История любви ( опусы и рассказы

ПРОФЕССОРСКАЯ ДОЧКА... Аня выскочила из автобуса, огляделась и, перескакивая через лужи, помчалась к веселому, недавно выкрашенному в салатовый цвет зданию. — Так… Куда? Надо позвонить! Девушка вынула из сумки телефон, набрала чей–то номер. — Ольга Олеговна, я уже рядом. Куда мне заходить? А… Поняла. Третий этаж, ага, я бегу!.. Анна влетела в фойе, нацепила на кроссовки бахилы и рванула к лестнице, вспоминая, на какой этаж бежать. Она так ждала этого дня! Ольга Олеговна, мамина знакомая, взяла ее к себе на практику, пусть без оплаты, как девочку на побегушках, зато сколько сразу опыта можно получить! Оно того стоит! Аня не хотела опаздывать, но уж так вышло. Теперь надо поспешить… И вот Аня, раскрасневшись, уже влетела в кабинет заведующей, Ольги Олеговны Цветковой. — Аня! Опоздать на десять минут! Позор! Имей в виду, прощаю только один раз. Так, срочно переодевайся, третий родзал. Там у нас сразу двое, одна тяжелая… Шевелись! Большой зал с креслами, белый свет с потолка, инструменты на подставке, за окном – только ветки деревьев и фонарный столб. Две женщины кричат, дышат, потом опять кричат. Ольга Олеговна и акушерка подбадривают, руководят, перекидываясь короткими фразами. — Серова? Встань в сторонке. Пока только смотри, — начала Ольга Олеговна, поправив маску на своем лице. — Здесь схватки уже долго, стимулировали. Тридцать пять лет, первые роды, – она показала глазами на белокурую, худенькую женщину. – Здесь все получше, – врач кивнула на вторую роженицу, что, с набухшими на шее венами, силилась вытолкнуть ребенка. — Оль, кто это? — поинтересовалась акушерка, Зинаида Петровна.— Чудо чудное, диво дивное… — Это практикантка. Пусть пока постоит, потом найдем и ей работу! — ответила заведующая. — Дочка одной моей знакомой. Не смогла отказать, девчонка так просилась к нам! Под мою ответственность! — Ладно. Эй, ты, болезная, что дрожишь? — грубоватая Зина не терпела «чужаков» в родзале, считая это плохой приметой. — Аня, так, кажется? Аня, иди сюда, вот тебе салфетка, протирай лоб роженицы, что ли. Аня быстро кивнула и начала усердно вытирать капельки пота на лице раскрасневшейся женщины… Та зажмуривалась, кривила губы, потом, устав, откидывалась назад, стонала и шептала что–то, потом снова рывок, напряжение, ладони добела сжаты, скомканы, ногти отпечатываются на гладкой, ухоженной коже, оставляя красные полосы, лицо бледнее, тело роженицы дрожит мелко–мелко… — Тише! Тише, — испуганно шепчет Аня. Она закусывает губу, чувствуя, ка начинают и у нее дрожать колени. — Уйди! Уйди! — кричит вдруг на нее роженица. — Пусть уйдет! — Да ты что, Назарова?! — вскидывается Ольга Олеговна. — Свои порядки тут будешь наводить? — Пусть отойдет! Духи у нее! Не могу! — Назарова рычит, потом обмякает и откидывается назад. — Ну вот! А ты говоришь, духи… Головку уже родила! Молодец! А ты, Аня, действительно, что-то набрызгалась, за версту пахнешь. Не на свидание пришла, иди, переоденься. Принесла запасное? Аня кивает и, осторожно отойдя от Насти, выходит из родзала. В коридоре тишина. Шепчутся, о чем–то медсестры на посту, молодой мужчина в костюме и накинутом на плечи халате ходит туда–сюда, останавливается, трет виски, брови, потом снова припускает по коридору. — Доктор! Доктор! Ну как там моя? Жена моя там! Светленькая такая. Родила? — подбегает он к Анне. Аня растерянно смотрит на него. Обе роженицы были в шапочках, она и не успела разглядеть цвет их волос. — Ну? Что же вы молчите? Что там? — мужчина стал хватать Аню за руки, дергать и тянуть, как будто она марионетка. — Родила почти, головка показалась! — Аня вырвала свою руку из холодных, вспотевших пальцев. — Не волнуйтесь, всё хорошо! Девушка уже спустилась в раздевалку, где оставила свои вещи, когда в родзал забегали реаниматологи, а Зинаида Петровна испуганно смотрела на Ольгу Олеговну Цветкову. — Зина! Она же сама его уронила! Ты же видела! — всё твердила Ольга, усердно кивая головой. Настя остекленевшими глазами смотрела на врачей, вторая роженица прижимала к себе новорожденную девочку, укутанную в пеленки, и что–то шептала ей, а та, кряхтя, жмурила огромные фиалковые глаза. Мужчина в коридоре остановился, руки его плетями повисли по бокам туловища. — Но ведь врач сказала, что всё хорошо… Что… Она только что сказала, что родился ребенок! — твердил он, глядя на медсестру, стоящую перед ним. — Да, но нужно понаблюдать его, он в реанимации. — Почему! Врач сказала, она обещала! Аня же сказала ему, что все в порядке, что волноваться не о чем! Соврала?.. … Аня наскоро переоделась, собрала волосы в тугой пучок и, улыбнувшись себе в зеркало, направилась наверх. — Серова! Серова, подойди ко мне! — услышала она голос Ольги Олеговны. Аня остановилась перед начальницей. Та была бледна, на лбу выступили капельки пота. Губы неуверенно выговаривали слова, как будто заплетались. — Да, Ольга Олеговна! Я переоделась. А что, там уже всё закончилось? — Слушай меня внимательно, Серова! — Ольга схватила девушку за руку и притянула к себе. — Это она, это сама Назарова выронила ребенка. Слышишь, не я, а Назарова. Если скажешь, как было на самом деле, вылетишь из института, ты никогда больше не сможешь работать в медицине, поняла? Аня вытаращилась на заведующую. — А вы уронили ребенка? — в ужасе переспросила она. Цветкова злобно прошипела: — Нет, я же тебе сказала, во всем виновата сама Назарова! Это она! Она криворукая! Она! Ольгу трясло, она уже не могла говорить тихо, слова гулко разносились по лестнице, усиливаясь эхом. Она столько достигла! Из рядового врача Ольга выбилась в люди, заняла высокий пост. За роды под ее наблюдением люди платили большие деньги, на консультацию к ней приезжали из других городов, запись была на месяц вперед. И Ольга Олеговна держалась за свою работу, за должность, за то, что была всем нужна, с ней советовались врачи из других клиник… Кроме этого у нее и не было ничего… — Ты поняла меня? Назарова сама уронила! — Ольга Олеговна, — отступив на шаг, нахмурилась Аня. — В родзале же камеры. Так что не волнуйтесь, если что, там всё будет видно! — Камеры не работают уже три дня, –— процедила сквозь зубы заведующая. —Меняют систему по всему роддому. — Ты скажешь, что я тебе сейчас велела? — Но Ольга Олеговна, дело в том, что меня там не было, когда Настя родила! Она же меня прогнала, вы забыли? Ольга вскинула на практикантку удивленные глаза. — Не было? — повторила она эхом. — Тебя там не было… Да… Она стала многое забывать последнее время. Так, по мелочам, ничего страшного, то квартиру оставляла раскрытой, то ставила на плиту суп, а потом прибегала, почувствовав запах пригоревшей еды. Иногда забывала на улице, куда идет, но потом сосредотачивалась, память возвращалась. Как же она забыла, что Аньки–то этой не было? Аня была дочкой Ольгиной знакомой еще по институту, Лены. Елена Серова, в девичестве Вострякова, имела некую власть над величественной, уважаемой и опытной в своём деле Ольгой Цветковой. Та была должна Лене еще с институтской скамьи, долг свой все никак не отдавала, тянула, а вот теперь представился неплохой случай отплатить за оказанную когда-то услугу. Подумаешь, взять Аньку к себе! Легко! Оля сама предложила это. Можно поставить ее на дежурства, можно вообще засадить за бумажки, можно подержать месяц–другой, а потом выпроводить сказав, что место практиканта закрывается… Оля и не думала, что всё так обернется! А ведь уронить ребенка – подсудное дело. И если Аня теперь расскажет, что просила ее всем говорить заведующая, Ольга Олеговна, то вскроется правда. На Зину, что была на тот момент рядом, можно было положиться, даже без тени сомнений, а вот на Аню… Когда–то давно Лена и Оля учились на одном курсе в медицинском. Даже дружили. Отец Ольги был тогда известным врачом, заведовал общей терапией в одной из клиник города и читал студентам лекции. Оля пошла по стопам отца, связав себя с медициной. О другом просто нельзя было мечтать. Отец, Олег Романович Цветков, на корню отметал попытки дочери самой решить свою судьбу. Никакие увлечения и интересы, кроме биологии, химии и, пожалуй, еще математики, он не поддерживал. Мать, Лерочка, кивала, уговаривая Олю послушаться. — Папа устроит тебя в хорошую больницу. Врачам работа всегда найдется, дорогая! — говорила она. — Он и с поступлением тебе поможет, и с экзаменами. А уж о практике и думать нечего. Ни куда-нибудь, а в лучшие места пойдешь! Оля тогда уступила, уж очень хотелось, чтобы похвалил ее отец. А он что–т овсе медлил. Уж и первый курс окончен, и оценки за сессии неплохие, он все хмурится, всё требует… С Леной Ольга познакомилась на третьем курсе. Девчонка перевелась к ним из другого и института, однажды робко зашла в аудиторию, чуть опоздав на лекцию. Олег Романович терпеть не мог таких опозданий. — Что вы себе позволяете! — закричал он с кафедры. — Как смеете?! Вы так и на работу будете опаздывать? Лена начала извиняться, что–то мямлить про дверь в комнате общежития, про ключи, но педагог только гаркнул, чтобы она не отвлекала его и села на свободное место. — Привет! Меня Оля зовут, а тебя? — шепнула новенькой Ольга, чуть подвинувшись. — Садись сюда. Да ты не обращай внимание, он просто очень пунктуален сам. — Меня Леной зовут. Я сегодня первый день только, запуталась тут немножко. Оля хотела что-то ответить, но отец строго посмотрел на нее, и девчонка замолкла, спрятавшись за впереди сидящим студентом. — Вострякова! Идите, отвечайте билет! — Олег Романович как–то сразу невзлюбил Елену, придирался к ней, заваливал на экзаменах вопросами, но девушка не терялась. Однажды, на зимней сессии, она поспорила с Цветковым, развернулась дискуссия, три преподавателя, сидящие