Тихий Дворик

Сегодня День Рождения отмечает Народная артистка России, несравненная Евгения Симонова. Поздравляем...

ГОРОСКОП Это было обычное утро Мышкина. Сороковой год Сурка. Как и всегда, по будням, а впрочем, очень часто и по выходным, он встал в 7.30. Пока стоял и молча чистил зубы в душе, на плите, также молча варились два яйца. За стол Мышкин садился всегда, как какой-нибудь князь - в рубашке, по всей вероятности, памятуя о достоевском тёзке. Иногда, правда, оставаясь только в трусах, чтобы не помять и не запачкать завтраком брюки. Вообще, холостяки скупы в своих движениях в быту и лишних движений не производят. Если посуда не моется, то не моется ровно на сколько позволяет глубина раковины. А полезная площадь жилья всегда больше, чем та, что указана в ордере на квартиру. В приготовлении яиц Мышкин дал бы фору Тосе Кислицыной из "Девчат" с её картошкой, но сегодня не было настроения изголяться, поэтому он молча ел яйца, сваренные в "мешочек". Посыпал солью, откусывал, потом опять посыпал солью, заедая хлебом с маслом и чаем без сахара. Отсутствие сладкого не было данью следования моде или диете - просто сахар имел у него свойство всегда заканчиваться внезапно. И тут вдруг он подумал, что устал жить один. Провидение согласилось с ним и тотчас включило радио, стоявшее здесь же, на кухне. Ведущие - девушка и парень, после очередной музыкальной композиции, бурно обсуждали гороскоп на предстоящий день. ...овны...близнецы...львы..., наконец, дошли до его знака. Мышкин невольно напрягся. ...Предстоит хороший день. Если не самый лучший в году..., можно значительно улучшить свое финансовое положение..., продвижение по службе, возможна перемена места жительства в более комфортное..., ...и наконец для тех, кто мечтал найти свою половинку, сегодня мечта обязательно сбудется... Мышкин перестал жевать. - Повезёт же кому то! - он не сильно доверял гороскопам. Тем более, на музыкальной станции. Быстро встал, бросил мариновать посуду в раковину, смахнул крошки в руку и вытряхнув их в унитаз, выскочил на улицу. На работе всё было по прежнему. Как всегда на планёрке, все зевали и делали вид, что слушают, хотя, большая часть сидела в гаджетах. - По итогам года лучшим отделом признан отдел Мышкина. Все обернулись на него. Начальник продолжил: - На совете директоров было принято решение - новый филиал в Москве возглавить ему же... Все опять обернулись на него. ...Повышение по службе..., зарплата соответствующая штатному расписанию, ..переезд в более хорошую недвижимость...- вспомнил он утренний гороскоп и присвистнул, глядя в потолок. Оттуда Провидение улыбнулось и подмигнуло хитрым глазом. Весь день он ловил себя на мысли, что невольно ищет глазами свою вторую половину. На работе её точно не оказалось, потому, что день закончился, а она никаким образом себя не выдала. Хотя, были очень даже ничего себе варианты. Мышкин решил дать шанс Провидению и поехал домой общественным транспортом. Сначала на метро, потом в троллейбусе. Но Оно упорно скрывало от него законно обещанное счастье. Мышкин не сдавался и вышел на одну остановку раньше. Когда почти оказался у дома, свернул в ближайший супермаркет. Там он долго ходил между рядами и набрал гору не нужных ему продуктов. Потом ходил и искал, вопреки логике, самую длинную очередь. И когда уже пробивал чек, молодая красивая девушка вдруг неожиданно тронула его за плечо и кокетливо спросила, не одолжит ли молодой импозантный человек дисконтной карточки. То ли слово "импозантный" произвело совсем обратный эффект, то ли девушка была слишком хороша, как вариант, но он как-то сразу растерялся. Неуклюже засуетился, начал шарить по карманам, оттягивая время. