! Пусть вон Федя возьмет. … - Берет несколько пакетиков с семечками Николай Григорьевич и рассовывает по карманам зипуна. - А я, по правде сказать, и не припомню такого, чтобы Наталья то, Степановна, моя, когда-нибудь семечки грызла.
- Да ты што?! А уж я как люблю! - Удивляется баба Нюра.
- Что ты, она у меня такая чопорная!
- А откудова у тебя их стоко, пакетиков то этих? – Спрашивает Федор Лукич.
- Так у меня внук, Глебушка, он же, как это,… торговый представитель! Да. По маркетам там каким-то. У нас тут магазин, а в городе таперь все маркеты. Так вот он мне привез их целую коробку. У этих то, срок годности заканчивается, их в торговлю пускать уже нельзя, как он мне разъяснил. А так-то вкусные они, не прогорклые, вы не думайте... Ну, пойду ишо к Антонине зайду.
- Ну, беги, беги, пока бегается.
Лукич курит.
Григорьичу курить нельзя, он кашляет.
- Охохо. - От скуки он поглядывает по сторонам. Рядом, за забором, лежит куча желтой глины, зять привез, печку обмазать надо: и в бане, и в избе, только вот, сил нет. Григорьич просунул руку за штакетник, взял кусок глины, и стал медленно растирать ее между пальцев... - Хорошая какая глина, мягкая.
Лукич, смотревший до этого куда-то вдаль, перевел взгляд на руки Григорьича и покачал головой:
- Эхэхэй. Это разве глииина? Вот, раньше была глина, а это што?!
Автор Вера Дудак
Комментарии 2