Весной 2004 года я отправил по адресу: Большая Пироговская, дом 5 такое письмо: «Уважаемый Александр Евгеньевич! Видит Бог, намеревался Вам написать еще после прочтения «Пяти лет среди евреев и мидовцев». Но, как это обычно бывает, не сковал железо, покуда оно горячее – пиши пропало. Теперь вот прочитал «ХХ век как жизнь» (Название двух книг А.Е. Бовина - М.З.) Откладываю все дела большие и малые (хотя какие дела могут быть у пенсионера, пусть и работающего) и собираюсь Вам высказать всё или почти всё, что всколыхнулось в душе моей после такого замечательного чтива. Вы и в самом деле написали очень хорошие книжки. Для меня лично они вдвойне ценные тем, что документальны. Уже, верите ли, возраст такой, что к беллетристике не очень располагает. Да и Маркесов что-то стало маловато…
Есть еще несколько обстоятельств, по которым я с таким запоем (ей-богу не преувеличиваю!) читал все Вами написанное. Во-первых, я многажды с Вами встречался в Домжуре, еще, когда учился в академии, и практически каждый день бывал в этом прекрасном заведении. Регулярно мы встречался и в скверике на Большой Пироговской улице, сразу за Мединститутом, где Вы, обычно по утрам бодро вышагивали на работу как простой смертный, а не величайший спичрайтер всех советских времен и советских же народов. Помнится, однажды я даже приглашал Вас выступить у нас на заседании клуба «Журналист» и не без умысла сообщил, что перед нами уже выступали Татьяна Тэсс и Анатолий Аграновский. Мне почему-то казалось, что, услышав эти две фамилии своих коллег по «Известиям», Вы немедля откликнитесь на мой призыв. А Вы, наоборот, отказались, сославшись на какую-то занятость.
Во-вторых, я очень хорошо знаю Вас по Вашим собственным публикациям, по выступлениям на ТВ. Даже в книжке «Дважды главный» (о Льве Толкунове – М.З.) и то с интересом прочитал Ваши воспоминания. Когда прочитал и книгу об Аджубее, удивился, почему Вы о нем ничего не написали. После «ХХ века» вижу, что недоумение мое не беспочвенно. Плюс ко всему, еще я прилично всегда изучал речи Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР товарища Л.И. Брежнева, в которых, несомненно, пульсировали какие-то отблески Ваших мыслей. К примеру, та же экономика, которая должна быть экономной. Сильно вдуматься – глупость полнейшая, все равно, как говно засраное или масло масляное, но звучит хорошо, и я ею (мыслью, разумеется) часто пользовался в своем каждодневном журналистском труде.
Потому что, в-третьих, Александр Евгеньевич, я тоже журналист в прошлом, только, как Вы уже догадались – военный. И если Вас судьба сподобила попасть в челядь, обслуживающую царей, то я выполнял эти же обязанности на гораздо низших этажах той, почившей в бозе партийно-государственно-военной иерархии. Хотя однажды – так получилось – очень близко соприкоснулся с КУЧером (генсек Черненко – М.З.) Даже ездил на родину последнего в Новоселовский район, Красноярского края после чего написал в «Красной звезде» очерк «На берегах могучего Енисея».
В-четвертых, движимый «всепобеждающей логикой графомана» (стр. «Века» 239), я тоже пишу собственные мемуары. Только в отличие от Вас, я хорошо понимаю, что моя скромная биография вряд ли заинтересует читателя. Поэтому центром моей книги являются те люди, с которыми мне довелось встречаться на своем уже не так и коротком веку. Хотелось бы и Вас видеть в своей книге. Тем более, что однажды мы с Вами удивительным образом пересеклись, о чем свидетельствуют страницы Вашей книги с 326 по 331 (речь о едкой отповеди Бовина на неуклюжую и тенденциозную критику со стороны Стуруа – М.З.) и следующая моя реплика в «Независимой газете». Цитирую по своей рукописи: «Не знаю как кто, а я образ Запада всю жизнь создавал себе по сочинениям Г. Арбатова, Г. Боровика, С. Кондрашова, А. Бовина, Ю. Жукова, С. Беглова, М. Стуруа и прочих зубров партийной советской публицистики, которые длительно, стойко и мужественно переносили все тяготы и лишения тамошнего загнивающего капиталистического бытия. Их талантом и титаническими стараниями я был непоколебимо убежден: да, по части потребления и ширпотреба Запад, конечно, преуспел, но по большому гамбургскому счету будущее все-таки за нашим советским социалистическим строем. Это же мудрейшие из мудрейших, избранные из избранных утверждали!
А в сорок пять лет впервые в жизни поехал вдруг в ФРГ и за четыре дня понял: до чего же сучье племя и законченные проходимцы все эти журналисты-международники. Сами жили как вареники в сметане и даже лучше, а мне, простофиле, лапшу второй свежести на уши вешали. Лгали мне все, как один - нагло, хамски, цинично, но... изобретательно, стервозы! И красивше, лучше всех это получалось у Мэлора Стуруа».