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в висках и мешая сосредоточиться. От волнения улетели все приемлемые в данной ситуации фразы правил обычного пикапа. - Девушка! Возьмите мою! - рядом стоящий парень протянул ей свою карточку и помог Мышкину закончить этот позор. - Самый большой дисконт! С бесплатной доставкой на дом! Девушка заулыбалась молодому человеку, взяла карточку и быстро отошла от Мышкина. И пока он, как бабка рассовывал многочисленные свои продукты по мешкам, краем глаза видел, как незнакомый парень несёт уже её пакеты на выход. Он боялся поглядеть вверх. Ему показалось, Провидение крутит пальцем у виска. Выйдя из супермаркета, он положил пакеты на скамейку, вынул французскую булку с колбасой, открыл бутылку молока и начал молча есть. Откуда-то из темноты, на хруст свежего хлеба и запах варёной колбасы к нему выбежала маленькая лохматая болонка. Молча села напротив и чёрными глазками бусинками уставилась на него. - Ну, что, красавчик, проголодался? - Мышкин пожалел собаку. Он отломил кусочек колбасы и бросил ему. Пёсик быстро съел и опять молча уставился на него. Рука опять оторвала кусочек... Потом ещё... Собачка была ухоженная, красивая, белой масти, с узеньким фиолетовым ошейником. Мышкин огляделся по сторонам в поисках хозяина, но на всём вечернем пространстве они были только вдвоём. Два одиночества, как три тополя на Плющихе... Потом он пошёл домой, а рядом с ним засеменил, коготочками звеня по асфальту, его новый друг. Уже подойдя к подъезду, он остановился и посмотрел на пёсика. Собачка сиротливо села почти у ног и также молчаливо, задрав мордочку, с вопросом в глазах, неотрывно смотрела на Мышкина. Молодой человек постоял минуту и ему стало жалко пёсика. Он принял решение, что решение лучше принимать утром, собрал пакеты в одну руку, нагнулся и поднял щенка. И только тут понял, что он это она. - С-сука! - Мышкин поглядел на звёздное небо, то ли констатируя факт принадлежности пола собаки, то ли злую иронию Провидения. Такого расклада в своей судьбе он точно не ожидал. Собаке было всё равно. Она обрела хозяина, задрожала и немножко сикнула от избытка чувств, когда он поднимал её , из чего, собственно, и сделал умозаключительные выводы... После ужина Мышкин для своей новой половинки соорудил возле своей холостяцкой кровати лежбище из старого пальто и они уснули. Уже ближе к ночи, Провидение вытолкнуло к его дому хорошенькую девушку с заплаканными глазами. Девушка, подойдя к его подъезду, остановилась, достала белый листок из кармана и прилепила его на доску объявлений. "Пропала собака. Беленькая болонка с фиолетовым ошейником. Девочка. Откликается на кличку Кристи. Нашедшего ждёт вознаграждение!" На ветру болтались надрезанные хвостики с отчётливо написанными номерами телефона. Провидение устало зевнуло и поставило галочку уходящему дню. Рустем Шарафисламов

В мaгaзинe, на кaccе, впepеди меня стоит девушка с маленькой девочкой. Не знаю сколько лeт, я в маленьких девочках не разбираюсь. Пpocто мaленькая такая. Стoит вертится во все стopoны. Скорее всего 6−7 лeт, а можeт и 5. Дaльше диалoг: — Вapя, ты почему Mapка пoбила? — Я не пoбила, мaма, я его oбeзвpeдилa. Марк энергичный вампир, а энeргичнoго вaмпира надо обезвредить, мама, а то тебе же хуже будет. — Какой вампиp? Может энepгетический? — Не знaю, кто тaкoй энepгетический. А энepгичный-это кто тебе вpeт, что у тeбя на кoлгoтке дырка и пока ты ногу paccматриваешь кoтлeту твою eст. Знaeшь как быстро ecт?! энepгично! -Вapя, а зачeм его дубacить-то? Сказала бы Анне Алекcaндровне, онa бы его пopугала. — А затeм, мaма, что с энepгичными вампиpaми нyжно разбираться самой, а не ждaть откуда-то помoщи, а тo так всю жизнь без котлеты просидишь кoлготки paзглядывая. Кceния Полeжаева

#высказываниявкартинках #тихийдворик

