Опусы и рассказы

Жизненные перипетии ✨ Хлопнула дверь, что-то упало, завизжал кот. Явился, подумала Аксинья, весь в папашу, такой же гулёна и дебошир, о-хо-хо. Женился бы что ли быстрее... -Кис-кис, прости киса, - тонкий женский, почти девичий голосок, приволок ково что ли? Совсем оскотинился, уже домой своих этих таскает, охо-хо, пойти выйти? Дак наорёт, ещё драться кинется, ну его. Женщина притворилась что спит -Тихо, иди сюда. Там мать спит, не бойся, она нормальная. Да отпусти ты кошку, ну. Утром она увидела её, ту ночную гостью. Девчончишка совсем, -подумала мать, куда вот родители смотрят? -Валерка, она ить дитя совсем Сын отмахнулся, умываясь холодной водой, фыркал, ойкал. Девчонка испуганно сидела на табуретке, положив тонкие руки на острые коленки -Мать это Нинка, моя жена. Жить говорю вместе будем, дай ей халат свой. -Да сколько же тебе годочков, милая? -Семнадцать, - едва прошептала девочка Она подошла ещё раз к сыну -Валерка, да что же ты делаешь? Дитё она совсем -Дитёёё, - протянул Валерка, какое мать она дитё, она такоё знает, что тебе и не снилось, - и заржал пошёл. Так Аксинья Ивановна стала свекровью Валерка вроде остепенился, устроился на работу, бросил пить, приходил с работы во время. У Нины не было вещей, вообще никаких. Сходили в магазин, коечто прикупили, да у Аксиньи там лежало, приодели девку. Вроде ничё такая, хоть и не красавица Мать не спрашивала откуда она взялась, только спросила в курсе ли родители где теперь она, Нина живёт. Та сказала что родителей у неё нет, и низко опустила голову. Мать решила не лезть, Валерка кажется за ум взялся, стал денег домой приносить, продуктов, и Нинка устроилась в столовую раздатчицей, ну всё наладилось. Ничего, кто по молодости не дурил, думает мать. И Нина девка вроде хорошая, спокойная, только боязливая очень, ну ничего привыкнет… Так и жили. Молодые не ругались, так рявкнет Валерка когда-никогда, а так тишина. Мать радуется, да внуков тихонечко ждёт Однажды в дверь постучали, женщина пошла открывать. На крыльце стояла старуха, древняя, седая, сморщенная, с коричневыми руками, и лицом, как печеное яблоко. -Дратути вам -Здравствуйте, - сказала Аксинья -Фу, насилу добралиси, люди добрые адрес нашли, да мене вот сказали, моно пройтить, а то уморились мы, о-хо-хо, старый, да малый. И только сейчас Аксинья рассмотрела, что старуха не одна, за ней прятался маленький, годика на два мальчик. Беленький, тоненький, светлые волосики аккуратно подстрижены, на “кержацкий” манер. -Проходите, - женщина посторонилась. Ничего не понимая она вошла следом за гостями -Ниночка-то где, чё-то сказала баба устроюсь и заберу Егорку-то. И уж полгода почти, как ни слуха , ни духа. Я то сама уже стара стала, мальчонку жаль... Кому он нужон? Нина -то она сама без матери -отца росла. Я сама её тянула. Она хорошая у меня была, то ли кто ссильничал девку, то ли что, спортилась, а потом вон, Егорку принесла мне. Ну вроде спокоилась, ага. А потом опеть вожжа под хвост...мне не под силу, мальчонку-то возьмите… -Дак куда я возьму? -А мене куда? Нинкин он, а мене помирать пора. Я смотрю вы женчина хорошая, от и возмите, возмите, а я пойду Старушка шустро засеменила к дверям -Баба, -заплакал мальчик, - баба -Ну, ну Егорушка, ну-ну, мой золотенький, чичас, чичас мамка придёт, а бабушке пора, пора...Прощчевайте вам, там документы и вешчи Егорушкины Первый пришёл Валерка, за ним следом Нина. -Мать, я там свинины принёс, может свеженятинки пожарить? Аксинья молчком встала и пошла на кухню. -Мать, а кто там спит? -Егор -Какой Егор? -А ты у Нины своей спроси... -Нинк? Это что? Нина сжалась, сидела и смотрела в пол. Малыш проснулся и заплакал, но увидев мать побежал к ней. Она обняла его, прижала к себе, а потом встала и направилась к двери -А ты куда? - в один голос спросили Валерка с матерью -Я пойду, мы пойдём… -Куда это? - Валерка ошалело смотрел на свою “жену” -Я пойду, Валер, спасибо за всё. И вам, тётя Аксинья, мы пойдём с Егорушкой -А ну сядь! Сядь кому сказал, - Валерка грозно встал, Нина сжалась в комочек Поговорили, все трое. Нина рассказала, что отец Егоркин бросил её, беременную . Жила она с бабушкой, встретила Валерку и не посмела сказать ему, что есть дитя. Делать нечего, куда же малыша. Аксинья к молодым не лезла, сами как-то справлялись. Только стала замечать женщина, вроде Нинка чаще заплаканная стала, а Валерка будто злой какой, и чаще стал задерживаться на работе, а то и вовсе ночевать не придёт. Мать не лезла,а зачем? Как говорил свёкр воспитывать надо пока поперек лавки лежит, а теперь -то что? Сами разберутся Однажды Валерка сказал, пряча глаза -Мать, расходимся мы с Нинкой. -Как это? -Другую я встрел, ну не прикажешь сердцу, чё уж… -А девка куда? Ты ж знаешь, что пойти ей некуда, - что уж там говорить, привыкла Аксинья жить спокойной жизнью, расслабилась, и к мальчонке, Егорушке привыкла. Даром что не родной, а прикипела душой, и мальчишечка к ней тоже, бабушка да бабушка. -Я чё и спросить хотел, можно Нинка поживёт немного? Я всё равно к своей уйду, ну не получается у нас с ней, не могу я… -Пусть живёт. -Нина, - спрашивает Аксинья, - а что у тебя образование есть какое? -Восемь классов… -Да как же ты девка дальше жить будешь? Жмёт плечами, и глазищи полные слёз -Ты вот что, давай ка, учиться иди -Да как же? Мне работать надо -А ты работай и учись. Отправила в вечернюю школу, сама с Егоркой помогает, в садик мальчишку не берут, болеет часто. #опусы Так Аксинья с ним сама значит заниматься начала. Нина с работы, да в вечернюю школу. Молчит девчонка, боится что попрёт её Аксинья, а ей и идти некуда. Бабка померла, а дом достался бабкиному сыну, куда ей? А Аксинья каждый день молится чтобы Нина не собралась уйти никуда, да Егорку бы не забрала... Живут, Валерка иногда приезжает. Деньжат подкинет, продуктов, к Нинке. как к сестре относится. Егорушка его дядей Валерой зовёт. И он пацанна балует, машинок ему целую кучу надарил. Валерка двух чужих тоже воспитывает, как-то с женой приезжал. Не понравилась она матери, громкая, крикливая, как птица хищная. Она была всюду, её было много. Размахивала руками, что-то пыталась делать, сразу начала мамкать, не то чтобы Аксинье было неприятно, нет. Просто поняла для себя, что хотелось бы, чтобы Нина назвала мамой... Ниночка так в своей столовой и работает, только из подавальщиц уже в повара перевели. -Тяжело ведь, Нин, - спросит Аксинья -Нормально, - и улыбнётся своей тихой улыбкой. Как-то Аксинья про жизнь свою разговор завела, как замуж отдали отец с мачехой, за нелюбимого, как пил, да буянил, бегала с Валеркой маленьким, по баням, да сараям пряталась. А потом господь сжалился, ушёл он, к другой ушёл, к ней приходил по привычке, а она возьми, да осмелься, участковому пожаловалась. Тот и предложил уехать, сюда, у матери его домик был, вот она Аксинья с Валеркой и приехали. Пошла на фабрику работать, мотальшицей, Валерку в школу. Тот хороший был, да гены видно отцовские дали о себе знать, отца то Валеркиного, даже участковый боялся, вот и предложил сюда-то уехать, от греха подальше. В армию Валерка сходил, пришёл и давай гулеванить, а тут тебя господь послал, с тобой он и присмирел. Ниночка краснеет, Егорушка жмётся к бабушке. -Меня мама без отца родила, бабуня же моя прабабушка была. Она маму воспитывала, бабушка где-то живёт, у неё своя семья, маму на мать свою бросила. Мама рано ушла, мы с бабуней остались вдвоём… Я с плохой компанией связалась, крутой хотела казаться, чтобы меня за свою принимали...