в комиссии, с интересом наблюдали, как молодая студентка утирает нос зазнавшемуся профессору. — А она, Олег Романович, права! — наконец подвел итог спорам заместитель декана. — И хватит отнимать время у других ребят. Они тоже хотят на каникулы! Цветков тогда насупился, вышел своей военной походкой из аудитории и хлопнул дверью. — Ну всё, Ленка, теперь он тебя живьем съест! Думай, куда переводиться будешь! — говорила ей Оля, усмехаясь. — Он изгонит тебя отсюда, не сомневайся! Но получилось по–другому. После каникул Цветков сам подошел к Лене, стоящей у большого, впускающего внутрь фойе широкий, полупрозрачный солнечный поток, окна, тронул ее за плечо и, гордо задрав подбородок, извинился за свой напор, за излишне строгое и непомерно требовательное отношение к студентке. — Вы заставили меня почувствовать, что у других тоже есть зубы, Леночка. Я уже привык, что все потакают и кивают мне. Так везде – дома, на работе, здесь, в институте. А вы другая. Вы совсем не боитесь меня? — А почему вас нужно бояться? — искренне удивилась Лена. — Вы взрослый, образованный, умный человек. — И то правда, – усмехнулся Олег. С тех пор многое изменилось, Лена стала его любимицей. Он не потакал, не давал ей слабинку, но с уважением относился к ее высказываниям. Оля стала ревновать. Ее–то отец никогда не хвалил, а Ленку – на каждом семинаре. Дочь он не брал на обход в свою клинику, Лену же часто приглашал на выходных «поднабраться опыта». — Пап, а ты, часом, не влюбился в Лену? — сидя с отцом в машине, как-то спросила Оля. — Что только перед ней на цыпочках не ходишь? Думаешь, незаметно, как ты на нее смотришь? — Брось, Лёля. Ты говоришь ерунду. Просто в ней я вижу продолжение своего дела, это радостно, потому и выделяю ее среди других. — А я, папа? Как же я? Я не продолжаю твоё дело? Я читаю все твои доклады, записываю лекции и зубрю их наизусть, не стоит ли посмотреть на меня? — Оля, ты – это ты. Я не могу выделять тебя, не имею права. Да и потом, ты плохо стараешься, ты ленишься, никакого интереса в глазах. Ты могла бы сделать больше, но не хочешь… Ой, смотри, Вострякова идет! — вдруг показал он пальцем на тротуар. — Позови ее, дождь начинается, может, мы ее подвезем? Вы же подруги! — Папа, ты сошел с ума? Она просто студентка. С какой стати мы будем ее подвозить? Олег Романович посмотрел на дочь, на стайку учащихся, прятавшихся под зонтиками у подъезда, на Лену, уверенно шагающую в дождевике и резиновых сапожках по улице, потом завел мотор и вырулил на дорогу, быстро вклинившись в поток мокрых, блестящих машин. Стройная фигурка Востряковой исчезла, нырнув в зев метро. Ольга тогда больше не сказала ни слова, молча вышла у дома, сильно хлопнула дверцей машины, хотя знала, что отец этого страшно не любит. — Оля! Я в клинику, мать предупреди! — крикнул Олег ей вслед, опустив стекло. Девчонка даже не повернулась, сделав вид, что не слышит… — Мама! Я для него пустое место, — ковыряя салат в тарелке, сказала Оля. — Говорит, что я плохо стараюсь. — Он просто хочет, чтобы ты была лучшей, девочка моя. Возможно, он перегибает палку, но так даже лучше, ты привыкнешь всё делать идеально, зато потом выйдешь на работу подготовленной и уверенной в себе! — Да уж… — Ольга усмехнулась. — Мам, а он рассказывал тебе про свою любимицу, Леночку Вострякову? — Любимицу? Да он всегда ругал ее! — А теперь бережет, хвалит и даже хочет подвозить на машине до общаги. — Что? — Ничего, мама. Так, вырвалось… Ты не бери в голову, он просто заботится о своих студентах, не более того!.. Тот разговор ушел в прошлое. Олег стал осторожнее со своим увлечением Леной. Ольга продолжала дружить с Востряковой. Почему? Ну, если ты не можешь заслужить внимание своего отца, то уж хотя бы будь с той, кто в этом внимании купается… … А через несколько месяцев, когда студенты были на практике, Ольга что–то напутала с дозировкой, сделала пациентке укол, той стало плохо. — Да я вас по судам! Да вы мне ответите! — кричала в коридоре мать пострадавшей и требовала главврача. Тот, багровый, задыхающийся, прибежал в отделение. Ольга, рыдая, сидела в уголке. Она испугалась, пожалуй, впервые почувствовав, какая власть дана врачу, и что прячется за этой властью. Нет, та больная не умерла. Н все здорово понервничали... — Отец меня убьет! — шептала Оля. — Он и так не верит, что я смогу стать врачом, он меня убьет… Что? — вдруг вскинулась она на Лену, стоящую рядом. — Довольна? Любимица моего отца, о тебе только и говорит, свет клином на тебе сошелся! Теперь Олег Романович сможет сказать, что Леночка–то молодец, а я, его Оля, бездарь. Довольна?! Он будет ругать меня, отчитывать, унижать. Он это умеет. А потом будет пренебрежительно смотреть, мучить. Он умеет. А ты, Лена, будешь моей противоположностью… Елена слушала ее, а потом, обернувшись на крик главврача, сделала шаг вперед. — Кто это сделал?! Кто, я вас спрашиваю! Фамилия! Завтра же докладная у ректора будет! — кричал прибежавший мужчина. Его голос разносился по всему этажу, заставляя оборачиваться и затихать. — Это я. — Кто я?! — Я, Вострякова Лена. Главврач резко обернулся и смерил студентку в белом халате и шапочке строгим взглядом. — Вон! — заорал он и замахнулся, как будто хотел ударить Лену, но вовремя остановился. — Вон! Больше ноги чтобы твоей тут не было!.. Лена развернулась и спокойно вышла. Все смотрели ей вслед, а Ольга, вскочив на ноги, вытирала слезы. — Да как же?! Это же не она! — шептались студентки. — А вы видели? Вас там не было! — говорили другие. — Оля, разве это она? — обступили девушку друзья. Она ничего не ответила, схватила свою сумку и побежала вслед за Еленой. — Ленка, подожди, да стой же ты! — Ольга схватила девушку за руку. — Зачем? Пациентка меня узнает, если её спросят. И… Ну, если дело пойдет дальше, то отец меня сможет выгородить, всё–таки родственница, а вот ты… — А что я? — нарочито смело пожала плечами Лена. — У меня в любом случае есть среднее медицинское образование. Устроюсь, если уж прям выгонят из института. Просто знаешь, Оль, я когда родителям сказала, что не пойду работать после колледжа, а дальше учиться хочу и буду врачом, что хочу в институт поступать, то мать что только мне в глаза не плюнула. Мол, они так на меня надеялись, я помогать семье должна, у меня же еще трое сестер младших. А я, такая–сякая, всё о себе и о себе думаю… В общем, отвернулись они от меня. А это страшно, когда твои близкие от тебя отрекаются… Я ж их всё равно люблю, скучаю… А они на звонки не отвечают, трубку бросают… Не провожали меня, когда я сюда уезжала… Тяжело это. Я не хочу, чтобы твой отец тебя проклял. И так, вон, у вас сложные отношения… Я же всё вижу. Ты не думай, у нас с ним ничего и никогда не может быть, я не позволю. И на твое место я никогда не претендовала. Да не волнуйся ты, обойдется. Пациентка жива–здорова. — Ленка… Лена, ну вот откуда ты такая?.. Оля всхлипнула… Через два дня Лену Вострякову вызвали в деканат. Пациентка написала жалобу, ее муж был весьма уважаемым и значимым человеком, который грозился лишить больницу и институт финансирования, если Лену оставят учиться. — И что мы будем делать, Вострякова? — спросил декан, сутулый, седой, шустрый мужчина, который буквально утопал в слишком большом для него кожаном кресле. — Они требуют вашего отчисления. Иначе всем нам будет плохо. Ну, как же вы так невнимательно! Лена опустила глаза. — Будете отчислять? — спросила она. — А я вот у вас хотел спросить! Что вы мне посоветуете? Олег Романович за вас ручался, но… Даже он иногда, Леночка, не всё решает в этом мире, вы уж меня извините! — Я не понимаю, что вы имеете в виду! — Лена вспыхнула, неприятно защипало глаза, и щекам стало жарко. — Вострякова, совесть нужно иметь! Цветков намного старше вас, побойтесь Бога! У него семья! Декан не стал говорить, что недавно к нему приходила Олина мать, выясняла, что же это за Лена такая, о которой у Олега все мысли днем и ночью, просила оградить мужа от дурного влияния студентки–вертихвостки. — Я уважаю Олега Романовича, равно как и его семью. Я никогда не позволяла себе ничего, что бы скомпрометировало его. Я всего лишь его студентка. — Ладно, это всё пустые разговоры. Я подписал приказ, милочка. Сдаете экстерном экзамены, и мы вас переведем в другой институт. Так будет лучше. До свидания, Вострякова. У секретаря уточните даты ваших экзаменов… Лена встретила Олега Романовича в приемной. — Лена! Лена, что вы… Но она уже выбежала на лестницу… … — Вострякова забрала документы сегодня, — грустно сказал Олег, пока жена наливала ему чай. — Жалко, такая талантливая студентка, а из–за какого–то нелепого случая уходит… — Нелепого?! Да она чуть человека не угробила. Да еще, насколько я слышала, беременную женщину! — Лера положила мужу на тарелку кусок вишневого пирога, подвинула поближе блюдце с его любимым, домашним мармеладом. — Таких врачей нам не надо! Ольга сидела тут же. На отца не смотрела, только всё размешивала несуществующий сахар в своей чашке с чаем. — А знаешь, Оля, говорят, что на самом деле это ни она была. Пациентка сказала, что лица не запомнила, ведь все в масках... Но студенты говорят, что Лена тут ни при чем. Ты с ней была. Не знаешь, кто там на самом деле виноват? — Олег Романович пристально взглянула на дочь. Ольга покачала головой. — Олег! Как ты можешь! Оля очень внимательная, она не способна так глупо ошибиться. Правда, Олечка? Оля кивнула, потом быстро встала и ушла к себе в комнату. — Дай ей доучиться! Не ломай жизнь, она и так из кожи вон лезет, чтобы тебе понравиться! — зашипела на мужа Валерия. — Нашли виновного, и ладно. Или тебе эта Елена Вострякова дороже? Ты не влюбился ли часом? Она рассмеялась, как будто сказала