На Русь... Есть у слова «русь» и ещё одно значение, которое я не вычитал в книгах, а услышал из первых уст от живого человека. На севере, за лесами, за болотами, встречаются деревни, где старые люди говорят по-старинному. Почти так же, как тысячу лет назад. Тихо-смирно я жил в такой деревне и ловил старинные слова. Моя хозяйка Анна Ивановна как-то внесла в избу горшок с красным цветком. Говорит, а у самой голос подрагивает от радости: — Цветочек-то погибал. Я его вынесла на русь — он и зацвёл! — На русь? — ахнул я. — На русь, — подтвердила хозяйка. — На русь?! — На русь... Я молчу, боюсь, что слово забудется, упорхнёт, — и нет его, откажется от него хозяйка. Или мне послышалось? Записать надо слово. Достал карандаш и бумагу. В третий раз спрашиваю: — На русь?.. Хозяйка не ответила, губы поджала, обиделась. Сколько, мол, можно спрашивать? Для глухих две обедни не служат. Но увидела огорчение на моём лице, поняла, что я не насмехаюсь, а для дела мне нужно это слово. И ответила, как пропела, хозяйка: — На русь, соколик, на русь. На самую, что ни на есть, русь Осторожней осторожного спрашиваю: — Анна Ивановна, не обидитесь на меня за назойливость? Спросить хочу. — Не буду, — обещает она. — Что такое — русь? Не успела она и рта открыть, как хозяин Николай Васильевич, что молчком грелся на печи, возьми да и рявкни: — Светлое место! Хозяйка от его рявканья за сердце взялась. — Ой, как ты меня напугал, Николай Васильевич! Ты ведь болеешь, и у тебя голоса нет... Оказывается, у тебя и голосок прорезался. А мне объяснила честь по чести: — Русью светлое место зовём. Где солнышко. Да всё светлое, почитай, так зовём. Русый парень. Русая девушка. Русая рожь — спелая. Убирать пора. Не слыхал, что ли, никогда? ** Станислав Тимофеевич Романовский (1931--1996)

Не ищите в себе изъянов, Будьте счастливы просто так! Не сердитесь на грубиянов, Замедляйте почаще шаг. Улыбайтесь, любите, верьте И дарите родным тепло. Берегите любимых в сердце, Вам ведь сказочно повезло! Ошибайтесь, не бойтесь падать, Чтобы заново всё начать. Если хочется нужно плакать, А не горе в себе держать. И не слушайте тех, кто скажет: Вам такое не по плечу! Неуверенность руки свяжет, Отдаляя от вас мечту. Будьте теми, кто неустанно Счастьем дышит и им живёт, В этой жизни всё не случайно: Счастье с тем, кто его несёт! 🍃🌷🍃 ……………~*~………… Катеринка Дорошевич

Прощайте, русские люди! С нее сорвали кофту и дали двадцать ударов палкой по старческой спине. Потом замертво выволокли и бросили в одиночную земляную яму. С тех пор каждый день ее избивали, но избитая, голодная, со страшно опухшими ревматическими руками и ногами, она молчала. Шахтеры Всю свою жизнь — 56 лет без малого—провела Анна Власьевна Корчева в этом небольшом шахтерском городке. Восемнадцати лет вышла замуж за шахтера. В 1912 году, когда сыну Степану минуло семь лет, муж застудился на шахте и слег. После смерти мужа Анна Власьевна пошла на работу в шахту. Сначала работала на шахтном дворе, потом по уборке конторы, потом откатчицей, а потом сделали ее кладовщиком. И не было аккуратней и лучше ее кладовщика, ни один мужчина не мог с ней сравняться. Так она и проработала в шахте кладовщиком двадцать лет, до самой войны. Уже при советской власти много раз ее премировали, посылали на курорт. Всё, что она зарабатывала, шло на сына: его она одевала в лучшее, кормила лучшим, покупала ему книги, игрушки. Степа рос молодцом. Всю силу самоотверженной горячей любви, которая жила в ее тихом, бесхитростном сердце, отдала Анна Власьевна сыну. Когда он заболевал, она бывала сама не своя. Она звала к нему лучших докторов. Каждый вечер, укладывая Степу спать, она рассказывала ему старинные сказки, которые слышала в детстве еще от своей бабушки. И эти минуты, когда она сидела у постели засыпающего сына и говорила негромкие, таинственные слова, были самыми сладкими в ее жизни. Сын вырос, ушел в армию, она осталась одна. Степу взяли в летную школу. Сначала он писал матери часто, потом стал писать реже. А она всё думала о нем и беспокоилась и выспрашивала у людей, как живется в летной школе и опасно ли быть летчиком, и посылала сыну посылки — эти полукрестьянские, полугородские дары, где рукавицы и вышитые носовые