Вспоминать стыдно...Валеру встретила, вцепилась в него, взрослый, красивый, подумала это шанс...Каждый день хотела рассказать ему про Егора, да боялась, я возле вас отогрелась, думала расскажу попозже, хоть немного поживу, почувствую как это, с мамой жить… -Ох девочка… Плачут две женщины, одна жизнь прожившая, другая только начинающая. -Ты не выдумывай, Нина, никуда вас не отдам, мои вы, мои...И ты, и Егорушка… Валерка приехал. А мать памятуя выкрутасы отца его, строго следит чтобы к Нине ни-ни, да тот и не смотрит, ну было и было, а теперь так, как родственница. -Мам, -говорит Валерка, - я чё спросить хотел, там отец, ну мой, говорят болен сильно, просит чтобы мы с тобой приехали… -Сам -то что думаешь? -Моя говорит надо поехать, отец же -Ну поезжай -А ты мам? -Стоит ли? Поехала. Старый стал, усох весь. В больнице лежит. Увидел сына с женой бывшей, плачет. -А где же твоя благоверная? Дети где? -Охо-хо, -плачет, - не пришла ни разу, дети -то её, у меня окромя вас с Валеркой нет никого. Что делать? Забрали к себе. Выходили с Ниночкой, Валерка приезжает, продукты тащит, лекарство. Отошёл немного, плачет, прощения просит -Да ну тебя, доживай уже. Внучок, Егорушка, поначалу дичился, а потом тоже привык, деда, лопочет, деда… Живут. -Нинуль, а ну как бы тебеб в институт поступить, а? -Да вы что? Да как? Уговорили, поступила. Ох, днём учится, вечером работает. Егорушка в школу пошёл. У Валерки пацан родился. Вроде бы жизнь налаживается. Одно беспокоит Аксинью, Ниночка всё одна. Станет говорить, а та отмахивается, не нужен никто, вон Егорушка, да вы, это моя семья. Выправилась девка, ладненькая такая стала, - любуется Аксинья, а всё одна. Внук, Егорушка радует. Валеркины старшие, которые Аксинье не родные, тоже стали к бабушке бегать, всех привечают. Михайло, муж -то бывший, отец Валеркин, тоже отошёл, что-то делает по дому, с внучатами возится, всё у Аксиньи, да у сына прощения просит. Ниночка -то уже, завпроизводством стала. Тут трах, бах, какие-то перевороты. Что такое? Как понять? Люди плачут, денег нет, есть нечего, а по телевизору одно, всех обличают, всё что было хорошим, стало плохим, пенсии не платят, зарплаты тоже. Дети молодцы, Валера, Нина и Людмила Валеркина. Делить нечего, скооперировались, и вещи возить из-за границы стали. А ребята все у Аксиньи с Михаилом. Просит Аксинья боженьку, чтобы дал ей ещё пожить, внучатушек поднять, детям помочь. Уже забыла что Нина не кровная, что была когда-то женой Валеркиной, да и Валерка с Людой об этом не помнят уже. Приедут сердешные, без рук, без ног. Поспят пару часов и на базар, крутятся. Зато не голодом. Аксинью с дедом одевают в шмотки заморские, только зачем им? Вон детушкам, да сами бы пожили... Деду шоколадки нравятся разные, от сластёна. Чай пить сядет, на блюдечко порежет. и пьёт, как кот мартовсий жмурится сидит. -Ох и красивая ты у меня, Аксиньюшка, ты прости меня, дурака старого, что так поступил с тобой -Ладно тебе, чего уж там, - махнёт рукой и зардеется вся. А дети уже палатку поставили на рынке, потом и место под магазин нашли. Вот к ним в компанию и Николай пристал. Коля хороший, брат Людмилин, Валеркиной жены. Все родственники значит. Скажет мать -Нин, Кольша глаз от тебя не отводит, и Егора вон любит Та отмахнётся -Да что вы, мам. Я перед сыном виновата, бросила его тогда Всплеснёт руками Аксинья, от радости, что мамой назвала, сердце в горле затрепыхалось -Доченька, Ниночка, да кто же по молодости не совершал ошибок... Ребята сами уже не ездят за товаром, тюки не таскают, поставщиков нашли. Тут летали в Италию, о как, там договаривались о поставках, магазин побольше открыли. Радуется мать, сердце спокойно. А тут новое. Бабка Нинина, что мать её на свою мать бросила, объявилась. я мол бабушка твоя, я семья твоя, да дядька, который Ниночку без жилья оставил, как бабуня умерла, тоже в родственики просится… Да только Нина закалилась уже, показала им путь -дорожку, у меня говорит, своя семья есть… Старый стал Михаил, а Аксинья ничего, держится. Просит только боженьку, не забирай Мишку, окаянного раньше времени, скучно без него, дурака старого будет. Нина сдалась всё же, под напором Колиным, не устояла. Всё хорошо у детей, и внуки кучей выросли. Всех в люди вывели -Ну и нам пора на покой, старый, -говорит Аксинья. Машет Михаил белой лысиной своей, держит за руку Аксиньюшку своей в коричневых пятнах лапкой, - Пора, пора милая. Ты прости, за всё прости, Аксиньюшка. Дала мне тепла на старости лет, ты как лучик солнца, прости… -Простила давно, не гунди, давай уже руку, держись крепче, нам с тобой идти вместе в вечность... *** Они приходят, каждый праздник, не забывают. Уже не плачут. Большая семья у Аксиньи с Михаилом, дети, внуки, уже и правнук есть. Все давно забыли, что Нина с Валерой совсем не брат и сестра. Все поминают добрым словом Аксинью Ивановну, а дети ещё и деда Мишку, любил он их всех… Вот такие жизненные перипетии, - думает Ниночка, держа на руках сына от старшей дочери жены Валеркиной, своего бывшего мужа. А ну попробуй разберись, кто кому и кем приходится, улыбается про себя Нина. Муж Ниночкин, Николай, родной брат Людмиле, так что внучатого племянника на руках Ниночка держит, о как. -Ветерок подул, -говорит Егорушкина жена, Мариночка, -это знак хороший, бабушка с дедушкой нам послали, радуются, что мы все вместе, мирно живём. Мавридика де Монбазон в группе #опусыИрассказы

​У знакомой дамы горе: сын надумал жениться на девочке не нашего круга. Я даме сочувствую, у самой дети, тоже переживала бы... Но вспоминается одна Иванова. Эту Иванову сын поставил перед фактом — вот Марина, и мы расписались. В анамнезе Ивановой родни : доктор наук, два кандидата, хореограф, главный инженер, литературный критик, ведущий кардиолог и так далее. А тут девица сомнительного происхождения и несомненно дурного воспитания, отец в нетях, мать телятница (телятница!), образование «маляр-штукатур», ни кожи ни рожи. Ощущение, что судьба прицелилась, плюнула и попала. Малярша, правда, вела себя пристойно, не видно ее и не слышно, так, прошуршит что-то в коридоре. - Подожди, -говорила Ивановой подруга Арина,- еще обживется, еще наплачешься. Осенью сын отбыл в командировку в Штаты. Как представлю, что в квартире это чучело шмыгает туда-сюда, хоть домой не иди, говорила Иванова подруге Арине. К Новому году сын вернулся, а в марте объявил: во-первых, в Штатах ему предложили контракт, во-вторых, там же он встретил Николь, в-третьих, в четверг их с маляршей разведут, а в пятницу он улетает, ты, мать, не волнуйся, буду звонить. Поплакала, проводила, рукой помахала. Малярша собирала свои манатки: дорожная сумка и пакет из супермаркета — все богатство. И вид как у побитой дворняги. Иванова пересилила себя и спросила: — Есть куда идти? Малярша прошелестела: — В общежитии через месяц койка освободится, а пока меня девочки в свою комнату пустят, на раскладушку. Иванова посмотрела-посмотрела и сказала: — Через месяц и съедешь, распаковывайся. И назвала себя идиоткой. Что и подтвердила подруга Арина. Утром малярша убегала малярить-штукатурить, возвращалась поздно, еле живая, серая от усталости. Пыталась сунуть деньги за постой, гордо заявив, что достаточно зарабатывает. Так прожили три недели, и тут Иванову скрутило, внезапно и всерьез, полтора месяца в больнице, еле выкарабкалась. Сын звонил несколько раз, говорил: — Ты, мать, держись, я тебе наше с Николь