очень удачную шутку, но глаза женщины оставались строгими. — Не говори ерунды! — одернул ее Олег Романович. — Ладно, я пойду к себе в кабинет, мне нужно поработать. … Лена ему нравилась. И скрывать это было трудно… С каждым днем она казалась ему все красивее, она будто расцветала, расправляла тонкие, нежные лепестки, а он, Олег, как пчела, не в силах был отказаться от такого прекрасного цветка… Она была бы хорошей женой, женой–врачом… Олег помогал бы ей, устроил бы на хорошую должность, обеспечил материал для диссертации… Мог бы… Только вот годочков ему уж очень много, не сложилось бы всё равно… Олег Романович энергично потер лицо руками, вздохнул и включил компьютер. Нужно было подготовить выступление к конференции… …Лена уехала в свой родной город, не дождавшись экзаменов. Ее мать заболела, нужно было помогать за ней ухаживать, да и следить за сестрами… Ольга даже не попрощалась с ней, не успела… … Они встретились через много лет, когда Цветкова стала той, кем смог сделать ее отец, а Лена той, кем смогла стать сама. Она теперь работала в частной клинике старшей медсестрой, с хорошей зарплатой и достаточно удобным графиком. Лена вышла замуж, у нее росла дочь, Аня. Та, услышав однажды, что мама так и не стала врачом, но очень того хотела, решила тоже попробовать. — Да ну, Анечка. Ты что! Столько нервов потратишь, времени! Может, не нужно? — уговаривали ее родители. — Бросьте, мне интересно, я смогу… … Цветкова появилась в их доме однажды вечером. Просто приехала, узнав Ленин адрес от той же Ани, которую увидела среди практикантов. — Оля? Но как ты узнала, что Аня моя дочка? Фамилия же другая, да и вообще… — Не знаю. Она на тебя очень похожа, даже удивительно. Я спросила, она рассказала, что маму зовут Леной, что училась она когда-то на доктора, да обстоятельства сложились так… Оля замолчала. Лена, как ни в чем не бывало, расставляла на столе посуду, разливала чай, резала принесенный Ольгой торт. — А ведь ты из–за меня себе жизнь испортила, — взяв себе кусок торта, тихо сказала Оля. — Испортила? Я так не думаю. Знаешь, когда мама умерла, мне уже ни до учебы было. Хорошо, что уже могла работать, брала еще дополнительно пациентов, уколы ходила делать. Так, кстати, с мужем познакомилась. Его матери прописали курс инъекций, он позвонил мне. Я сначала хотела отказаться, он на другом конце города жил. А потом почему-то согласилась… И вот, Анечка у нас родилась… А ты как? Я слышала, большим начальником стала? — Спасибо папе, — усмехнулась Ольга. — Брось. Неужели ты до сих пор не поняла, что и сама отличный врач, без папы и его связей?! Кстати, как он? С тех пор, как Лена ушла из института, он присылал ей каждый год на День Рождения букет цветов. Никогда не подписывал карточку с поздравлениями, а Лена знала, что от него. Но вот уже пять лет цветов не было… — Папа слабеет. Альцгеймер… Он понимает, что это конец, очень переживает. Мама крутится вокруг него, а ему стыдно… — Сочувствую… Это тяжело… — Лена отвернулась. — Ну, а ты сама? Семья, дети? — Нет. Не хочу я. Знаешь, и времени нет. Тут уж либо всю себя работе или семье. Соединить у меня не получилось… — Пробовала? — тихо просила Лена. — Да. Он ушел от меня к другой. Сказал, что не хочет жить один… Слушай, — вдруг оживилась Ольга. — А давай, я твою Аню к себе возьму, попрактикуется, опыта наберется! — Оля, ты ничем передо мной не обязана, — покачала головой Лена. — Я сама тогда приняла решение. — Я не из чувства долга, а просто помочь хочу. Аня заслужила, она усидчивая, я видела ее в работе, очень ладная девчушка у тебя!.. Так Аня и попала в тот злополучный родзал, откуда унесли малыша. Покачнувшаяся Ольга Олеговна почувствовала тогда, как руки слабеют, а маленькое тельце выскальзывает из них… Один миг, и карьера перечеркнута, вся жизнь теперь зависит от того, что скажут другие, кому поверят… Теперь Ольга боялась, а еще думала, что вот кара и настигла ее! Тогда, в молодости, всё обошлось, а теперь не получится… Зина не расскажет, вторая роженица тоже вряд ли поняла, что случилось, а вот Аня… Ольга сама ей всё выболтала… Приехала полиция, стали выяснять, допрашивать, ругали за отключенные камеры. — Кто был в зале помимо вас? Кто держал ребенка на руках до момента его падения? — спрашивал Зину уставший, с щетиной и всклокоченными волосами мужчина в форме. — Практикантка держала, — на миг задумавшись, сказала Зинаида. — Такая неловкая, опоздала, ворвалась, вся не в себе. Я еще спросила Ольгу Олеговну, кто это, она сказала, что лично разрешила девчонке присутствовать, какая–то там ее знакомая. Пахло еще от нее неприятно. Вот она и уронила. Хорошо хоть выжил мальчик, ничего страшного… — Вы уверены? Уверены, что это Анна Серова уронила ребенка? — Да, конечно. А кто еще? Ольга Олеговна не могла, я тоже. Мы врачи с таким стажем работы! — Но тут вот как получается, Зинаида Петровна, — пожевав губами, сказал мужчина. — Анна эта, практикантка, покинула родзал еще до завершения родов. Ее видел муж роженицы, даже разговаривал с ней. Зачем вы врете, Зинаида Петровна? Зина побледнела. Она так надеялась выгородить начальницу. — Да? Значит, я перепутала. Знаете, я так волнуюсь. Первый раз ведь в жизни такое происходит в мое дежурство! Ну, значит, сама роженица и уронила. Точно! Она! — А вы не боитесь ответственности за дачу ложных показаний? — Я… Я говорю, как есть! Извините, мне нужно работать! — Зинаида поднялась и быстро вышла… … — Ольга Олеговна, вот ваша помощница, Зинаида Петровна, утверждала, что это Анна Серова уронила ребенка. Что скажете? Ольга устало вздохнула, потом встала, сняла халат и, повесив его на вешалку у двери, снова села напротив допрашивающего ее мужчины. — А вот что я вам скажу. Ребенка уронила сама мать, а теперь на нас сваливает, знает, что так можно получить компенсацию хорошую. Но имейте в виду, у нас тоже хорошие юристы. А Зина… Она и не видела ничего, она отвернулась тогда… — Интересно всё у вас получается. Ладно, будем выяснять! Ольга смотрела вслед мужчине в форме и еле сдерживала дрожь в руках. Аня, когда ее спросили, что произошло, ответила, что ее там не было… Полуправда… Потом она будет корить себя за молчание, за то, что испугалась влияния Цветковой… — Что я должна была сделать, мама? Ну, скажи ты мне! — спросит она, наконец, Лену. А та только пожмет плечами. Когда–то она уже выгородила свою подругу, ей казалось, что так будет хорошо… — Ты сказала правду. И это самое главное. Кто и что тебе рассказал — всего лишь слова. Ольга Олеговна, если это сделала она, ответит за всё, если ни она, то и хорошо. Она несчастный человек, Анечка. Вечно пытающийся доказать всем, что хорошая, она очень устала. Я не оправдываю ее, но раз мы не видели всё своими глазами, то не будем и осуждать. Просто забудь. Аня покачала головой… Через полгода Лена встретила Олю на улице, остановилась, наблюдая, как знакомая медленно бредет по тротуару. — Оля? — А, это ты… — протянула та. — А я гуляю. Много теперь гуляю. Пока силы есть. Лена посмотрела в ее глаза и испуганно прошептала: — Оля, что… Неужели? — Да. Давно предполагала, да всё провериться времени не было. Тогда ведь руки поэтому у меня ослабли… В тот ужасный день… Не работаю больше, уволилась. Доживаю. — Сколько? — Ну, года два. В лучшем случае. Видишь, так и проводить меня некому. Даже с работы больше не звонят… — Я могу помочь? — Нет, Леночка. Ты мне помогла однажды. Теперь уж я сама. Пришло время платить по счетам. Я сделала много плохого в этой жизни. Теперь пожинаю плоды… Посидим? Я устала немного. Знаешь, а ведь тогда всю вину на Аню твою переложить хотели… А я потом призналась. Заплатили мы большую компенсацию, меня сняли с должности. По сути, с волчьим билетом. Да я и не хотела больше работать. Здоровье совсем подкосилось. Пусто как–то прожила, глупо… Жалко. А ведь мечтала сначала стать кондитером. — Что? — Да–да! Кондитером. Даже училище нашла себе, но отец был против категорически, а я так хотела, чтобы он был доволен мной… …Они долго еще сидели на скамейке в Олином дворе, разговаривали. Елена помогла потом Ольге дойти до дома, попрощалась и пообещала еще зайти… … Странная эта была дружба, обрывочная, ломаная, но, видимо, и такая бывает. Переплелись судьбы, спаялись одним тугим жгутом, и не разорвать, сколько не тяни… … Олега Романовича похоронили через год. Лена приезжала на похороны, видела Валерию, помогала Ольге с поминками. Оля, вопреки прогнозам, живет, стараясь радоваться каждому дню. Ей уже не нужно доказывать, что она чего–то стоит. Теперь можно просто существовать, благодаря Небеса за это счастье. Анна успешно окончила институт, теперь работает в районной Консультации. Лена гордится своей девочкой. Хотя, если бы та была кем–то другим, это не сделало бы Аню менее любимой. Любовь не видит профессий и талантов. Она слепа, а потому так щедра на ласку и тепло. Она, как пламя, горит, освещая всё вокруг, не выбирая лучшего. Для нее все вокруг прекрасно. автор - Зюзинские истории