платки помещались рядом с банками масла и гранеными, завязанными стаканами варенья. Фотографию сына в форме курсанта она повесила на левой стене избы, недалеко от икон, рядом с фотографиями покойного мужа и своей собственной, снятыми в год свадьбы. Скучно ей стало без сына. Ее сердцу томительно было жить без существа, о котором надо было заботиться. Она взяла себе на воспитание трехлетнего Мишу, сына умершей двоюродной сестры, и ему теперь покупала игрушки и книжки и ему рассказывала сказки по вечерам. Миша, не помнивший ни отца, ни матери, звал ее мамой. Годы шли. Анну Власьевну, бессменного шахтного кладовщика в течение стольких лет, стали выдвигать по общественной линии. Сначала выбрали ее в кассу взаимопомощи, потом в шахтком. А потом выдвинули ее кандидатуру в горсовет. Став членом горсовета, она работала в секции здравоохранения. Она получила еще несколько фотографий сына. Сначала его лицо было юным, безусым, потом появились усы, плечи стали шире, взгляд тверже, количество квадратиков на петлицах увеличивалось. Шел 1941 год. Подрос и воспитанник Миша. К началу войны ему минуло 14 лет. Вспыхнула война, напряжение работ на шахтах увеличилось. Мужчины-кладовщики ушли на фронт, не раз выстаивала Власьевна по две, а то и по три смены. Письма от сына стали совсем редки. Он дрался где-то на фронте — где, она не знала. Был ранен. Получив это известие, Власьевна потеряла сон. Ночи напролет ворочалась на кровати, вздыхая и крестясь. У нее теплилась надежда, что после выздоровления Степа приедет навестить ее. Но сын не приехал: не такое было время, враг наступал. Из госпиталя Степа снова уехал на фронт. Немцы подходили к городку, где всю жизнь прожила Власьевна. Началась эвакуация. Шахтное оборудование отправлялось в тыл, на новое место работы. Уходили эшелоны с рабочими. Приготовилась уехать и Власьевна с Мишей. В первый раз за столько лет вещи ее покидали свои привычные места. Их увязывали в узлы, упаковывали в ящики. В ночь того дня, когда Власьевна должна была сесть в поезд, немецкие танки обошли городок. Пути к отъезду оказались отрезанными. На рассвете Власьевна услышала разрывы снарядов на улицах: начался обстрел городка. Двое суток просидела Власьевна с Мишей в саду, в бомбоубежище, а когда стрельба стихла, оказалось, что в городе немцы. Через неделю к Власьевне пришел полицейский и принес ей повестку с приказом явиться в гестапо. Она попрощалась с рыдающим Мишей, взяла сверточек с хлебом, смену белья, перекрестилась и пошла. Немецкий офицер через переводчика спрашивал ее о сыне Степане. Потом перешли к горсоветским делам. На вопрос о том, где находятся руководители горсовета, Власьевна отвечала, что не знает. Не имеет ли она связи с партизанами? Нет, не имеет. Не коммунистка? Нет. Русская? Да. Так допрашивали ее неделю, каждый день по два, а то и по три раза. Наконец, отпустили, сказав, что если будет замечено, что она сносится с руководителями горсовета или с партизанами, то ждет ее лютая казнь. Прошло еще некоторое время. Однажды ночью Анна Власьевна услышала легкое царапанье в окно. Ночь была глуха и темна. Власьевна, приложившись лбом к окну, не увидела ничего. Она спросила: — Кто там? Ей ответили: — Пусти, хозяйка. Она открыла дверь. В дом вошел человек в штатском пальто, в кепке. — Сразу признала? Нет, она признала его не сразу, а только сейчас. Это был секретарь горсовета Медведев, исчезнувший из города одновременно с приходом немцев. Он сказал без обиняков: — Вот что, за мной немцы гоняются. Можно у тебя переночевать? — Конечно, — захлопотала Власьевна.