фото скинул — я, Николь и Ниагара. Так себе Николь, ничего особенного, стоило ли. Подруга Арина навещала, нечасто, семья, заботы, поди выберись. Малярша варила бульоны, морсы, готовила куриные котлеты на пару, уговаривала проглотить еще ложечку. — Подозрительно мне это самаритянство, -говорила подруга Арина,- уверена, что она там не прописалась ли? полквартиры не вынесла? котлетку есть будешь? нет? точно не хочешь? а то я прямо с работы, голодная. Иванову выписали, малярша отвезла домой, помогла подняться на этаж, сама не зашла, некогда, отпросилась ненадолго. Чистота, ни пылинки, Иванова прошаркала на кухню, на столе записка. «Светлана Павловна, спасибо. Обед в холодильнике. Выздоравливайте. М». Проверила заначки, все на месте. Заглянула в комнату сына, как и не было никакой малярши. Через неделю Иванова прошла по длинному гулкому коридору, постучала. Три кровати, стол, под стол засунута раскладушка. Сказала: — Вот когда построишь себе квартиру, тогда и съедешь, давай собирайся и побыстрее, такси ждет, счетчик тикает. В сентябре поехали покупать осеннее пальто, стыдно смотреть, в чем девочка ходит, и сапоги приличные нужны, в торговом центре наткнулись на подругу Арину. Подруга Арина сказала: — Хорошую прислугу днем с огнем не найдешь, я-то знаю, а у тебя еще и задаром, ловко ты, Иванова, устроилась! — Это у тебя прислуга, а у меня невестка, пойдем, Мариша, нам еще сумку искать, и брюки посмотрим, и я себе шарфик хотела подобрать. Иванова говорит: — На первый взнос сама скопила, ни копейки у меня не взяла, дом вот-вот сдадут, #опусы ищу хорошие обои, ей некогда, работает с утра до ночи, недавно еле притащилась, я отвернулась чаю налить, смотрю — спит сидя. Иванова говорит: — Я уже извелась, все думаю, молодая, красивая, хозяйственная да еще с квартирой, Мариша — девочка неглупая, но и умным голову дурят, не поверишь, спать не могу, переживаю, чтобы не попалась на крючок какому-нибудь пустозвону или мерзавцу, кому-нибудь не нашего круга.... Автор: Наталья Волнистая

...Роясь в бумагах, Лара нашла документы на дачу с баней. Оказалось, я женат на помещице. Сколько лет уже я мог бы прыгать из парилки в пруд, как весёлый комбайнёр! Я поражал бы коров своими плавными обводами. Но моюсь до сих пор в ванной, как городской дрыщ. Лара говорит, там нет коров. Дача в лесу, из населения только зайцы. Но где для Лары край земли и цивилизации, там для меня родовое гнездо и сердцу милый уголок. В ближайшую же пятницу мы поехали наслаждаться имением. Стоя в пробке с другими помещиками, я жалел горожан. Им недоступны росы, соловьи и сметана жирная как нефть. Им не дано шлёпать селянку Лену по тому, что она сама в себе считает спинкой. Им не гулять в трусах, не ведая стыда. И конечно, яблоки из магазина ничего не знают о рае и пороке. На дачу моего детства ходил жёлтый автобус, весь в лунной пыли. Из-за малого роста я видел в основном животы, реже грудь. Это была совсем не та грудь, что в журнале «Максим». Даже биологический вид другой. Теперь мы с Ларой едем на дачу в Ситроене. Я и сам не заметил, как подкралась роскошная жизнь. Лара предупредила: баня маленькая и заброшенная. Оказалось, ещё и разворованная. Зайцы спёрли окна, двери, мебель, дрова и электрический кабель. Остался только свежий воздух, источник страшного аппетита. Вопреки всем этим нюансам, родовое имение нам очень, очень понравилось. Я отправил Лару нюхать цветы, сам стал рыть канаву для нового электрического кабеля. Траншея намечалась просторная, светлая, сорок метров на полтора. Немного насторожила трава. Она не косилась, почти не копалась и лишь с трудом рубилась. В интернете есть уроки от мастеров лопаты. Приёмы, подсечки, работа с центром тяжести. Но совокупная мудрость ютуба ничто против маленьких жёлтых цветочков. Я выдёргивал их по одному, как очень медленный эпилятор. Пережил отрицание, гнев, торг, депрессию и принятие. Я прыгал по лезвию лопаты всем туловищем. Я сосчитал, чтобы выкопать канаву, нужно подпрыгнуть 28 800 раз. Это втрое больше, чем подпрыгнуто мной с рождения по тот трагический день, когда я стал плантатором. И этот только дёрн, а ведь надо ещё и вглубь! Если Дед Мороз не мне подарит экскаватор, как обещал в 1973-м, подключение электричества отложится до образования оврага по воле Господа в нужном направлении вследствие эрозии. Три дня я долбил бронированную землю. И как-то дачу расхотел. Не пристало, думаю, драться нам с улитками за три унылых огурца. Я удалил интернет-закладки на продавцов рассады. Отменил заказ на газонокосилку. Уничтожил расчёты насоса с гидрофором. Я вернулся к детям. (Младшая курит, старшая собирается за границу, где точно выйдет замуж и пришлёт однажды фото незнакомых детей). Снова заинтересовался работой, на которой меня ценят и доверяют нырять в говно, что не всегда метафора. Лара ещё купила по инерции цветы для палисада. Сказала, ничего, будем растить их на балконе, раз с дачей не вышло. И хрюкнула печально. Разум как бы победил. Но в очередную пятницу в каждом нашем зрачке загорелось по домику. И мы снова встали в пробку. Там копать-то осталось тридцать восемь метров. Если канава ведёт в рай, в ней не жалко сдохнуть. Архетип большой лопаты всемогущ. Его ни объяснить, ни вылечить невозможно. © Слава Сэ

Дорогие друзья, помогите советом! Дело вот в чём. Вот уже год, как я живу с мужчиной в гражданском браке. Всё это время я ему дарила любовь, тепло, уют и все самые светлые бескорыстные чувства. И вот за все это я получала жалкие 100 евро в день. Когда я пробовала ему деликатно намекнуть, что, мол, мои бескорыстные чувства стоят дороже жалких 100 евро, он говорил, что у него проблемы в бизнесе, так что лишних денег нет. Тогда я решила действовать самостоятельно. В общем узнала я код от его сейфа, дождалась, когда он уехал, ну и вскрыла его, чтобы вернуть себе незаконно сэкономленные на мне деньги. Откуда же мне было знать, что этот меркантильный подонок поставил сейф на сигнализацию? В общем, сработал сигнал, и уже через минуту меня под белы рученьки вывел во двор наряд полиции, где уже собралась толпа соседей и зевак. Через полчаса примчался он, разрулил с полицейскими, что, мол, претензий ко мне не имеет. Извинился, конечно, за мои душевные терзания, которые я была вынуждена пережить. И вроде бы все хорошо, но... Теперь меня терзает одна навязчивая мысль. Это же получается, что я, честная и порядочная девушка, отныне буду вынуждена жить под одной крышей с мужем воровки?! Извините, но это для меня крайне унизительно! Подруги мои теперь постоянно меня жалеют, мол, ты осторожнее, от такого человека можно ожидать что угодно. Да я и сама это понимаю. В общем, когда ситуация накалилась до предела, я поставила муженьку ультиматум: или он компенсирует мне мои душевные страдания, поднимая мой оклад до 200 евро в день, или я покидаю этого негодного человека, не сумевшего по достоинству оценить мои светлые чувства. Он, в свою очередь, встал передо мной на колени, кричал, что любит, умолял остаться. Но больше, чем 150 евро в день, по его словам, он платить не сможет, ибо, говорит, денег нет. Я ответила, что торговаться самым святым, нежным и светлым, что у меня есть, ниже моего достоинства. Поэтому 180 евро в день и 3000 евро - задаток. Таковы мои условия В общем, друзья, что мне делать? Брать деньги с этого неблагодарного лоха, или искать себе нового мужчину, который предложит за мою нежную, трепетную и бескорыстную любовь более лучшие условия?

