Предыдущая публикация
15 МАЯ – ДЕНЬ ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЕЙ
19 апреля, хотя и был объявлено в Союзе писателей России днём посещения могил уже ушедших от нас писателей на Новодевичьем кладбище. Но буря спутала все карты, и посещение было отменено, но только для тех, кто читает информацию на сайтах. А таких как мы Юрий Шурчков, которого на месяц затёрло во льдах Ледовитого океана во время путешествия в прошлом году и ваш покорный слуга, которому не раз приходилось ночевать в палатке в девятибалльный шторм на берегу Черного моря во время походов, этого не коснулось.
Я давно мечтал сходить на «Новодевичьи», и поклонится в пояс своему любимому писателю Василию Шукшину и учителю по журналистике Владимиру Гиляровскому, но как то не было повода.
А тут даже пришел как всегда на час вперед и обошел половину захоронений своих любимых писателей и журналистов, поклонился памятнику Василия Шукшинна и "Дедушке Гиляю" и убрал мусор. А потом в назначенное время у главных ворот встретились с Юрой и, позвонив Николаю Фёдоровичу, узнали, что все отменили. Хотья и было обявлено по радио "Штормовое предупреждение", мы ешё прошлись по участкам, и поклонились многим писателям, летчикам, космонавтам и видным деятелям искусства и политики. Погода ещё позволяло, святило солнце, и было ещё много посетителей с вёдрами и вениками вокруг могил. А потом усталые и удовлетворённые, тем, что удалось отдать дань памяти тех, кого уже нет с нами, двинулись к метро.
А вот 15 мая повезло больше. И день был по-летнему теплый и солнечный и пел соловей. На этот раз писателей пришло больше, во главе с самим Председателем правления Союза писателей Николаем Ивановым. Потому как этот день был объявлен по всему Союзу писателей - ДНЁМ ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЕЙ.
И на это откликнулся не только Центральный аппарат и Совет молодых литераторов СПР, но и многие рядовые писатели и пришли на Ваганьковское кладбище отдать дань памяти писателям, захороненным на Ваганьковском кладбище. Навестили могилы Владимира Высоцкого, Сергея Есенина, Семена Гудзенко, Льва Ошанина, Владимира Богомолова, Эмиля Брагинского, Виктора Розова, Игоря Талькова, Михаила Танича, Риммы Казаковой, Виньямина Каверина, Леонида Филатова, и многих других деятелей культуры и спорта Отечества.
Под конец отыскали могилу величайшего поэта-фронтовика Семёна Гудзенко. Навели порядок, и сев прямо у могилы помянули поэта под трели соловья.
Родители дали Семёну, по тогдашней моде, необычное имя – Сарио. Для своих он был Сарик. Илья Эренбург, по совету которого молодой поэт и стал при первых, ещё военных лет публикациях Семёном, так вспоминал знакомство с Гудзенко: «Утром в дверь моей комнаты постучали. Я увидел высокого грустноглазого юношу в гимнастёрке… Приготовился к очередному испытанию — кто тогда не сочинял стихов о танках, о фашистских зверствах, о Гастелло или о партизанах… Потом мне говорили: «Вы открыли поэта». Нет, в это утро Семён Гудзенко мне открыл многое из того, что я смутно чувствовал. А ему было всего двадцать лет; он не знал, куда деть длинные руки, и сконфуженно улыбался. Одно из первых стихотворений, которое он мне прочитал, теперь хорошо известно:
«Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки…»
За плечами у грустноглазого юноши к тому времени уже был нешуточный боевой опыт.
«Я был пехотой в поле чистом»
Киевлянин, приехавший учиться в Москву – в ИФЛИ, гуманитарий эпохи, не располагавшей к мягкотелости, Гудзенко был высок и крепок, прыгал с парашютом, бегал на лыжах. Имея отсрочку, на фронт пошёл добровольно. Попал в ОМСБОН – бригаду особого назначения НКВД. Сегодня мы сказали бы: в спецназ.
Батальон, в котором Гудзенко числился первым номером пулемётного расчёта (вторым номером был его однокурсник поэт Юрий Левитанский; «евангелием ифлийцев-бойцов», вспоминал Гудзенко, были проза Джека Лондона и стихи Николая Тихонова), разместили в пионерлагере под Москвой. В октябре 1941 года перевели в Москву. Друзья должны были в случае прорыва врага оборонять район Белорусского вокзала и Бутырского вала.
7 ноября на легендарном параде по Красной площади в составе сводного батальона ОМСБОНа маршировал и Гудзенко - правофланговый первой роты. А уже 15 ноября убыл на спецзадание, о содержании которого можно лишь догадываться по стихотворным строкам:
«По большакам до полночи шататься
и немцам радостно дорогу уступать;
прийти в деревню незаметно, в штатском,
громить их штаб. И уходить опять…»
Омсбоновцы ходили по вражеским тылам, минировали и взрывали мосты и дороги, работали автоматами, гранатами, ножами. Оттуда - знаменитые строки Гудзенко:
«…Бой был коротким. А потом
Глушили водку ледяную
И выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую».
В январе 1942 года из 27 омсбоновцев, участвовавших в бою у деревни Хлуднево Калужской области, погибли 22 - товарищи Гудзенко. Сам он уцелел потому, что был оставлен командованием в соседней деревне Гульцово. Записал: «Я бы плакал, но не умею. Мы не учились этому тяжёлому, вернее, трудному ремеслу – плакать».
Вскоре, в феврале, Гудзенко ранило осколком мины в живот. Записал для памяти: «Ходить не могу… Рана — аж видно нутро. Везут на санях… Доехали до Козельска. Там валялся в соломе и вшах». Маме написал совсем иначе: ранен, мол, легко, по касательной, задеты только мягкие ткани… В госпитале встретил 20-летие.
Из-за ранения Гудзенко признали негодным к строевой службе и направили в бригадную газету военкором. На груди демобилизованного в 1945 году ефрейтора светились «Отечественная война», «Красная Звезда», медали за города Будапешт, Прагу, Вену и – редкая - «Партизану Отечественной войны» (память об ОМСБОНе).
«Я был пехотой в поле чистом,
в грязи окопной и в огне.
Я стал армейским журналистом
в последний год на той войне.
Но если снова воевать…
Таков уже закон:
пускай меня пошлют опять
в стрелковый батальон.
Быть под началом у старшин
хотя бы треть пути,
потом могу я с тех вершин
в поэзию сойти».
Родион Рахимов писатель, публицист.
Фото: Евгения Михно и Родиона Рахимова.
Следующая публикация
Нет комментариев