— Да как же иначе! Он переночевал и ушел. И с тех пор стал заходить, а потом начал встречаться здесь с товарищами, они что-то обсуждали, спорили, горячились. Мало-помалу дом Власьевны стал явочной городской квартирой партизан. Власьевна знала об этом и, когда Медведев говорил, что плохо ей будет, если нагрянет гестапо, отвечала: — Плохо, конечно. Да как же иначе, милый ты мой! В квартире Анны Власьевны и собрались партизаны в ночь перед нападением на дом немецкого коменданта. Рано утром ушли. Вместе с ними исчез и Миша. Власьевна хватилась его часов в десять, когда раздался в городе грохот взрыва и люди стали передавать друг другу шёпотом, что взорван дом коменданта-немца. Впоследствии оказалось, что Миша втайне от Власьевны уговорил партизан взять его на это дело. Весь день Анна Власьевна с нетерпением и тревогой ждала Мишу и не могла понять, где он запропастился. А в сумерки ее арестовали. Препроводили под землю, в шахту, где гестапо устроило свою тюрьму. Это была страшная тюрьма. Воду из шахты откачивали редко, и заключенные стояли по колено в воде. От сырости руки и ноги опухли. Распухшие пальцы не двигались. Люди спали сидя, прикорнув на узких, возвышающихся над водой нарах. Арестованных водили на допрос. Настала очередь Власьевны. Ее привели в камеру, показали ей арестованного Медведева и спросили ее, встречала ли она его после оккупации города немцами. — Нет, — ответила она. — Кого из друзей Медведева знаешь? — Никого. — С кем Медведев встречался до войны? — Не знаю. Тогда ей сказали, что ее приемный сын Миша арестован и ему будет плохо, если она не даст показаний. Она промолчала. С нее сорвали кофту и дали двадцать ударов палкой по старческой спине. Потом замертво выволокли и бросили в одиночную земляную яму. С тех пор каждый день ее избивали, но избитая, голодная, со страшно опухшими ревматическими руками и ногами, она молчала. Однажды утром ее вывели из шахты и вместе с несколькими другими заключенными препроводили на городскую площадь. Она увидела на площади виселицу, копошившихся возле веревок немецких солдат, подумала, что пришел ее час. Но оказалось, что вместе с другими заключенными она присутствует на площади как зритель. Подъехал автобус и из него под конвоем вышли трое: Медведев, старик-кузнец, который не раз бывал у Власьевны вместе с другими партизанами, и еще один, бледный, совсем молоденький паренек. Что-то знакомое было в его лице и хрупкой фигурке, но Власьевна, хотя тут же сердцем поняла, кто он, всё же смотрела и смотрела на него, не смея верить своему сердцу. Вдруг она вскрикнула и упала без памяти: да, это был Миша. Ее облили холодной водой и, только когда она пришла в себя, повели Мишу на виселицу. Она увидела его стоящим на помосте с петлей на шее, бледного, с худенькой отроческой грудью, в коротком разорванном пиджачке. Она увидела его, своего Мишу, под виселицей, Мишу, которого она вспоила, вскормила, вырастила, которого помнила еще в детской кроватке, и распухшие ее пальцы сжались в кулак, и глухой голос раздался в тишине: — Будьте вы прокляты. Чтоб вы погибли! Чума на вас, звери! Ее сбили с ног, она опять потеряла сознание, и это спасло ее от зрелища казни приемного сына. После этого в течение многих дней ее снова допрашивали. Гестаповцам казалось, что после такого урока она станет покладистей и назовет имена остальных участников налета на комендатуру. Из всех участников налета гестаповцам удалось схватить только трех. Но она не проронила ни слова. Тогда пришел и ее час. Ее повесили на той же площади. Ее казнь видели другие заключенные, которых привезли из шахты для «воспитательных целей». Взойдя на помост под виселицу, она низко поклонилась, перекрестилась и громко сказала: — Прощайте, русские люди! Палач ударил ее кулаком в рот, и окровавленным ртом она опять произнесла громко и внятно: — Сын Степа! Никто не ответил ей, но она продолжала, будто действительно говорила с сыном: — Степан, отплати им за всех! Помолчала и громко закончила: — За каждую нашу кровинку! Палач выбил доску из-под ее ног. Петля захлестнула ее слабую, старую, жилистую шею. ...