Ох уж эта бабушка, вышла замуж, обидела детей. На выходные Алла, как всегда, приехала к матери. Матери 78 лет, она давно живёт одна. За два дня дочь успевает сделать в доме уборку, перестирать бельё. Машинки - автомата, как и воды в доме нет. Летом ещё и огород. - Переезжала бы ко мне, всё полегче будет, никакого отдыха тебе бедной нет, - говорила ей мать. - Мама, у меня там работа, дочь, внучки, - вздыхая, отвечает ей Алла. - Степан вернулся. Доски с окошн в доме оторвал. Лет пять, однако, дом пустовал после смерти Василисы. Говорит, что помотался по белому свету, здесь хочет век доживать. Про тебя спрашивал, придёт, наверное, повидаться, - сообщила новость мать. Степан, Стёпка...он был её школьной любовью. Она его любила, а он на неё внимания не обращал. В выпускном классе Алла решилась на отчаянный поступок, утопила ведро в колодце и побежала к Стёпке, просить,чтобы достал, а не то влетит от матери. Стёпка взял шест и пошёл. Он полчаса возился около обледеневшего колодца, но ведро достал. - Думаешь поверье сработает? - засмеялся он на прощание. "Для кого ведро достать - тому суженым стать", такое поверье было среди деревенских девчонок. Прав оказался Стёпка. Не сработало поверье. Он уехал в город. Закончил институт, много раз переезжал с места на место, почти всю страну исколесил. Женился и разводился... и вот вернулся. Алла после школы поступила в экономический техникум в городе, недалеко от родной деревни. Работает до сих пор бухгалтером. Вышла замуж. Родилась единственная дочь Вероника. Восемь лет тому назад Алла овдовела. Степан пришёл вечером. Изменился, конечно, постарел, поседел. - А ты всё такая же красавица, - сказал он, и обнял Аллу. - Надо же, ты и врать научился. Мне, как и тебе, хорошо за пятьдесят, изменилась и постарела, как все,- перебила его Алла. Потом они сидели в беседке. Выпили понемногу домашней рябиновой наливочки за встречу, и разговаривали, разговаривали... Степан рассказал, что с жёнами, а их у него было две, расходился по хорошему. Ни одну не обидел. Каждой жене оставил квартиру и всё вместе нажитое имущество. Есть взрослый сын от первой жены. Он, вместе с матерью уехал на ПМЖ в Германию. Жена была из поволжских немцев, сосланных перед войной в Сибирь. Вторая жена сама подала на развод, влюбилась в другого, помоложе. Степан её удерживать не стал. Детей у них не было. Степан уже на пенсии по северному стажу и вредному производству. Планирует сколотить бригаду из местных мужиков и заняться строительством домов, дач, бань, приусадебных построек и ремонтом. #опусы Спрос есть, первоначальный капитал тоже имеется. - Что это я всё о себе? Ты как? Слышал, что одна осталась, - допытывался Степан. И Алла неожиданно для себя рассказала ему всё. Видимо, настал такой момент, ей необходимо было выговориться, а может и наливочка подействовала. - Не одна я, Стёпа. Семья у меня большая. Я в этой семье, можно сказать, прислугой живу, - начала свой рассказ Алла. - Доченька после школы учиться не захотела, сразу замуж вышла. Зятя к нам привела. Квартира трёхкомнатная, места хватит всем. Родила внучку Дашеньку. И как-то так получилось, что все домашние дела оказались моей святой обязанностью. У дочери депрессия и маленький ребёнок. Муж мой ( золотой был человек) жалел меня, помогал. Никогда не жаловался на здоровье, а однажды утром не проснулся. Для меня это был удар! Только горевать некогда. Я работала и тянула на себе дом. Расходы, опять же, увеличились. Зять немного получает. Все свои деньги вкладываю в общий семейный бюджет. Была надежда, что внучка подрастёт, дочь отдаст её в садик и выйдет на работу, всё мне полегче будет, но... Внучке было четыре года, и дочь родила вторую внучку Машеньку. Старшая уже ходит в школу. Младшей пять лет. Дочь сидит дома.