Немного юмора в ленту... - Пaпa, oткyдa я взялcя? - cпpocил мaлeнький Koля, зaлeзaя к poдитeлям нa дивaн. - Из мaмы, - aвтoмaтичecки oтвeтил пaпa, пoтoм oпoмнилcя, и c yжacoм cтaл ждaть yтoчняющиx вoпpocoв. - A мaмa oткyдa взялacь? - Из Bopoнeжa, - oблeгчённo выдoxнyл пaпa. - A Bopoнeж oткyдa взялcя? - Bopoнeж? Стpaнный вoпpoc… A! Bcпoмнил! Eгo жe apxитeктop нapиcoвaл. Дядeнькa тaкoй. Пo этoмy pиcyнкy Bopoнeж и пocтpoили. Koлю этoт фaкт oчeнь зaинтepecoвaл. - A мeня, пpeждe чeм я из мaмы пoявилcя, тoжe дядeнькa pиcoвaл? Maмa зacмeялacь, a пaпa вoзмyтилcя. - Kaкoй eщё дядeнькa?! Тeбя я pиcoвaл! Пoнятнo? - Aгa… - Koля зaдyмaлcя. – Зaчeм ты мнe вecнyшки нapиcoвaл? - A мнe дeти c вecнyшкaми нpaвятcя, - выкpyтилcя пaпa. - Beceлo жe. - He oчeнь… - нacyпилcя cын. – И yши мнe бoльшиe зaчeм? Meня из-зa этo лoпoyxим дpaзнят. - У пaпы, кoгдa oн тeбe yши pиcoвaл, pyкa дpoгнyлa, - yлыбнyлacь мaмa. – Он, вooбщe, y нac плoxo pиcyeт. - Дa чтo ты?! – oпять вoзмyтилcя пaпa. - Moглa бы и пoпpaвить мoй pиcyнoчeк! - Дa, - coглacилcя Koля. - Maмa, ты пoчeмy мнe нe нapиcoвaлa дpyгиe yши? - Hy, ecли чecтнo, и y мeня c pиcoвaниeм в шкoлe былo нe oчeнь, - пpизнaлacь мaмa. Koля тяжeлo вздoxнyл. - Дa ты нe пepeживaй, - oтeц взъepoшил cынy вoлocы. - У мeня тoжe в дeтcтвe yши были кaк y cлoнa. A пoтoм, ничeгo, пpoшлo. - Дa я нe пpo этo… Koля внимaтeльнo пocмoтpeл нa мaмy, пoтoм нa пaпy, пoтoм cлeз c дивaнa, и cepьёзнo тaк cкaзaл: – Koгдa cecтpёнкy мнe pиcoвaть бyдeтe, мeня пoзoвитe. Я пpocлeжy, чтoбы вы ничeгo нe иcпopтили. Дeвoчкa вeдь дoлжнa быть кpacивoй... Aвтop A. Aниcимoв

Вера Волошина была повешена 29 ноября в совхозе Головково. К месту казни ее привезли в кузове грузовика. Она лежала на дне в одном исподнем белье, у нее не было сил даже подняться. Когда к ней протянул руки один из немцев, желая поставить ее на ноги, Вера оттолкнула его и смогла встать сама. За кабину грузовика она держалась одной рукой, второй она пошевелить не могла, было видно, что рука перебита. Она была вся в крови и в синяках. Вера приехала учиться в Москву из шахтерского поселкa Щегловск (современный город Кемерово). Поступила в институт физкультуpы, тaк как в школе активно и успешно занималась спортом. В аэроклубe, который посещала Волошина, она научилась пилотированию истребителя «Чайка», неоднократно прыгала с парашютом. Среди увлечений девушки также были стрельба, pисование, поэзия. Eще будучи 17-летней девушкой, она просилась на гражданскую войну в Испании (тогдa многие представители советской молодежи стремились помочь испанскому народу в борьбе с франкистским режимом). Но получила отказ. Из-за осложнения после гpиппа Вере Волошиной пpишлoсь pасстаться с институтoм физкультуpы. Онa поступила в другой вуз – институт торговли. Начало войны пришлось нa третий курс обучения студентки. Как и другие мобилизованныe, Веpа возводила оборонительные сооружения в Подмосковье. Пoтoм добровольцем ушла на фронт, ее зачислили в штабной разведотдел Западного фронтa. В первые дни войны Вера, как и большинство молодых женщин, была демобилизована на рытье окопов на подступах к Москве. В октябре она добровольно вступила в ряды Красной Армии. Ее зачислили в войсковую часть 9903 разведотдела Западного фронта, для работы в тылу врага. Первое боевое задание Веры было уже 21 октября, в районе станции Завидово. После этого она еще шесть раз благополучно ходила в тыл врагу и возвращалась. С Зоей Космодемьянской Вера Волошина познакомилась в ноябре, когда в часть пришло пополнение. Девушки быстро сдружились. На свое последнее задание по поджогу пунктов размещения фашистов они уходили вместе. 21 ноября 1941 года группа, командиром которой был назначен Павел Проворов, ушла в немецкий тыл. В составе группы были Вера Волошина и Зоя Космодемьянская. При переходе фронта отряд попал под обстрел. В суматохе боя группа разделилась на две части, и пути подруг разошлись. Вера с теми товарищами, которые оказались вместе с ней, отправились выполнять задание, но в районе деревни Головково группа наткнулась на засаду и вновь попала под жестокий обстрел. Вера была ранена и попала в плен. Утром товарищи пытались найти ее, но им это не удалось. Так до самого конца войны и годы спустя Вера и числилась без вести пропавшей. И только в 1957 году журналист Г. Н. Фролова разыскал свидетельства того, какую смерть приняла Вера, и опубликовал эту историю. Вера, так же как и Зоя, обратилась к свидетелям казни. Она сказала: — Я не боюсь смерти. За меня отомстят мои товарищи. Мы все равно победим. Вот увидите! А потом она запела «Интернационал». Свидетели казни рассказывали, что даже когда Вере уже набросили петлю на шею, она продолжала петь. А немцы стояли и смотрели на нее, и водитель грузовика никак не мог решиться тронуться с места. Только когда офицер закричал на шофера, грузовик все же поехал. Девушка еще успела крикнуть: «Прощайте, товарищи!». Веру повесили на старой иве, которую и до сих пор еще можно видеть в Головково. Тело отважной диверсантки немцы снять не позволили, так оно и висело до тех пор, пока фашисты не отступили. Когда враг оставил Головково, жители вынули тело Веры из петли и с почетом похоронили ее. Зоя погибла в тот же самый день, 29 ноября, в десяти километрах от Головково, в деревне Петрищево. Чтобы об этой истории узнало как можно больше людей, поделитесь этой публикацией со своими друзьями.

ЖДЁМ КОММЕНТАРИИ...

ДВОЙНИК Жека даже оторопел, увидев Петра, нового своего друга, сидящего на шумном городском пляже и в одиночестве. - О! А что это ты тут… загораешь? А твоя где? Вы же только что в Севастополь отправились… Рассорились, что ли? – понизил голос Жека. Пётр молча посмотрел на него и отвернулся. - Да ладно… Не расстраивайся,-утешил Жека.- Бабы, они и есть бабы… Моя кобра вон, плавает… А я вещи сторожу. Пётр вдруг вытянул шею, но посмотрел не на него, Жеку, а куда-то в сторону залива, где купались, плавали, ныряли, визжали и смеялись полчища народу… Взяв пёстренькое полотенце («Своё привезли… В пансионате таких нету», - подумал Жека) он замахал им как флагом и закричал: - Лариса! Лара! Вылезайте уже! Странно, но его услышали. Через минуту к ним подошла, пробираясь на цыпочках по горячему песку между загорающими людскими телами, молодая женщина с девочкой лет десяти. - Папа, вода такая тёплая! – закричала девчонка. - Давай ещё разок искупнёмся! - Хватит на сегодня, - сказала женщина, вытирая дочку полотенцем, взятым у мужа. - Нет, Светик, солнце уже печёт… Мы вечером придём, когда не так жарко будет, - ответил Пётр. Или… не Пётр? Потому что у Петра жена совсем другая, Варвара, и не девчонка у него, а парень, вроде, говорил, постарше этой будет… - Слышь… Ты не Петька, что ли? – остолбенело спросил Жека. Этот, который вроде бы Пётр, повернулся к нему. - Боюсь, ты обознался, друг. Скорее, Федька. Фёдор. Будем знакомы, если хочешь. - Фёдор?.. А я Жека, Евгений, то есть … Вы из пансионата «Ясный луч»? - Нет, - ответила женщина, Лариса эта самая, - мы в частном секторе. – Всего доброго. И она, и девчонка уже натянули одинаковые сарафанчики и Петька, или как его там, тоже уже оделся в белые полотняные брюки и футболку. - В-всего… - слегка заикаясь ответил Жека, - надо же… Похож-то… Просто одно лицо. Хотя и стрижка у этого молодого мужика немного покороче, да и более загорелым он кажется, вроде как давно тут обретается… - Зина! – заорал Жека во всю силу своих легких, повернувшись к муравейнику купающихся, плавающих, визжащих и смеющихся людей. - Зинка, вылезай… К ужину Жека ждал Федюниных с нетерпением. Зинаида уже к стакану с компотом потянулась, а он ещё в салате вилкой копался и всё на дверь столовскую поглядывал. Все уже ужинали, за всеми столиками… Только у них два места были свободными. - Да, ешь ты! – прикрикнула Зинка. – В кино опоздаем…. Дался тебе этот двойник! Подумаешь! Дверь в столовую открылась, и оттуда быстрыми шагами к их столику подошли Пётр и Варя, одетые точно так же, как и утром, когда ещё в Севастополь на экскурсию собирались. - Добрый вечер! – улыбаясь, сказал Пётр, усаживаясь на своё место. - Приятного аппетита! – кивнула Варя. – Представляете, думали, к ужину опоздаем. Морячки там какие-то учения устроили и нас почти два часа не выпускали! Зато и Графскую пристань видели и в дельфинарии были! Красивый город! О, мой любимый салатик! Пётр же салат проигнорировал, подвинув к себе тарелку с куриной ножкой и гарниром. Зато Жека, отодвинув салат, залпом выпил компот и, поразмыслив секунду, произнёс: - Слышь, Петь… Я тут сегодня на пляже обознался немного… Сидит мужик, ну, вылитый ты, а это не ты… Я к нему было, а он говорит, что его Фёдором зовут. А похож, ну просто, ужас, как похож! У тебя братьев нету? - О, Господи… - вздохнула Зина. – Ну, мало ли людей похожих! - Нет, - доедая курицу, ответил Пётр. - У меня только сёстры. Две. Одна старше, другая немного младше. Конечно, интересно было бы посмотреть… - Если только он случайно тебе встретится, - без тени любопытства сказала Варя, - а так вряд ли… Здесь людей… Сезон. - В кино не пойдёте? – поинтересовалась Зинаида. – Индийское… - Нет. Устали, да ещё индийское… - покосившись на жену, хмыкнул Пётр. - Тогда, до завтра, всего вам. А мы побежали, - встала из-за стола Зина, подталкивая мужа. - Поел?.. Пошли! Кино Жека толком не смотрел. Да, ну… Занудство. Поют что-то тонкими голосами, пляшут… А Зинка вон от экрана не отрывается, даже слёзы вытирает… Еле дождался конца сеанса. Они уже пробирались к выходу в неспешной толпе зрителей, когда Жека, вдруг, схватил Зинаиду за руку. - С-смотри! Вон он! Этот, двойник! Вон впереди нас! Расталкивая всех локтями, бесконечно извиняясь и не слыша, что ему говорят вслед, Жека устремился к «двойнику». Поймал уже у выхода. Потянул за рукав футболки. -П-привет… Вот он ты! -Ну, привет… Случилось что? – отводя Жекину руку, спросил «двойник». Жена его, Лариса эта, тоже смотрела на Жеку как-то странно. Пробралась, наконец, и Зинаида. - Здравствуйте! - Добрый вечер… - ответили разом Фёдор и его Лариса. - Ой… А Вы и правда, похожи на одного человека… Муж всё уши прожужжал, что встретил двойника нашего отдыхающего, ну, мы просто из одного пансионата… - Любопытно… - без интереса ответил Фёдор, взглянув на часы. - А хотите… Хотите , сами увидите! У нас ещё посторонних пускают, рано ещё! И Петька не спит, конечно, он так рано не ложится. Может, на волейбольной площадке… - суетливо-обрадованно сказал Жека. - Нет, простите, сегодня не получится. Дочка с хозяйкой оставлена, вот ей-то уже как раз спать надо. Да и хозяйке… - ответил Фёдор. - Ну… Ну, давайте завтра! Только вот где? - Да на нашем месте, Федь, - тихо сказала жена Фёдора.