В-пятых, Александр Евгеньевич, я Вам по-человечески (за Лену Петровну) и профессионально за все то, что Вы сделали, завидую. Вас Боженька в темечко поцеловал. В результате Вы всю жизнь занимались делом, которое давалось Вам легко и свободно. Я же всю жизнь учился писать, лишь к концу ее, поняв, что по-настоящему выучиться этому невозможно, да уже и поздно. Но, даже несмотря на все это, позволю себе как обыкновенный читатель высказать некоторые замечания по Вашим книгам. Уж, не обессудьте.
Еще в работе про евреев мне бросилось в глаза Ваше неизбывное стремление вплетать в строку всяко лыко. Куда-то вы ездили, помнится, далеко за пределы Израиля, вели там какие-то переговоры и почти все их перипетии вставили в книгу. Такая тягомотина! Ну, какого нормального человека может заинтересовать вязкая, серая дипломатическая возня вокруг евреев столько лет спустя? В той же первой Вашей работе меня слегка покоробило обилие стихов. Думаю: ну, неужели такой умный человек не видит диссонанса собственных глубоких размышлений и легковесных, пусть и юморных стихов. Вторую Вашу книгу стихи, как ни странно, во многом спасают, потому что принижают её кондовые и нудные рассуждения по целому перечню проблем «мира и социализма». Простите, скулы от них сводит. Короче, сила и привлекательность второй Вашей книги (равно как первой) в собственных, как правило, честных и оригинальных рассуждениях по поводу того, что Вы делали, чем занимались и откровенная ее слабость в сверхобильном цитировании того, что вы тогда сделали-натворили. Страниц двести Ваших ссылок, автоциат, в том числе и высказываний Ваших учеников свободно можно было бы упустить. От этого книга только выиграла бы. Интересно, господин Захаров не предлагал Вам сократить работу хотя бы на страниц 200? Если нет, то он не самый могучий редактор, при всем моем громадном к Вам и к нему уважении.
До третьей молодости прием играет, а после, простите, – это уже карикатура и по форме и по содержанию. Хотя я понимаю, что в душе мы были, есть и остаемся молодыми всегда. Когда-то я спросил Сергея Образцова, как он ощущает свои уже немалые годы (ему тогда за 80 перевалило). «Да никак, - ответил Сергей Владимирович, - просто в какое-то время мне стало трудно завязывать шнурки на ботинках. И я перестал покупать ботинки со шнурками». Все, повторяю, так, но четвертая и пятая молодость – уже смешно.
Ничего не сказали Вы в книге о главной беде Вашей и Ваших знаменитых коллег, того же Арбатова – быть всякой бочке затычкой. (Андропов правильно его раскусил, хотя меньше Вашего соли с ним съел. Кстати, некоторое время я был в хороших отношениях с Игорем Андроповым, даже книжку о его отце мы вместе собирались писать. Так вот сын говорил, и корреспондент ТАСС, мой приятель Боря Шестаков подтверждал, что Андропов старший знал и довольно неплохо венгерский язык. Вы же утверждаете, что генсек не знал иностранных языков). А она – беда - в том, что вам всем неймется. С книгами – это хорошо, очень хорошо. С назойливыми попытками во что бы то ни стало еще порулить, посидеть у самой кромки державного корыта вы все скопом, простите, жутко переборщили. Никто из вас не сумел вовремя и с достоинством уйти из большой политики, как уходят великие спортсмены. Самый большой ляп в Вашей личной биографии – стремление стать депутатом. Ваше поколение, судя по Вашей же книге, этого даже не заметило, как не осмыслили все вы и того, что вас постепенно, где-то даже унизительно для ваших калибров попросту вытеснили молодые, еще более чем вы наглые политические волки. («Когда я слышу об Арбатове, ей-богу не хватает мата вам», «Федор Михайлович Бурлацкий – публицист советско-блядский». Это – мое. Ваше: «А ведь истина часто именно в острых углах» стр. 304. Так что еще раз великодушно простите).
И последнее. Слово «пи...дец» все-таки - существительное. Звонок в дверь. Мужик открывает и видит на пороге маленького человечка. «Ты кто?»- спрашивает. - «Я твой пи...дец».- «А почему такой маленький?» - «Я не маленький, я – полный». Народ в анекдотах никогда не ошибается даже на орфографическом и орфоэпических уровнях.
Вы уж простите меня, великодушно, Александр Евгеньевич, за мою вольность. Но такой уж Вы человек, что даже заочное общение с Вами настраивает именно на подобный лад. Что и хорошо. Как видите, книги Ваши не зря написаны. Хотя даже Вам, умнице безусловному, не дано знать, как слово Ваше отзовется. Еще раз спасибо за книги. С искренним к Вам уважением Михаил Захарчук».
Мне остается добавить, что это письмо я направил адресату. Мы с Бовиным несколько раз общались по телефону, договариваясь о возможной встрече. Не случилась она. Накануне майских праздников 2004 года его не стало…
Михаил Захарчук.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 2