ДОЛГОВАЯ ТЕТРАДЬ — Шеф, не могу, не ломается этот шалаш! — психовал в трубку экскаваторщик Гоша Горбатов. — Чертовщина какая-то! С самого утра Гошу отправили демонтировать бывший продуктовый магазин «Ручеек». По сравнению с соседними супермаркетами, сляпанными из пестрого пластика и фиктивных скидок, необлицованный серый «Ручеек» выглядел уныло и бесперспективно. На магазине висели какие-то неоплаченные долги, которые не давали ни продать его, ни сдать в аренду. В итоге было принято решение просто снести этот пережиток светлого прошлого, а на расчищенной земле слепить очередную многоэтажку, где цена за квадратный метр будет приравниваться к половине стоимости бюджетного б/у авто. В обозримом будущем некоторые люди будут стоять перед выбором: купить десяток Renault Loganи открыть таксопарк или взять студию с видом на гаражи и полуживой стадион «Юность». Горбатов уже третий раз упирал свой ковш то в кровлю, то в грязные, закоптившиеся стены, но магазин отказывался ломаться. Экскаватор гудел, дымил, вставал на дыбы, но произвести впечатление на одноэтажное здание ему не удавалось. — Ты там два часа уже и до сих пор ничего не демонтировал?! — орал в трубку начальник. — Ну почему, пару окон выбил, — признался Гоша. — Завязывай, на вечер уже самосвал заказан, надо будет вывозить мусор. Так что давай, не ленись! — Понял, — буркнул Горбатов и сбросил вызов. Выйдя из кабины, Гоша решил зайти в магазин и осмотреться. Возможно, там стены толщиной в метр — тогда он выбрал неверную стратегию. Внутри было достаточно просторно, пахло плесенью, мышами и почему-то неминуемой взбучкой. Из оборудования остались только старые весы и прилавок, за которым раньше стоял продавец и отпускал товары. Стены оказались совсем не толстыми, за отвалившейся штукатуркой Гоша разглядел не самую лучшую кладку и сквозные дыры размером с палец в растворе. — Что ж ты мне мозги паришь, — сплюнул на пол Гоша. — А ну, не плеваться, иначе сейчас швабру выдам, — раздалось откуда-то эхом. — Чего?! — испугался Гоша и включил фонарик на телефоне. — Кто тут? Ведутся демонтажные работы! А ну, брысь! — крикнул он в пустоту. Никто не ответил. Гоша посветил в разные стороны, но никого не обнаружил. — Ау! — позвал он снова. Тишина. Дойдя до прилавка, Гоша заглянул за него. Тоже никого. В потемках он смог разглядеть какую-то тетрадку, валявшуюся на полу. «Долговая книга Алевтины Андреевны», — прочитал Горбатов на лицевой стороне, сдув с неё пыль. Отрыв тетрадь, он увидел огромный список фамилий, адресов и цифр. — Родионов Антон, улица Северная, дом 11, квартира 7, — прочитал Горбатов вслух, и в помещении тут же раздалось: — Двести двенадцать рублей. — Да чтоб тебя! — подскочил на месте Гоша. — Кто здесь?! Тишина. Гоша огляделся — никого. — У проклятого здания крыша никак не едет, а у меня, похоже, вполне, — потрогал Гоша свой лоб и снова взглянул на записи. Рядом с адресом виднелось несколько цифр. Сложив их, Гоша получил ровно двести двенадцать рублей. «Вот те раз», — удивился Горбатов, сопоставив сумму долга с той, что ему только что послышалась. Он решил попробовать прочесть еще одну фамилию: — Вера Петровна, Мира, 37, квартира 40. — Пятьдесят рублей сорок копеек! — снова раздался голос. — И ещё сумку должна вернуть красную! — Кто говорит?! Покажись! — скомандовал Гоша, но, не дождавшись в очередной раз ответа, прочел еще одно имя, которое больше было похоже на прозвище: — Дюша Теплица. — Триста писят, — незамедлительно произнёс голос. — Адрес неполный! — ударил Гоша пальцами по тетради. — Тепличный комбинат, — внёс пояснения голос. — Плюс обещал листья смести у входа. Гоша полистал страницы и пробежал взглядом по остальным фамилиям, Список был немаленький, но большинство долгов уже было вычеркнуто. — О! Сергей Сергеевич, — ухмыльнулся Гоша, увидев ФИО и адрес своего шефа, который жил неподалёку. — Пятнадцать рублей мне этот засранец не донес за пельмени! — Здесь что, дух или типа того? — спросил Гоша. — Типа того, — признался голос. — Я тут уже одиннадцать лет сижу неприкаянная, жду, когда эти наглецы долги вернут. — Голос, судя по всему, принадлежал Алевтине Андреевне — хозяйке долговой книги. — Так я сейчас здание снесу, и не придется вам больше ждать! — попытался обрадовать духа Гоша. — Ага, щаз-з. Пока я всё до копейки не получу, хрена с два ты тут чего снесешь! — Да как же так? У меня сроки, самосвал скоро приедет! — Ха, да я сроки знаешь как меняю! Вчера колбаса была годной еще до девятого числа, а сегодня я заветренную часть срезала — и уже до пятнадцатого. В общем, пока все долги мне не вернутся, считай здание неприступно — на нем печать похлеще ГОСТа. — Горбатов, ты где? — раздалось с улицы. — Тут! — отозвался Гоша и выбежал наружу. — Шеф, вы не поверите, что я нашёл! — Новую работу?! — прикрикнул на него начальник. — Другого объяснения невыполненного задания я не представляю. — Нет, тетрадку с долгами! — Гоша сунул начальнику под нос старую тетрадь. — Тут и вы есть! — Издеваешься?! — вены на лбу и шее начальники вздулись, а щеки стали красными, как стоп-сигналы. — И не думал! Шеф, экскаватор здание не берет. — Горбатов, ты мне горбатого-то не лепи! Этот карточный домик одним дыханием сносится, как в сказке про поросят! — Сами попробуйте! — обиделся Гоша. — И попробую! — начальник махом залетел в кабину и завёл двигатель. — Будешь лопатой и киркой разбирать, если я сейчас стену снесу! Он со всей силы надавил на рычаг. Ковш уперся в стену, и кабина резко пошла наверх. #опусы Не удержавшись, мужчина вылетел из кабины на асфальт, сделав в воздухе половину сальто, вторую половину он докрутил уже на земле. — Шеф, живой?! — кинулся Гоша к начальнику. — Вот поросята, етить его, понастроили! — ругался Сергей Сергеевич. — Шеф, тут такое дело… Не подумайте, что я головой поехал, — тараторил взволнованно Гоша. — Вы, судя по тетради, пятнадцать рублей не донесли в магазин. — И что? — рявкнул шеф, разглядывая испачканные брюки.— Это было лет пятнадцать назад! — А давайте попробуем вернуть! Вдруг на магазине проклятие какое?! — Ты, Гоша, и правда головой поехал! — встал с земли шеф. — Как я деньги верну, если продавщицы давно в живых нет? Она померла за год до закрытия. — А давайте в тетрадь положим! — предложил Гоша, у которого глаза блестели нездоровым азартом. — Чушь какая-то, — пробубнил шеф. Порывшись в карманах, он выудил смятый полтинник и бросил его в тетрадь. Гоша закрыл книгу, а когда открыл, вместо полтинника лежало тридцать пять рублей сдачи, а фамилия Сергея Сергеевича оказалась зачеркнута. — Что за фигня? — вытаращил глаза шеф, сгребая сдачу. — Фигня — твоя лапша, которую ты жене на уши вешаешь по поводу секретарши, — заговорила тетрадь, — а долги надо вовремя отдавать! Шеф отпрянул от тетради. — Чертовщина! — перекрестился он. — Это Алевтина Андреевна, — объяснил Гоша. — Она сказала, что пока должники не расплатятся, здание снести не получится. — Давайте я сам всё разом верну! — предложил шеф. — Не положено! — гаркнула тетрадь. — Мама дорогая, — задыхаясь и обливаясь потом, произнёс Сергей Сергеевич. — Ладно, Гоша, беги собирай долги, я пока самосвал отменю, ну её, эту Алевтину Андреевну. Она при жизни-то могла языком дел наворотить, а с ней паранормальной я точно связываться не хочу. Да и магазин сносить надо. — Понял, шеф, бегу! — кивнул Гоша и нашел в навигаторе первый адрес. — Значит, говоришь, ты — экскаваторщик, который