- Там же, где и сегодня встретились. - Хорошо. Только мы рано приходим и уходим до двенадцати, - кивнул на прощание Фёдор. - Ага… Понял! Приведу! Спокойной ночи! – уже вслед им крикнул Жека. Как Жека это место отыскал среди толпы загорающих, одному ему ведомо. Привёл всех. И Петра с Варей, и Зинаиду свою. На расстеленном покрывальце сидела Лариса с дочкой, а самого Фёдора-то и не было. - Сейчас подойдёт…- ответив на приветствия, сказала Лариса. – Да вон он, идёт уже… Пробираясь между загорающими, к ним приближался… Пётр? Варя даже ахнула. - Ой, а ведь и правда… - Доброе утро всем! – поздоровался подошедший. – Будем знакомиться, что ли? Мужчины пожали друг другу руки. Светловолосая Лариса, темноглазая Варвара и рыжеватая, кудрявая Зина, уже успевшие исподтишка разглядеть друг друга, уставились на мужчин. - Ну!.. Что я говорил?.. – ликовал Жека. - Правда… - потрясённо сказала Варя. – Ну, я все равно своего узнаю! – добавила поспешно. Пётр и Фёдор разглядывали друг друга с любопытством. - Да-а.. – протянул Фёдор. – Ларка, смотри, Мишка и то на меня меньше похож, а? Мишка – это мой брат, мы погодки, в Ленинграде живёт, - пояснил он окружающим. - Ладно, вон уже косятся на вас, приглядываются, - сказала Лариса. – Давайте лучше пойдём куда-нибудь, ну… хотя бы в кафе-мороженое, что ли… - Там народу сейчас… - засомневался было Жека, но дочка Петра вмешалась. - А вот и нет! Сейчас все тут. Это вечером никуда не попасть. Пойдёмте в кафе, ну, папа, а? В кафе народу было много, но неутомимый Жека что-то наплёл администратору про братьев, встретившихся после долгой разлуки, и два столика им соединили, правда, в самом углу, зато любопытных меньше. За ореховым мороженым и молочным коктейлем разговорились. - Ты сам-то откуда? – поинтересовался Пётр. - Москвич. Электроинженер. - Жека у нас тоже москвич... А я из Саратова. Машиностроитель. Родители живы-здоровы? - Работают ещё, - усмехнулся Фёдор. – А твои? - Мать нет, на пенсии уже. Внуков воспитывает. А батя, тот да… Ещё работает. Тоже на нашем, машиностроительном. - Пап, а можно ещё мороженое? – поинтересовалась Светланка. - Нет. Мы сейчас пойдём уже. Мы же сегодня последний день, вечером уезжаем, - пояснил он всем. - Жаль… - протянул Жека. – Познакомились бы как следует, подружились. Интересно же… - Ничего. Мы телефонами и адресами обменяемся, может, в гости друг к другу станем ездить, - усмехнулся Фёдор. - Пап, а вы сфотографируйтесь на память, - опять встряла Федина дочка.- Там фотограф работает, возле кафе… Предложение было встречено дружно и с восторгом. Решено было, что назавтра фотографии заберёт Петр, и он же вышлет их Фёдору в Москву. В Москве было ещё тепло и солнечно, но, конечно, не так как на юге. Вскоре пришли и фотографии от Петра. Фотографии Фёдор поначалу показывал всем – и родственникам, и на работе. Ахали, удивлялись. В шутку даже спросил у матери – не близнецов ли она родила в своё время? Мать рассмеялась: - Тебя-то еле выносила… Четыре кило! А уж горластый родился, весь роддом знал – Федька Саврасов кричит, есть хочет… Вскоре фотографии были забыты – ну, мало ли чего не бывает в жизни… В сентябре Фёдор получил от семейства Петра поздравление с днём рождения, в ноябре Петру отправил такое же… К Новому году обменялись поздравлениями уже взаимно. А в феврале раздался телефонный звонок. - Фёдор? Ну, привет, брат… Пётр это. А я в Москве! Квалификацию повышаю… Уже два дня! Нет, ещё с неделю пробуду. Да, конечно, приеду, обязательно. Поговорить надо… - сказал серьёзно и как-то загадочно… В прихожую, Петра встречать все высыпали. Даже родители Фёдора, даже Светланка. Охали-ахали, руки жали… - Похож, похож на нашего, да, мать? – удивлённо говорил Иван Силантьич, отец. - Похож, чего уж там… Только в плечах пошире, да волосы чуток светлее… Пётр только смущённо улыбался. - Ладно, - остановил всеобщий восторг удивления Фёдор. – Соловья баснями не кормят… Давайте-ка за стол. За столом говорили много, но всё больше о родителях, детях, о работе, погоде, житье-бытье… Настоящий разговор начался, когда уже перешли в гостиную. В соседней комнате давно и мирно спала Светланка. - Я хочу вам историю одну рассказать… - начал Пётр. – Только длинная она. Но… нас всех касается. Фотографий, правда, почти нет. Не было тогда ещё моды такой - фотографироваться. История давняя… …Жил в девятнадцатом веке в Саратове один купец. Торговал зерном поначалу, потом мельницу свою выстроил, стал мукой торговать. Богат ли был, не знаю, видимо, так, средней руки… Были у него два сына и дочь. Дочь, говорят, красавицей была. Средний сын больным родился, до двадцати лет не дожил. Дочь замуж готовили, приданое справили… А наследство всё старшему сыну переходило. Только… Появился у нашего купца конкурент. Ну, конкурентов-то много было, в Саратове тогда многие мукой торговали. А только у этого конкурента дела что-то не заладились. Зато у него своя дочь была и тоже красавица… И влюбился сын нашего купца в эту красавицу по самые уши. Конкурент вскоре дело свернул, продал кому-то, что ли, да и уехал вместе с дочкой, куда – неизвестно… А только спустя некоторое время исчез и сын купца. Искали его, как не искать… Да не нашли. Ну, годы прошли, сам старик заболел. Заболел и умер. А мельницу свою зятю хотел передать, да только… Революция, гражданская… Мельницу, само собой, отобрали. В гражданской-то зять старика не участвовал, хром был на ногу. А ребятишек у них уже трое было – сын и две девочки. Как все стали жить. Зять продолжал на мельнице работать, только теперь простым рабочим-мукомолом. Да и не был он хозяином ни дня… А году в двадцать пятом, что ли, вдруг пропавший старший сын старика объявился. Приехал, да не один, а с сыном-подростком, как раз ровесником сына своей сестрицы… Решил могилам родительским поклониться, сестру проведать, да сыну места показать, где сам вырос, Волгу… Рассказал, что поехал тайно за любимой своей, да что-то не сложилось там. Поскитался по свету, пока не женился. Жену себе нашёл в Подмосковье, в селе каком-то… Сын-то его с сыном сестры быстро сдружились, да и похожи были, говорят. Вот только вновь встретиться им пришлось не скоро… В военном госпитале они встретились. Оба на фронте были, обоих ранило. Вот по характеру ранений их сестрички и отличали, потому как они с возрастом ещё больше похожи стали. Оба уже женаты были, по сыну маленькому у каждого… Сфотографировал их кто-то почти перед выпиской, у госпиталя. Пошлём говорят, домой, пусть жёнки гадают, кто где… Эта фотография сохранилась. Дед прислал с фронта… Вот она. Пётр бережно достал из папки завёрнутую в целлофан пожелтевшую фотографию, на которой улыбались, обнявшись, два, действительно очень похожих, молодых солдата… - Слева – мой дед, - тихо сказал Пётр. - А мой с фронта так и не вернулся, - взглянув на отца, произнёс Фёдор. - Мой-то вернулся… Только рано умер. У него и потом ещё ранения были… Серьёзные… - Дай-ка… Дай-ка я посмотрю, - вдруг, севшим голосом сказал Иван Силантьич. Он долго рассматривал фотографию, потом посмотрел на сына и потрясённо произнёс: - А справа… Справа – мой отец. Твой дед, Федька… Я его таким и запомнил. Мне ж уже почти пять лет было... Только фотография такая к нам не дошла... Но у меня есть одна фотография… Там я с родителями, год мне там… Маша, принеси! – обратился он к жене. - Я специально имён не называл, - посмотрел на них Пётр. – Не хотел, чтобы сразу догадались… На фотографии, что принесла Мария Антоновна, маленький пухлый мальчик сидел на коленях матери, отец стоял рядом. И был он чуть моложе того, которого запечатлел фронтовой фотограф… - Я когда фотографию нашу с юга показал, ну, поахали все… - сказал Пётр.- И только тётка моя, младшая сестра отца, послевоенная она, про эту фотографию вспомнила. Она её и сохранила. И рассказ деда вспомнила о встрече этой необычной… А уж когда я сказал, что ты Иванович, да фамилию Саврасов назвал… Тут она много поведала. Точно помнила, что брата дедова двоюродного Силантием Саврасовым звали, а сынишку его Иваном. Любил её дед мой, любимая дочка… Они часто беседовали, он ей много рассказывал… Так что, братья мы с тобой, Федь, выходит. Только какие-то четвеюродные, что ли… - Вот потому и похожи… - задумчиво сказала Лариса. - Гены, куда их спрячешь… Пётр глянул на часы. - О! Да мне пора уже! Да и вам на работу… Ещё увидимся, брат! - Куда это, на ночь глядя? – строго спросила Мария Антоновна. – У нас что, нехорошо тебе? Сейчас постелю. Не дело по ночам по улицам болтаться… - Да и вообще, какая гостиница? – удивился Иван Силантьич.- Родня у тебя тут. Живи, сколько хочешь. Да и поговорить есть о чём… Родни-то, оказывается, у нас на Волге! Про всех узнать надобно, а приедешь, о нас расскажешь… Пётр растерянно посмотрел на Фёдора, а тот, вдруг, рассмеялся и, выскочив в прихожую, стал набирать чей-то номер телефона. - Федя, ты кому? Поздно уже для звонков… - тревожно сказала Лариса. - Кому-кому! Женьке! Ведь если бы не он, мы, скорее всего, никогда бы и не встретились! Автор: Елена Полякова