Когда наши войска освободили этот горняцкий поселок от немцев, трупы жертв фашистского изуверства, извлеченные из шахт, вырытые из противотанковых рвов, были с почестями похоронены на центральной площади. Над могилами возвели обелиск с фамилиями замученных. Есть на обелиске и фамилии Власьевны и Медведева, и старика-кузнеца, и Миши. В городок приехал на машине полковник авиации. Подойдя к обелиску, он опустился перед ним на колени. Осеннее солнце играло острыми бликами на орденах, покрывавших правую и левую стороны его груди. Он не замечал ни жары, ни пыли, ни времени. Это был сын Власьевны, Степан — тот, к кому были обращены ее последние слова, с кем последним,, незримым она говорила в страшный час своей смерти. В горсовете ему рассказали всё, как случилось. Он слушал молча. Потом так же молча, как слушал, как стоял перед обелиском, пошел по переулкам к домику матери. Дом сохранился, никто не жил в нем со дня смерти Власьевны. Дверь открыли, полковник вошел. Знакомый запах, чуть выветрившийся, но всё ещё сильный — запах материнского дома — охватил его. Всё так же стоял знакомый семейный обеденный стол, знакомые фотографии висели в углу и среди них находилась фотография его, Степы, в тринадцать лет: в косоворотке, в смешной кургузой кепке. Полковник опустился на стул возле стола. Вошел адъютант и остановился в изумлении, увидев плачущим знаменитого командира гвардейской воздушной дивизии. Полковник поднялся и вышел из дома. Вскоре он покинул город. Машина быстро бежала по дороге. Полковник молчал. Он думал о своем. Он вспоминал обелиск над могилой матери, темные комнаты дома, где она прожила всю свою жизнь. Да, он бил немцев в воздухе, бил их всюду, где только встречал. Он мстил им, не зная о мести, завещанной ему матерью перед смертью. Какой же великой яростной силы должны были достигнуть его удары теперь, когда он узнал про слова, сказанные ему матерью в тот чудовищный миг, когда петля захлестывала ее шею! (Евгений ГАБРИЛОВИЧ).

Реаниматолог Петерис Клява убедился, что есть жизнь после смерти... И от нас зависит, какой она будет. Моя работа реаниматолога — особенная. Она связана с самыми современными технологиями, с последними достижениями науки и с самой мистической стороной человеческого существования — с пребыванием на границе между жизнью и смертью.

Самые ценные чаевые в мире: что написал Эйнштейн на салфетке? Осенью 1922 года в Токио приехал знаменитый физик Альберт Эйнштейн. Он собирался прочесть несколько лекций в местных университетах. Однажды в номер Эйнштейна в отеле «Империал» постучался посыльный - с доставкой. Местной валюты, чтобы дать чаевые, у Эйнштейна не нашлось. Тогда он взял фирменный бланк отеля, что-то написал и протянул лист посыльному. «Возьмите и сохраните. Вероятно, это когда-нибудь будет стоить хороших денег», - сказал физик. Там было написано: «Где воля, там и возможность», а также - «Спокойная и скромная жизнь приносит больше счастья, чем стремление к успеху, которое сопровождается постоянным беспокойством». Спустя сто лет родственники посыльного выставили эти записки на аукцион. Начальные цены были скромными - на торгах рассчитывали выручить от $5 до $8 тысяч. Но бумаги вызвали невероятный ажиотаж. Первый документ ушёл за $240 тысяч, второй, про «спокойную и скромную жизнь» - за невероятные $1,6 млн.

Конфеты в обоих магазинах стоили примерно одинаково, но дети любили один, а второй – недолюбливали. Почему? Потому что в одном магазине ребенок говорил: – Мне 300 граммов конфет, – и продавец клал на весы сначала много конфет, ну, граммов 500, а потом «отнимал» конфеты, пока не получалось 300. И ребёнок смотрел, как конфет на весах становится всё меньше. А в другом, любимом магазине, продавец клал на весы мало, 100 граммов, а потом докладывал и докладывал. До трёхсот. И детям нравилось смотреть, как им кладут конфеты, а не отнимают. И они приходили туда, где не отнимают. Хотя в итоге и там, и там – 300 граммов леденцов. Что бы вы ни делали в своей жизни, делайте так, чтобы «добавлять», а не «отнимать».