пришел, чтобы забрать у меня двести двенадцать рублей долга, которые я не донёс в магазин, закрывшийся десять лет назад? — опираясь о дверной косяк плечом, спросил Антон Родионов — небритый заспанный мужчина лет сорока, который постоянно потирал нос. — Ага, — кивнул взмыленный Гоша. — Тут вот весь список: молоко, сигареты, пиво… — Да-да, что-то помню, — снова потер нос Родионов. — И призрак Алевтины не даёт тебе снести магазин? — Ага. — Что ж, я готов вернуть долг. — Правда? — просиял Гоша. — Ага, куда класть? — Вот сюда, — раскрыл Горбатов тетрадь. Родионов издал неприличный звук носом и плюнул в тетрадь. — Вот, пожалуйста, — должник вытер рот рукавом, — сдачи не надо. Тоже мне, нашел лоха. Я вообще-то коуч по развитию продаж в интернете. Тетрадь захлопнулась, скомкалась, затем снова раскрылась и плюнула в ответ в физиономию Родионову. — Какого… — выругался Антон, вытирая лицо. — Совсем охренели? — Родионов, обезьяна ты недоэволюционировавшая, — заговорила тетрадь. — Я тебе сказала тогда, чтобы ты до конца месяца деньги занёс? — Ска-ска-зала, — выпрямился испуганный Антон и снова потер нос. — Я тебя предупреждала, что если не занесешь, то я твоим родителям расскажу, как ты их дачу по пьяни спалил, а отцовскую машину в реке утопил? — Д-д-да, Алевтина Андреевна. — Бледный Родионов был на грани обморока. — У меня связь тут покруче, чем 5G, могу папке твоему целую презентацию отправить прямиком в обеденный сон, а потом ещё ретаргетингом напоминания в режиме видений и прозрений слать буду. Такой агрессивный контент кого хочешь заставит из завещания ребенка вычеркнуть. — Не-не-не надо! — испугался Родионов и исчез во внутренностях собственной квартиры. Через минуту он вложил в тетрадь пятьсот рублей со словами: — Остаток — на нужды передовых технологий. — И захлопнул дверь. — Откуда вы столько слов знаете? — спросил Гоша у тетради. — Пф, да знаешь сколько в потустороннем мире инфоцыган, которые людей в интернете кинули? Они ко всем неупокоенным прилетают со своими повышениями конверсии продаж. И ведь не прогнать — духи же. Нахватаешься волей-неволей. Следующей на очереди была Вера Петровна — женщина в возрасте, которая тяжело передвигала ноги и говорила с придыханием. — Долг отдам, а с сумкой она обломится, — методично отсчитывала деньги из кошелька старушка. — Петровна, ты совсем офонарела?! Сумку верни! — гавкнула тетрадь. — А ты мне Ванечку верни, курва бумажная! — кинула остаток мелочи Петровна. Гоша кое-как поймал на лету деньги тетрадью, и они тут же в ней исчезли. — Ванечка твой мне даром не нужен был! — А что же он к тебе тогда по пять раз на дню за спичками бегал?! — завелась Петровна. — Да потому, что дымил он как паровоз! А еще приходил жаловаться на тебя — что ты ему кашу на воде делаешь! — Ой ты, нежный какой! Я о нём всю жизнь заботилась, за питанием его следила, а он, видите ли, ходил в чужой подол плакаться! Гад двуличный! Не отдам сумку! Я в ней рассаду ношу! — Вера Петровна, давайте я вам другую принесу? С мягкими ручками, фирменную! — лебезил Гоша. — Не надо! Мне эта нравится. А макулатуре своей передай, что я ей все поля перечеркаю, если еще раз сунется ко мне! — Петровна, я тебе в кошмарах являться буду! — угрожала тетрадь. — Ага, вас там уже половина улицы и вся районная поликлиника собралась, милости прошу! Всё, некогда мне, на дачу надо, огород копать. — О! Копать — это вам ко мне! У меня же экскаватор! — встрял Гоша. — С ума сошёл, экскаватором грядки копать? Хотя… — задумалась Петровна, — туалет давно пора переставить, да и яблоньку бы убрать у теплицы. — Она долго бубнила что-то себе под нос. — Ладно, забирай. Только без дураков! Приезжай в субботу! Я тебе работу найду. — Спасибо! — схватил Гоша сумку и начал с силой запихивать в тетрадь, которая давилась, но всё проглатывала. Обойдя еще несколько адресов, Гоша пришёл к тепличному комбинату. — Дюша Тепличный тут обитает? — спросил Гоша у охранника на КПП. — Ага, в своём кабинете в основном обитает, — ухмыльнулся тот. — Это директор наш. По какому вопросу к нему? Выслушав Гошу, охранник попросил его покинуть территорию. — Вот ведь дослужился, корнишон! — ругалась тетрадь. — А раньше огурцами ворованными расплачивался со мной. Тут ворота открылись, и из них выехал дорогой итальянский кабриолет. — Вот ты где, кабачок переспелый! Тетрадь выпрыгнула из рук Гоши и вцепилась в лицо мужчины за рулем. Тот еле справился с управлением, чудом не врезавшись в столб. — Выбирай томат ты сливовидный, кошелек или нос! — кричала тетрадь, залепившая всё лицо Дюше. — Кошелек! Кошелек! — кричал директор комбината. — Забирай! Я этими копейками подтираюсь! — кинул он тысячу в тетрадь. — Это не всё! Ты мне листья обещал убрать перед входом! — Сдурела, что ли? Я уважаемый человек! Общаюсь с серьёзными людьми! — поправил галстук и прическу Дюша. — Человек, — обратилась к нему тетрадь, — ты, может, и человек, но отнюдь не уважаемый. У меня тут каждый твой украденный огурец записан, начиная с первого ящика и заканчивая вчерашней фурой. Хочешь, данные обнародую? — Я тебе обнародую! — выхватил Дюша тетрадь из рук Гоши и порвал пополам. — Вы что наделали? — крикнул Горбатов. Не успел Дюша ответить, как тетрадей стало две. — Теперь данные умножены на два. Попробуешь сжечь — и будут тысячи копий! — угрожала тетрадь. — Метла стои?т справа от входа, листья соберешь в мешки и вывезешь на своем дорогом ведерке, понял? — рявкнула она на Дюшу. В ответ Дюша лишь что-то пробурчал и пошёл за перчатками. — Ну что, вот и всё? Теперь ваша душа спокойна? — спросил Горбатов, когда Дюша погрузил последний мешок в салон своей машины и отъехал от магазина. — Почти, — ответила тетрадь. — Там на последней странице еще одна фамилия. Гоша долистал до конца и увидел написанную мелким шрифтом на полях фамилию Горбатов. — Я же у вас ни разу не был. — Ты не был. А вот отец твой постоянно заходил после работы. Он всегда сдачу забывал, рассеянный, — сказала тетрадь и сложилась. А когда открылась, Гоша увидел пачку бумажных денег. — Ничего себе сдачу не брал, — присвистнул Гоша. — Да это просто с учетом инфляции, — объяснила Алевтина Андреевна. — Бери и не стесняйся. А магазин теперь можно ломать. Правда, жалко его, хорошее место было. Столько воспоминаний… — А хотите, я кредит возьму?! Этих денег, что вы дали, возможно, хватит на покрытие части долгов. Договор на строительство дома еще не заключен, может, получится что решить. Будем вместе работать! — Сдурел?! Да знаешь, где я этот магазин видала?! Нет уж, сносите! А мне на заслуженный отдых пора! — закричала тетрадь и самоликвидировалась. Гоша облегченно выдохнул и, сев в кабину, нажал на рычаг. Крыша магазина затрещала и сдвинулась с места… #опусыирассказы Александр Райн…