Μуж захотел пpодолжение pода, pешил и говоpит: «Давай за мальчиком». Ηу и давай. Κогда я забеpеменела, нам сказали, что двойня. Я, конечно, была уже в шоке, как это двое? Это тяжело сpазу. Стаpшей уже 10 лeт было, рeшили зa одним, a получилоcь двоe. Ηо cмирилиcь, это тожe хорошо. Сколько рaз ходилa в поликлинику, говорилa: «Вот поcмотритe, что-то можeт нe тaк? Κaк будто один бьeтcя, шeвeлитcя». Отвeчaли: «Нeт, вce хopoшo, хopoшo». Сaмoe интepecнoe, этo был мoй дeнь poждeния. Мы oтмeчaли, poдитeли пpиeхaли, мoи cecтpы пpиeхaли. Πocидeли, мeня улoжили, пocуду пoмыли, cкaзaли: «Отдыхaй». Я и oтдыхaлa. Β пять утpa мужa бужу и гoвopю: «Ηaчaлocь». Он в пять утpa вeзeт мeня в рoддoм. Я пocлe cвoeгo дня poждeния в пoдapoк ceбe poжaю тpoих дeтeй. Скaзaли вeдь «двoйня», мeня и пpинимaют двa вpaчa. Пpиняли, пoшли. Βдpуг кpичaт: «Стoйтe!» Этo кpик был нa вcю пoликлинику. Тут жe вpaч бeжит нaзaд c двумя дeтьми, oни нe знaли чтo дeлaть. Этo жe шoк. Я видeлa их глaзa, чecтнoe cлoвo, oткудa тaм eщe рeбeнoк? Они мнe cрaзу дaли тeлeфoн и гoвoрят: «Пoдoжди, caмa ничeгo нe гoвoри, ты ceйчac в шoкe, чeгo-нибудь нaгoвoришь мужу». Ηaдиктoвaли, чтo гoвoрить. Я трубку бeру и гoвoрю: «Мишa, ты eдeшь? Еcли едешь, ocтaнoвиcь». Он гoвoрит: «Нет, я дoмa». Я гoвoрю: «Тoгдa cядь». Он cел, я гoвoрю: «Я рoдилa». Он: «Урa! Ну и ктo тaм?». Я гoвoрю: «Двa cынoчкa и лaпoчкa дoчкa». Тишинa, бoльшaя тaкaя тишинa былa, потом как заcмеетcя вcлух, прямо заcмеялcя и cказал: «Γде двое, там и трое». Потом когда мне показали, что там дейcтвительно два cыночка и дочка, это было, конечно, такое cчаcтье. Автор: Ирина Κиржач

ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА АННЫ САМОХИНОЙ Она была такая красивая, что хотелось зажмурить глаза. Анна Владленовна Самохина умерла 8 февраля 2010 года... Когда-то ей довелось пережить огромную славу, но и слава проходит. О том, что дни актрисы сочтены, говорили многие. Роковая болезнь — рак желудка последней, четвертой, стадии — одолела ее буквально за три месяца. На глазах огромной телеаудитории желал актрисе выздоровления Андрей Малахов в одном из выпусков «Пусть говорят». ТВ показывало фильмы с участием Анны Самохиной. Министр культуры в спешном порядке ходатайствовал о подписании Указа Президента Росии о присвоении смертельно больной актрисе почетного звания "Заслуженной артистки России." Сейчас красивых актрис десятки, сотни, но красота их какая-то мелкая, незапоминающаяся. Тогда же была Самохина — и все остальные... Ничего не помогло. И не могло помочь. Причина страшной болезни? А кто ее знает? Говорят о неправильных диетах, неприятных волнениях, связанных с тем, что А.Самохина начала строить таунхаус в Стрельне, недалеко от Петербурга, продала для этого свою квартиру, а ее элементарно «кинули». Но кто действительно знает, в этом ли дело? Актриса, до того безвестная и не слишком удачливая, далекая от столиц, сверкнула ярко и неожиданно в конце 80-х годов ХХ века, когда сыграла блистательную Мерседес в фильме «Узник замка Иф». Режиссер Юнгвальд-Хилькевич, задумавший экранизацию романа Александра Дюма «Граф Монте-Кристо», долго и упорно искал исполнительниц ролей Мерседес и Гайде. Разослал ассистентов-гонцов по всему Союзу. И вот где-то в провинции, в общежитии, один из этих ассистентов (явно самый удачливый) находит Аню Самохину — в непрезентабельном халатике, с тазом белья. Да еще и при маленьком ребенке. А.Самохина смущенно улыбается: «Я не всегда так выгляжу…» — и дает гостю свои фотографии, где она совсем другая. Режиссер Хилькевич был поражен и немедленно вызвал А.Самохину на съемки. В «Узнике замка Иф» у них был очень контрастный, выразительный дуэт с Виктором Авиловым. Она — ослепительная, красавица из красавиц и он — отталкивающий и притягательный одновременно, с совершенно «несладкой» внешностью, запоминающейся мгновенно и навсегда. Позднее их еще раз соединит антрепризный спектакль «Мастер и Маргарита», соединит странным образом. Авилов, игравший в этой постановке, умрет от рака. Вера Сотникова не станет искушать судьбу и уйдет из спектакля. Заменит ее Анна Самохина. В этой же постановке будет играть ее дочь Александра. Это антрепризное зрелище побывало и в Симферополе, ничего особенного в нем не было. Надо ли было Анне Самохиной участвовать в этом спектакле? «Мастер и Маргарита» относится к числу часто приносящих несчастье. К тому же — судьба Авилова. Но кто мог подумать тогда?.. Анна Самохина в конце 80-х выстрелила дуплетом. Вместе с «Узником» на экранах появились «Воры в законе» — знаменитый перестроечный фильм Юрия Кары, по которому только ленивый не прошелся. Вспоминали все — и пытки утюгом, и многое другое. Стыдили хороших артистов — В. Гафта, З. Гердта. В. Стеклова — за участие в этой туфте. Неподдельный восторг вызывала лишь героиня А. Самохиной — свободолюбивая, гордая и ослепительно красивая. Такая красивая, что хотелось зажмуриться. Когда она погибала на экране, это воспринималось как величайшая несправедливость. Режиссеры выстраивались в очередь, поклонники не давали прохода. Восхищались А.Самохиной в «Царской охоте», в «Доне Сезаре де Базане» (она ничуть не проигрывала звездным партнерам — Николаю Еременко и Михаилу Боярскому). Актриса, конечно, снималась и во второстепенных картинах, но марку пыталась держать — например, часто наотрез отказывалась сниматься обнаженной да и в свою личную жизнь мало кого пускала. Анне Самохиной признавались в любви многие мужчины, она была одной из самых красивых актрис российского кинематографа. В жизни Анны Владленовны было два официальных брака и один гражданский. Зачем-то подалась в бизнес — понятно, зачем. Открывала рестораны в Петербурге, что-то еще, зазывала в эти рестораны известных людей — и «Граф Суворовъ» какое-то время действительно хорошо посещался, там потчевали старинными русскими блюдами по рецептам царского времени, но потом ресторанное дело актрисы лопнуло. В бизнесе у А.Самохиной не все ладилось. Ее «Мерседес» (машину звали так же, как самую знаменитую героиню актрисы) разбил нерадивый водитель. Новые роли не предлагали — наступили иные времена. Сама А.Самохина говорила, что ждет, пока на экранах отстреляются. Наверное, прекрасно понимала, что время ее расцвета ушло, но, конечно, хотела сниматься, хотела играть, очень хотела. Болезнь разрушила все ее планы, надежды и мечты. Оставалось только бороться с кошмарной болезнью, но бой был неравным. Ее последний фильм — «Псевдоним для героя». А. Самохина сыграла актрису провинциального театра. Наверное, в чем-то саму себя, ведь она тоже была когда-то актрисой провинциального театра, молоденькой и неопытной, хотела сыграть в те годы Роксану в «Сирано де Бержераке» и Джульетту, но эти роли играла какая-то 45-летняя актриса, а юной А.Самохиной доверяли все больше невзрачные образы в сказках. Анна Самохина не сыграла в пьесах Чехова, не сыграла многое другое. И уже не сыграет. Она ушла всего в 47 лет. Сейчас красивых актрис десятки, сотни, но красота их какая-то мелкая, незапоминающаяся. Тогда же была Анна Самохина — и все остальные... В январе 2024 года Анне исполнилось 61 год СЕРГЕЙ ПАЛЬЧИКОВСКИЙ автор темы

Григорий стоял у могилы матери, её только что похоронили, слез не скрывал, они текли сами по себе по небритым щекам. Односельчане уже стали расходиться. А Григорий все стоял, пока его не тронул за руку дед Никанор. - Идем Гриня, идем. Стой не стой, не вернуть уже Анну. Все-таки отжила она свое - восемьдесят семь лет. Мне вот тоже через год будет восемьдесят семь. Не знаю, сколь еще потопчу я эту землю. Григорий глянул на деда и послушно пошел с ним в сторону деревни, шли медленно, дед все говорил. - Тебе, Гриня уж почти сорок лет, а ты до сих пор не женатый. Не дело это. Вот похоронил мать, теперь ищи хозяйку в дом. Твои дружки все уж давно семьи завели, детей. А ты? Скромный ты, Гриня, скромный. Надо пошустрей быть. - Да, дед Никанор, да. Я и сам уже призадумался об этом, еще мать жива была, она тоже мне долдонила. Буду думать, - соглашался Григорий. Сын Анны сорокалетний Григорий, тяжело перенес уход матери. Он младший и поздний, два старших брата погибли в разное время, один был военный, погиб в горяче точке, а другой в автоаварии. В большом доме, который отстроил сам, остался один, совсем один. До этого он жил вполне благополучно, мать готовила, стирала, он за хозяйством смотрел. Она до последних дней ходила, а потом уснула и больше не проснулась. Григорий всегда возвращался в чистый дом, где пахло вкусно, особенно когда мать пекла пироги. С матерью Григорий жил очень дружно, он у неё остался один. Хоть и давно уже говорила она ему, чтобы жену привел в дом, но он не мог определиться, какая нужна ему жена. Нельзя сказать, что у него не было женщин, похаживал к ним, встречался, но до женитьбы дело не доходило, хотя женщины надеялись. Григорий нравился им, покладистый и спокойный. Не пил и даже не курил, работящий и хозяйственный мужик. В каждой деревне есть одинокие мужики. И причины в этом разные. Кто-то из них спился и ведет неподобающий образ жизни, кто-то не хочет работать и содержать семью, кто-то чересчур стеснительный, скромный, кто-то ленивый и живет на пенсию родителей. Григорий ни к какой категории не относился. Как-то так случилось, что не встретил он в молодости свою любовь, были отношения, но не серьезные, так и прошло время. После тридцати лет с молоденькими девчонками ему общаться стало трудней, а его ровесницы все уж замужем. Он даже и в клуб перестал ходить, а что там делать, там одна молодежь. Так и проходили дни, годы, он оставался холостяком. А теперь ему нужно принимать серьезное решение, он понял, что такое одиночество. Не может мужчина жить один без жены, вот и задумался. Перебрал в уме всех своих знакомых женщин, с которыми когда-то встречался, даже в соседней деревне были пару таких знакомых. Но ни на одной не остановился. Правда жила в соседней деревне Галина, она воспитывала сына, с мужем давно в разводе. Симпатичная женщина. Была еще одинокая Лида местная, но она очень скандальная, об этом Григорий знал и даже боялся её острого языка. Она могла все что хочешь сказать, невзирая ни на кого. - Схожу-ка к деду Никанору, он мудрый, давно живет на этом свете. Схожу за советом. Может что и присоветует дельное, - решил Григорий. Дед Никанор пил чай, сидя за столом держал в руках блюдечко и громко отхлебывал из него чай. Привык по старинке пить чай из самовара, из кружки чай переливал в блюдце и пил из него. Это у него был ритуал, с чувством, с толком. Бабку Марфу свою похоронил еще лет десять назад, вот и жил один. - Здорово, Гриня, проходи, - вперед поздоровался дед, пока тот входил в дверь. - Здорово, - ответил тот. - Давай к столу, чай будем пить, он у меня на травах полезный, возьми там на полке кружку. Не просто так ведь пришел, чую я… Григорий налил себе из самовара чай и проговорил: - Да, дед Никанор, угадал, не просто так я пришел, хочу послушать твоего совета, как жить мне дальше. Решил я жениться, жену не могу выбрать. - Есть у меня в соседней деревне женщина с ребенком, вроде хозяйственная. Ну вот не знаю, подойдет ли она мне для жизни. А еще я захаживаю к нашей Лидке-бухгалтерше, ну ты её знаешь. Но характер у неё не очень, склочная, скандальная, хоть сама видная из себя. Вот скажи, кого из них мне в жены взять? - Ну насчет Лидки, кто ж её не знает у нас в деревне. Она уже со всеми успела перебрехаться, как та дворняга, мимо никого не пропустит и не уступит ни в жизнь. Тебе с ней трудно будет. Ты мужик спокойный, терпеливый, но терпение оно тоже имеет свой конец. Не сможешь с ней жить, да и не приведи Бог иметь такую жену, - ответил дед и немного подумав, говорил дальше. - Ну а ту женщину с ребенком я не знаю, но скажу тебе так. Она уже была замужем, не срослось у них по всему видать. Она тебя будет сравнивать с тем мужем, ну а своего ребенка всегда будет ставить наперед. Это каждая нормальная мать так делает. Жениться тебе надо на женщине одинокой, без детей, заведете своих. Вот тебе мой сказ. Григорий задумчиво смотрел на деда Никанора. - Да, дела. А на ком же мне жениться, все равно нужна хозяйка в доме. Дом хороший, большой, для себя старался, хозяйство. Ну с хозяйством сам разберусь. Оказывается, не так-то просто жениться… - А ты женись на Марии, будешь счастлив всю жизнь, - вдруг сказал дед. - Как на Марии? Не, дед Никанор. Ну что ты. Она старая дева, рыжая и некрасивая, вся в веснушках. Наверное, из-за такой внешности её и замуж никто не взял. Сама конечно огонь в работе, добрая и веселая, - проговорил Григорий. - А ты присмотрись, никакая она не страшная, ну рыжая в веснушках, зато она одна такая у нас на всю деревню, привыкнешь к её веснушкам. Она как улыбнется, словно солнышко светится. Знать её очень солнышко любит, раз такой рыжухой уродилась. Зато жена из нее добрая и заботливая получится. Женись, Гриня, не пожалеешь. А больше не могу никого присоветовать тебе. Ты за советом пришел, вот тебе мой совет. Весь вечер думал Григорий над словами деда. - А что, старый человек плохого не посоветует. Присмотрюсь к Марии. Стал присматриваться к женщине, встретил Марию, шла из магазина с сумкой. Догнал он её, взял сумку из рук. - Здорово, Мария, - улыбнувшись поздоровался. - Здравствуй, - певучим голосом ответила она и тоже улыбнулась, а Григорий аж оторопел от её улыбки. - Однако, какая красивая улыбка, и правда, словно солнышко вся светится, - вспомнил он слова деда Никанора. – И веснушки совсем не мешают. Мария догадалась, что Григорий не просто так к ней подошел. Она была моложе его на шесть лет, замужем никогда не была и мужчин у неё не было. Да и не встречалась она ни с кем. Сама из большой семьи, в семье была старшей, домашние заботы были на ней, мать с отцом работали в колхозе. Она смотрела за младшими и не было времени на гулянки. Так и осталась одинокой, звали ей в деревне «старой девой». - Слушай, Мария, а давай погуляем с тобой вечером, конечно мы уже далеко не молодежь, ну а что тут такого. Хочется мне с тобой пообщаться, узнать друг друга поближе. Если ты не против конечно. - А чего против-то? Нет не против. Согласна я, - весело ответила она. Гуляли за деревней, Григорий удивлялся, когда Мария рассказывала интересные истории, оказывается она за свою жизнь много прочитала книг, а он ни одной. Все работа, хозяйство, да по вечерам телевизор. Когда он говорил что-то смешное, она смеялась, смех её рассыпался, как колокольчик и так было радостно у него на душе. Ночью не спалось Григорию. Прав оказался дед Никанор. - Хорошая девушка эта Мария. А я раньше и не обращал внимания, не приглядывался, все говорили рыжая, да рыжая. А она и впрямь не красавица, но такая солнечная с теплым взглядом. А улыбка…только за одну улыбку можно все отдать. И чего это я мимо ходил, даже не смотрел на неё. Долго Григорий не стал ходить вокруг, да около. Пошло три месяца после смерти матери, Григорий предложил Марии замуж. В деревне вовсю сплетни крутились вокруг них. Все жужжали, что Григорий погуляет с ней, да бросит, ну кому нужна такая рыжая. И вдруг свадьба. Правда, как таковой свадьбы на всю деревню не было, потому что старики советовали, еще мало времени прошло после похорон, не стоит заводить веселье на всю округу. Прислушались Григорий с Марией. Посидели у них дома родственники, да некоторые друзья, а кто и сам заходил без приглашения. Рядом с женихом восседал дед Никанор вместо отца. Закончилось веселье, наступили будни. Деревня все еще гудела от разговоров, но потом все затихло. В деревне появилась новая семья. Муж с женой с первого дня понимали друг друга. Только Григорий подумает, а Мария уже знает, что он скажет. Он порой удивлялся своей жене. Хозяйка из Марии отменная, пока с утра Григорий ухаживал за скотиной, кормил, жена уже жарила ему пышные оладушки и наводила чай на завтрак. Вечером после работы его ждал горячий ужин, а если ложился на диван, под рукой уже лежали свежие газеты и пульт от телека. Мария заботливая жена, умница. Григорий видел тепло и заботу жены и сам старался и создавал ей удобства, помогал во всем. Жили душа в душу, и он уже и не замечал её веснушки, и рыжие волосы казались самыми прекрасными на свете. А жена самой прекрасной женой во вселенной. Они любили друг друга уже зрелой любовью, серьезной, не то, что в молодости. Любовь их была не скороспелой, а именно зрелой. Мария ходила по деревне с животом и улыбалась всем своей красивой улыбкой. Уже и односельчане не говорили, что она некрасивая. Потом родился сын Антошка, тоже рыженький. А Григорий говорил: - Теперь у меня два солнышка дома. Два милых и ласковых солнышка. Одно только омрачило Григория, умер дед Никанор, хоронили всей деревней, приезжала конечно его дочь с мужем, она с семьей жила далеко, Григорий ей сообщил. Но односельчане помогли им, деда Никанора все любили, мудрый и добрый был. Жизнь шла своим чередом, родилась дочка у Григория с Марией, дочка похожа на него, а он немного огорчился, что она не рыженькая, было бы три солнышка в доме. А солнца чем больше, тем светлей и теплей. Григорий ни за что бы не променял свою Марию на кого-либо, даже на королеву красоты, так он всем говорил в деревне. Благодарен был деду Никанору, хороший совет дал он тогда Григорию. Автор: Акварель жизни

Не могу больше... Тамара прошла между могил по засыпанной снегом дорожке. На чёрном каменном надгробии шапкой лежал снег. С выбитого на камне портрета мужа смотрели чуть прищуренные глаза, словно Костя всматривался в того, кто пришёл. Уголки губ чуть приподняты, вот-вот улыбнётся. Тамара отвела взгляд. Перешагнула через низкую ограду, подошла и смахнула шапку рукой. На тёплой ладони остались капельки влаги. Из-под снега проглядывали розовые лепестки искусственны цветов. Она приходила сюда два месяца назад и приносила живые гвоздики. Кто-то совсем недавно навещал могилу мужа. Костины родители всегда звонили ей, предупреждали, что приедут. Они вместе приходили сюда. «Наверное, друзья заходили к Косте», - решила она. Тамара снова посмотрела на мужа. Она помнила его улыбку. Как бы ни сердилась на него, стоило ему подойти и улыбнуться, её сердце тут же оттаивало. Три года назад он возвращался от родителей, из маленького городка в двухстах километрах отсюда. У грузовика лопнула шина, его вынесло на встречную полосу. Костя ехал, как потом установили, с превышением скорости. Он ещё был жив. Осколок стекла врезался в шею и пропорол сонную артерию. Водитель грузовика не смог открыть дверцу. До приезда «скорой» зажимал руками рану. Скончался Костя от потери крови. Они прожили вместе двадцать один счастливый год. Их сын Серёжа учился в Москве. После окончания института решил остаться там. Тамара часто приходила на кладбище к мужу. Она положила на снег красные как пятна крови гвоздики. Сзади послышалось поскрипывание снега. Тамара оглянулась. Молодая женщина несла на руках довольно большого ребёнка, чтобы не оступился, не провалился в сугроб. Со времени похорон Кости вокруг появилось много новых могил. Но женщина остановилась напротив Костиной оградки и поставила мальчика на ноги. В её глазах Тамара заметила слёзы. - Это я. – Сказала вдруг женщина и посмотрела на Тамару. - Что? - Не поняла Тамара. - Это я приходила сюда вчера. Это мои цветы. Ночью снег шёл. Я вас и раньше видела здесь. Не подходила, чтобы не мешать. - А какое отношение вы имеете к Косте? Насколько я знаю, у него нет сестры. – В сердце Тамары поднималась смутная тревога. - Я не сестра. Это звучит нелепо здесь и неприлично, но я любовница Кости. – Одна слезинка скатилась с её ресниц и побежала по щеке, оставляя поблескивающий влажный след. Женщина сморгнула, и на второй щеке появилась ещё одна влажная дорожка. Она вдохнула полным ртом, словно набирала воздуха в грудь перед прыжком в воду. - У нас длилось с ним недолго. Он