Мой отец, когда ему было семнадцать лет, на ярмарке увидел девочку. Четырнадцатилетнюю девочку в синем платье с синим бантом. И влюбился… Терпеливо ждал, когда ей исполнится восемнадцать, а потом попросил ее в жены и… получил ее в жены. Он ее обожал… Он её боготворил… Они были небогатыми людьми: мама работала на ферме, а отец трудился на заводе, но они жили и радовались всем совместно прожитым дням, где были и радости побед, и горечи поражений. И это было так искренне, так трогательно и так прекрасно… Я видел, как люди во многих семьях ругаются, кому пойти поставить чайник или, например, выкинуть мусор. У нас «ругань» шла только в обратном смысле: каждый хотел пойти поставить чайник, каждый хотел пойти выкинуть мусор… Когда твой спутник хочет взять на себя больше, то и тебе хочется взять еще больше… Здесь интересный механизм: Чем меньше хочет взять на себя твой спутник, тем меньше хочется взять и тебе. И родители рвали из рук друг у друга домашние дела, семейные хлопоты, неприятные поручения, трудные задачи — все это каждый хотел сделать за другого… Я помню, как по утрам, во время очередного бритья, отец любил напевать какую-либо песню и мама часто говорила ему: «Перестань петь — я не могу сосредоточиться». Мама тогда подрабатывала в каких-то дошкольных учреждениях и писала по утрам отчеты. А папа ей отвечал — «Хорошо, я не буду петь. Но когда-нибудь ты будешь думать: как жалко, что он больше не поёт. Как было бы хорошо, если бы он сейчас запел». Я помню эти слова до сих пор: «Как было бы хорошо, если бы он сейчас запел». Странно… Почему такие вещи запоминаются?! Счастливым и веселым оказался их брак — единство душ и стремлений, взглядов и помыслов. Он был не только глубокий и серьезный, но радостный и веселый в каждую данную минуту… Каждый день отец благодарил судьбу за то, что она послала ему эту чудо-женщину, эту чудо-любовь, это чудо-чувство. И мы росли в тени этой великой любви и обожания. Мама умерла десять лет назад. Однажды я осторожно спросил отца: — Как же ты пережил то ужасное время? — «Что ты!» ответил он мне с нотками глубочайшей грусти в глазах. — «Я каждый день благодарю Бога за то, что боль разлуки выпала именно мне, а не ей… #ОпусыиРассказы © Астрид Линдгрен в группе Опусы и рассказы

Мужа две недели дома не было. А за ужином он понял, что вернулся зря Автор МИХАИЛ Лекс

Чeго-то вспомнилось... Ну, пepвого ребёнка я рожала будучи молодой, дyрной, после первого курса меда. Что мы там yчили? Химия, физика, биология, ну анатомия... Считала я тогда себя очень продвинутой во всех вопросах, но когда дело дошло до родов - дремучей, как сосновый бор. Где шишкинскими медведями бродили всякие, нет, не прeдрассудки, глупости. Если маловато мозгов, а с жизненным опытом совсем беда, то тётка начинает алчно впитывать в себя всякие побочные народные знания. Естественно, что страшно было, аж жуть и ужас, и готовность сдeлать всё, для спасения своего детеныша - зашкаливала. И вот одна дура сказала, что ежели заорать, то пуповиной рeбёнок кааак обовьется и все. Печаль свeтла... Другая дура, которая я, поверила. И дала тихую внутреннюю клятву ребеночку, что какая бы раззвиздяйка я не была в прошлом, всё, теперь с этим прошлым категорически покончено и не буду я орать, как бы не хотелось это моим внyтренним врагам. И вот рoжаю. 1979 год. Как в стишке - бeлая палата, крашеная дверь... "Лампочка Ильича", антикварные в своих панцирных антипружинах кровати. Четыре опытных бойца родильного фронта и я, дебилятко, напичканное страшилками для первородящих. Схватки. Больно. Очень. Организм тянет на поорать. Но клятва ребеночку - это свято! #опусы Нaчинаю читать стихи. Громко, с выражением, подвывая на высоте схваток. Девушка я тогда была с огромным литературным багажом. Но рожала я долго, и источник знаний начал иссякать. Когда я громко, с надрывом, читала стихи Ф. Вийона : "И сколько весит этот зад, узнает завтра шея,"- акyшерка позвала врача. Посмотрели, температуру померяли - хороша во всех местах. Следующий раз вызвала врача, когда стихи закончились и я приступила к песням. Ну, легендарную "Вышли мы на дело, я и Рабинович", прослушали хорошо. "Взвейтесь кострами" -тоже не вызвала подозрений. Но когда я начала отчаянно орать: "Гоп - стоп, Зоя, кому давала стоя? "- сердце акушерки не выдержало, и врач был призван вновь. К приходу врача я вопила: "Сегодня праздник в доме дяди Зуя, а дядя Зуй сидит как жирный кот - Маруську, брякалку косую за Ваську замуж отдаёт ". Пока врач подходил ко мне, косая брякалка благополучно вышла замуж и я решила в её честь спеть: "У любви как у пташки крылья..." Ну, хотели вызвать психиатра... Пока я не прервала концерт для объяснeний смысла своего большого выступления . Дежурил тогда чудесный Ким Карапетян, я его помню и буду помнить. Он посмотрел на юное, прибацнутое и испуганное во всех местах существо и тихо сказал: - А давaй Сулико? И вот в рассветом утре сидят на кровати врач и роженица и задушевно вызывают: "Где же ты моя Сулико?" Ко второму куплету потянулись оставшиеся четыре тетечки. Первые лучи солнца окрасили нежным светом стены мрачной палаты, задушевные голоса все печалились по поводу Сулико, и врач сказал: - А пойдём ка голубушка, рожать? Проникшись к чудесному рыцарю в белом халате за его поддержку меня в борьбе с обвитием пуповины, я доверчиво спросила: - А петь там можно? Он посмотрел на меня со слезой и ответил : - Да конечно... Если сможешь... Ну, он не знал, с кем имел дело... Я смогла. Дочка родилась под песню : "По Дoну гуляет"... И характер у неё оказался такой бойцовский . Она потoм говорила : - Ну, мамo, если бы всех рожали под блатные песни впеpeмешку с пионерскими... Потом, когда я уже глубоким врачом попала в наш роддом на консультацию, меня признали старые сотрудники. И гордо показывали молодым. Ким Карапетян уже был на пенсии. Святой человек, акушер - гинеколог от Бога, помню до сих пор. И когда слышу "Сулико", и когда смотрю на свою дочку... Акушерам - поклoн... И да будет неиссякаем истoчник песен... И стихов. © Татьяна Игнатова

Рождённая на стыке веков 29 глава Автор: Шаира Баширова - Ожидание и неизвестность, хуже смерти, Даша. Так давно нет писем от Махсуд, я покоя себе не нахожу. Вдруг с ним случилось плохое? Может быть он ранен, может в плену... и меня нет рядом, - тихо говорила я Даше, стоя за станком. От переживаний, я и усталости не чувствовала. - Ну что ты сама себе выдумываешь, Халида? Война, пойми. Письма могут просто не доходить. Ведь похоронки на Махсуда не было, - ответила Даша. - Только это и поддерживает меня. Где он, что с ним... О, Аллах, помоги Махсуду! Только бы он был живой, только бы был живой. Я согласна на всё, без ноги, без руки... только бы он вернулся, - слёзы сами текли из глаз, капая на станок и руки в мазуте. Даша тяжело вздохнула. - А ты надейся и верь в это. Верь, подруга и он обязательно вернётся, - успокаивала меня Даша. Я взглянула на суровое лицо Аблуллы. - Сын на фронт просится, заявление написал. А ему только шестнадцать. Только бы война скорее закончилась, пока ему восемнадцать не исполнилось. Я не переживу, если и он уйдёт. А говорили, война быстро закончится. Два с половиной года уже эти фашисты топчут нашу землю, - говорила я, с тревогой посматривая на сына. Вечером, вся улица собралась у дома соседей Махмуд акя. У Эргаша акя, сын с войны вернулся, на костылях, без одной ноги. Мать Эркина плакала от радости, обнимая сына и целуя его, возводила хвалу Аллаху, что сын вернулся живой. У меня сердце сжалось, перед глазами стояло лицо мужа. Каждый день, по улице, на своём старом велосипеде, проезжал старый почтальон. Все выходили на улицу и с надеждой высматривали его велосипед. Бедный старик, проезжая мимо нашего дома, с виноватым видом пожимал плечами. А возле дома, к кому приходили письма, он улыбался, отдавая письмо и мрачнел, если приходилось приносить похоронку. Тогда в том доме раздавались крики и плач. Ведь и похоронить родных не могли и могилы где, тоже не знали. Это было страшно. Я в очередной раз сжимала перед собой руки и с надеждой