вас любил. Это его сын. Тамара была уверена, что это сон, шутка. Она перевела взгляд на мальчика. Ему нет и трех лет. Костя погиб три года назад. «Она врёт!» Тамара посмотрела на неё испепеляющим взглядом. - Я узнала, что беременна потом, когда он бросил меня. Я не сказала ему. – Продолжала женщина. «Это сын Кости? – Тамара вглядывалась в мальчика, ища сходство с мужем, и не находила. – Этого не может быть!» - Его зовут Костей, как отца. – Молодая женщина выставила подбородок в сторону надгробия. Тамара посмотрела туда, словно хотела спросить Костю: «0на же врёт? Ты же не изменял мне?» На короткий миг ей показалось, что улыбка вот-вот исчезнет с лица мужа на надгробии. - Я вам не верю. Зачем сейчас сказали об этом? – Она снова смотрела на любовницу холодно и зло. – Такая своеобразная месть? Чтобы сделать больнее? У него есть сын, правда, взрослый. - Я знаю. Я… Да постойте же! – Донёсся до Тамары голос, когда она перелезла через ограду и быстро пошла по узкой натоптанной тропке между могил. - Я специально пришла сюда, чтобы попросить вас взять Костю! – Голос ещё звенел в морозном воздухе, когда Тамара остановилась и резко развернулась. Женщина держала за руку мальчика, и они оба смотрели на неё. - Что? - переспросила она, но не двинулась с места. – У вас кончились деньги, и вы вымогать их у меня пришли? Решили избавиться от ребёнка? А причём тут я? – Сердце рвалось из груди, злость и боль требовали выхода. Тамара еле сдержалась, что чтобы не закричать во всё горло, не подбежать, не вырвать ужасные пластиковые цветы из снега и не швырнуть их в лицо на надгробии, смазать, стереть начинавшуюся улыбку. Она сжала кулаки и прикрыла глаза, стараясь дышать глубоко и ровно. - У меня метастазы. Я отравлена бесконечными курсами химии. Мне осталось недолго. Костю отдадут в детский дом, когда меня не станет. – Донёсся до Тамары голос. Первой мыслью её было: «Так тебе и надо! Получила своё? Не надо было брать чужого». Потом подумала, что женщина врёт, давит на жалость, хочет выпросить денег. «Но разве можно шутить такими вещами? И Костя хорош… Завёл любовницу, а потом бросил, даже не узнавал, как она живёт. Если бы не авария, рано или поздно узнал бы про сына. И что? Ушёл бы к ней? А почему я должна ей верить?» Тамара снова посмотрел на надгробие. Сейчас Костя улыбнётся, скажет, что это глупая шутка, ложь, и она ему всё простит. Но каменный Костя не улыбнулся. Смотрел всё также, сощурив глаза. Тамара отвернулась. «Почему люди отворачиваются друг от друга после ссоры? - некстати пришла в голову мысль. – Обидно? Стыдно? Или боятся правды?» - Вот адрес. Я знаю ваш номер. Подглядела в Костином телефоне, когда он мылся в душе. – Женщина протянула листок. - Пожалуйста, без подробностей, – грубо оборвала её Тамара. - Да. Простите. – Женщина всё держала протянутую руку с листком. – Я приходила сюда часто в надежде встретить вас здесь. - А если бы я не пришла? - Я позвонила бы. Но лучше в глаза сказать, правда? У меня есть мама. Она сидит с Костей, но оставить его на неё я не могу. Она сама просила найти вас. Можно, она иногда будет видеть Костю? - Это уж слишком. Вы не находите? Ваша наглость не знает границ! Вы наговорили мне тут всякого бреда. Почему я должна вам верить? Вы думали, я брошусь со слезами обнимать вас, сочувствовать? Может, ещё дружить будем? – Тамару понесло, она никак не могла остановиться. Боль требовала выхода. Прямо здесь, рядом с могилой Кости. Ничего, пусть видит, что натворил. - Вы правы. Я так же реагировала бы. Раньше тоже ненавидела вас, когда Костя был жив, - тихо произнесла женщина бескровными губами. Тамара задохнулась от неслыханной наглости. - Представляю, как ты жалела, что не я погибла в аварии, а Костя. – Выкрикнула Тамара и замерла, испугавшись своих слов. С надгробия муж осуждающе смотрел на неё. По тому, как любовница опустила глаза, Тамара поняла, что угадала. Ей стало противно, захотелось исчезнуть, забыть, стереть из памяти всё это. - Мам, ножки замерзли. – Тоненький голосок мальчика прозвучал как лопнувшая струна. - Ему три? Костя погиб три года назад. – Устало сказала Тамара и провела по лицу ладонью, смахивая свой гнев. - Всё. Не могу больше. Не могу это слышать. – Она развернулась и рванула на дрогу, оступаясь, проваливаясь в снег. Бежала прочь от могилы, от самозванки с ребёнком, от её слов. Села в машину и включила печку. Тамару трясло то ли от холода, то ли от потрясения. Весь день она думала, вспоминала бледное лицо, тёмные синеватые круги под глазами любовницы. «Ребёнок не виноват. Он не просил рожать его, а потом бросать. Не звонит. Может, выкарабкалась, и всё не так плохо, как она говорила?» Тамара хотела сходить к ней. Не помнила, как, когда положила листок с адресом в карман. Но прийти к ней, значит, признать правду её слов, сына Кости. И уже не отстраниться. И как с этим жить? Через три месяца на телефон Тамары позвонили с неизвестного номера. Женский голос сообщил, что Маша умерла, оставила Тамарин номер и просила сообщить, когда её не станет. Женщина назвалась бабушкой Костика. На Тамару словно обрушилась горячая вулканическая лава: измена мужа, авария, любовница, её болезнь, сын... Сын. На следующий день Тамара приехала по адресу. Дверь открыла невысокая женщина с палочкой. Тамара вошла в скромную квартиру. Ей хотелось убежать, не лезть в чужую жизнь. Но она взяла себя в руки и прошла в комнату. Костя сидел за столом и рисовал. - Костя, к нам пришли. – Женщина подошла и погладила внука по голове. Из глаз её брызнули слёзы. Костя поднял голову и равнодушно посмотрел на Тамару. - Ты помнишь меня? – Слова прозвучали неласково, отчуждённо. Мальчик не ответил и вернулся к рисованию. - Если можно, заберите его прямо сейчас, - попросил женщина, прижав руку к груди. – Завтра похороны. Не надо ему видеть… Тамара была напугана таким быстрым поворотом событий. Она приехала просто узнать, посмотреть, не брать… - Скажите, где его вещи, я сама соберу, а за остальным приеду потом. – Тамаре хотелось скорее уйти отсюда. Костя не задавал вопросов, не плакал, когда бабушка прижала его к себе и поцеловала на прощание, уже одетого. Послушно сел в машину к Тамаре. Жизнь обоих круто изменилась. Привыкали дуг к другу болезненно и долго. И обоим было нелегко. Тамаре пришлось взять отпуск за свой счёт и заниматься оформлением опекунства, переводом в другой детский сад. На работе она сказала, что взяла сына умершей подруги. Всё равно узнают. Придётся брать больничный по уходу, когда Костя заболеет. «Ты святая, Тамара! Я бы не смогла так. Чужого ребёнка…», - говорила коллега. С отчаянием искала Тамара в своём сердце крупицу любви, жалости к Косте. Но мешала его мать, любовница мужа со своим откровением. Однажды, когда Костя назло ей опрокинул тарелку с кашей, Тамара не выдержала. - Всё. Хватит. Одевайся! Не могу больше! Отвезу тебя к бабушке. – Копившееся неделями раздражение вырвалось наружу. Ушла в комнату и села на диван, скрестив руки на груди. - Прости. Я больше не буду, мама. – Костя подошёл виновато и погладил её по плечу. Тамара замерла. Откуда-то из глубины поднялось тёплое чувство, затопило её всю. Она прижала мальчика к себе и расплакалась. С этого дня Костя стал улыбаться – чуть прищурив глаза, как папа. «Костин он», - думала Тамара, и сердце радостно таяло в груди. Только женское сердце может выдержать боль потери, измены, предательства, а потом суметь полюбить снова. Родной сын удивился поступку матери, но поддержал. - Он мой брат, ведь так? – спросил только. Тамара не стала врать. – Да. Так получилось. - Не переживай, мам. Не мне вас судить с отцом. - Давай пять, брат, - Сергей протянул свою большую ладонь. Костя вложил в неё свою маленькую ручку. Больше Тамара не видела на могиле мужа чужих цветов. Весной нашла могилу матери Костика. - Спасибо тебе, - сказала она, глядя на красивую, улыбающуюся женщину на снимке среди венков. «Нет ни одного даже самого прискорбного события, в котором не было бы своих хороших сторон». Альбер Камю Галина Захарова

Наталья Осинцева Дорога жизни. Нюроньк, девка моя,иди ловчее, что ножками егозишь! Или сандалики поджимают? Тогда сымай и иди так, дорога вон как пух. Сняля? Щас мы с тобой тростинку найдем, и нанижем их, сандалетки твои, и пойдëшь как настоящий путник. Бабка Шура, глянула на покрытые уже дорожным порохом ножки внучки, и чмокнула еë в щëчку- Ягодка моя ты, Нороньк, одна бы я засохла, как вон тростинка твоя. Которая кому пригодилась, лежавши то? Так они шли, птицы носились над полем, стрекозы да пчëлки летали в этой груговерти жизни. - Хорошо как, Нюр, батюшка Николай сказал- Берегите мол друг- дружку. А я вспомнила бабку Анфису, одна она бытует, ну как столб дорожный. Обдувает еë жизнь, Нюрок, со всех сторон, и защиты ей нету. Пойдëм мимо магазина, прикупим ей к столу чего. Так и дошли, прикупили- пряников, да сырку- сам то кто это купит- считая гроши пенсионные?!. Так и дошли, обнялись, и долго не могли разомкнуть руки, такая в них была сила, необходимость. А потом, сидели за столом. Бабы, они и есть бабы, макрели глазами, словами жалобились. А что это? Душа просила сочувствия, слов как лекарств. А бабка Шура, загодя настроила внучку- поласкай мол словами, бабку то, Анфисе они как конфетки для души. И Нюра, вспомнив это, вздохнув, начала жалеть бабку Анфису-Ты бабка хорошая, морщинок вон чуток, да ещë с половник. Приходи к нам пожить, будем с тобой на печке спать, там на ней старые яблоки тогдашнего года лежат, вкусные. Бабки сидели, слушали Нюру и трясли беззвучно головами- А это означало- хорошая она растëт, правильная, да добрая. А доброта она как радуга людская. Рассказ по картине Художника. Автор текста Осинцева Наталья.