смотрела на почтальона, который медленно крутил педали и подъезжал к нашему дому. - Ты прости, дочка, но тебе и сегодня ничего нет, - тихо говорил Тохир акя, будто это он был в этом виноват. Опустив голову, я возвращалась в дом. Махмуд акя в ожидании смотрел на меня. Я качала головой. - Ничего, дочка, ведь похоронки нет и слава Аллаху, - успокаивал меня Махмуд акя. Но я видела в его глазах отчаяние, тоску и боль. Мне искренне было жаль его. Кур у него не осталось, хотя он заботливо сам выводил их, ухаживал за ними. Но без сожаления, каждый месяц, резал для нас всех и мы эту курицу делили на части и готовили суп. - Дети есть хотят, они не понимают, почему есть нечего. Кончится война, ещё больше разведу их. Ничего, были времена и похуже, - с грустью говорил старик. И мы были ему очень благодарны, стараясь растянуть продукты, как можно дольше. Через несколько дней, после возвращения с войны, к Махмуд акя зашёл Эркин. Они сели на топчан, Эркин и Махмуд акя пили чай и тихо разговаривали. Мы с Мухаббат ушли в дом, чтобы не мешать им. Но вдруг услышали, как Эркин стал рассказывать о том, как воевал. Я встала у окна, за ситцевую занавеску и прислушалась. - Эх, Махмуд акя... Это страшная война, столько смертей вокруг. Я видел немцев... с автоматами и танками, они пощады не знают. Вот и моя нога осталась где-то там, взрыв был такой, что темно стало, потом стрельба. Меня с поля боя вынесла сестричка, хрупкая такая, маленькая, откуда только силы взяла, удивительно. Люди шли в атаку с криками "За Родину! За Сталина!" и бестрашно воевали с врагом. Я многое видел, Махмуд акя, среди нас были парни разных национальностей, русские, таджики, казахи, туркмены, узбеки, даже молдоване и белорусы, украинцы и латыши. Но у всех была одна цель - бить фашистов до последней капли крови. Сколько погибло в боях, не счесть. И сестричка... меня-то спасла, потом вернулась на поле боя... а тут взрыв, погибла девчушка, а я и имени её не спросил. А от Махсуда так и нет писем? - вдруг спросил Эркин. - Нет, сынок. Уже десять месяцев нет вестей, - тяжело вздохнув и вытирая рукавом своего старого халата набежавшую слезу, ответил Махмуд акя. - Жив был бы, написал бы. Так часто бывало, парни уходили в разведку и не возвращались. Немцы могли просто сжечь тела, или в бою землёй засыпало, кто искать будет? - сказал Эркин. Я не выдержала и выскочила из дома. - Ну что же Вы такое говорите, Эркин? Жив Махсуда акя, слышите, жив! Уходите! Отажон? Не слушайте Вы его. Наш Махсуд акя жив! Я чувствую это и Вы верьте, - почти истерично кричала я. Эркин в недоумении посмотрел на меня и взяв свой костыль, медленно поднялся. - Простите... я не хотел. Махмуд акя, верно говорит Халида опа, похоронки нет, значит вернётся Ваш сын, - обернувшись на старика, у которого и взгляд потух, сказал Эркин и пошёл к калитке. Махмуд акя судорожно сжал край курпачи и побледнел. Я это увидела в свете тусклой лампы, подвешенной к винограднику над топчаном. - Отажон? Что с Вами? Мухаббат? Отцу плохо, воды несите, - крикнула я, помогая старику прилечь. Поправив под его головой подушку, я склонилась над ним. - Отажон, умоляю Вас, не покидайте нас. Как же мы жить будем, если Вы... Махсуд акя вернётся и Вы сами его встретите. Отажон? - не переставая плакать, говорила я. Прибежала Мухаббат с кружкой воды. Во дворе стоял колодец, с деревянной крышкой, с оцинкованным ведром на цепи, из которого мы и набирали воду. Я приподняла подушку, губы старика дрожали, но с усилием, он сделал два глотка. - Мухаббат, дочка... Халида, я... пусть Аллах будет милостив ко мне... и доволен мной... Моя Райхон... - Махмуд акя замолчал, не договорив, его глаза закатились и закрылись... навсегда. Я поверить не могла, ещё утром, он ходил по двору, играя с Гульнарой и Замирой. - Отажон! Нет! О, Аллах, нет... - упав на грудь отца, закричала Мухаббат. - Ведь отец ещё не был старым... Ну зачем пришёл этот Эркин? - сказала я, упав к ногам Махмуд акя. Сколько мы с Мухаббат так просидели, не знаю. Я медленно поднялась и пошла к соседям. Вскоре, во дворе собрались люди. Плохая весть обычно разносится быстро, но была война, люди были растеряны, со своими проблемами и всё же, мужчины организовано сделали всё, что полагалось в таких случаях. Пришли Мирза и Даша, которая, как могла, успокаивала меня. - Ты должна быть сильной, Халида. Ну что делать? Махмуд акя был не молод, теперь только одна надежда, что Махсуд вернётся, - обняв меня за плечи, говорила она. - Что я ему отвечу, когда он спросит, почему не уберегла его отца? Даша? Больно-то как! - упав ей на груды, рыдала я. Как оказалось, покойная жена Махмуд акя ещё при жизни приготовила для похорон всё необходимое. И ей это понадобилось, теперь вот и Махмуд акя. Тело быстро омыли, завернули в саван, потом завернули в двойную, сшитую пододеяльником, материю, только много большую, положили в тоут (гроб) и обернув тоут белой материей, рано утром унесли на кладбище. Сердце сжималось от боли, дети были растеряны, Мухаббат не переставая плакала. Во двор заходили соседи, читали поминальную молитву и тихо уходили. Но с уходом одного человека, жизнь не останавливалась, нужно было жить дальше. Только с того дня, что-то надломилось в душе, поддерживающая нас вера, которая теплилась в душе, медленно таяла. После смерти дедушки, Аблулла замкнулся в себе. Он и так был не очень разговорчив, а тут, вроде повзрослел, посуровел. Но работал он во всю силу и держался на ногах крепко, тогда, как его сверстники, часто падали без чувств от изнурительной работы. Однажды, проснувшись ранним утром, я как обычно подошла будить сына, мы вместе с ним и Мухаббат, едва перекусив, шли на завод. Но на месте его не было. Я сначала подумала, что он пошёл в туалет. Но Аблулла не возвращался, я даже постучала в дверцу туалета. Тишина. Мной овладела паника. - Мухаббат? Хурсандой? Абдуллы нет! - в отчаянии закричала я. - Как нет... но он же спал тут, на топчане. Я ещё сказала ему, что рано спать во дворе, ночи прохладные, но он же такой упрямый. Хурсандой, дочка, не видела брата? - спросила Мухаббат, повернувшись к дочери. Хурсандой покачала головой. - Вчера вечером только видела, - ответила девушка. Вдруг,на его постели я увидела кусочек бумаги и тут же схватив её, стала читать. Руки и губы мои дрожали, глаза в слезах, буквы расплывались. Мухаббат выхватила из моих рук записку и стала читать вслух. - Мамочка, родные мои. За меня не волнуйтесь. Я ушёл воевать, бить проклятых фашистов. Земля под ногами горит, не могу я просто сидеть и ждать, когда мой отец и другие воюют. Простите меня, мама, я иначе не мог. Я вернусь с победой, - читала Мухаббат. Я растерянно села на топчан и закрыв ладонями лицо, заплакала. - Что это значит, кеное? Я не поняла... он что, убежал на войну, что ли? - спросила Мухаббат, чуть не плача. Тут у меня прорвалось то, что накопилось за долгое время, я вскочила и бросилась женщине на грудь. Остановить рыдания, я уже не могла. Мухаббат тоже заплакала, гладя мои плечи, она пыталась меня успокоить. - Прошу Вас, кеное, слезами тут не помочь. Нужно на вокзал бежать, может успеем его перехватить. Он же ещё ребёнок совсем. Куда он поедет? Его всё равно не примут, - говорила Мухаббат. - Вы правы, Мухаббат. Правы... нужно на вокзал ехать. О, Аллах, только бы с ним ничего не случилось. Я этого не переживу, - бормотала я. Мы поехали на вокзал, я, как сумасшедшая, бегала между вагонами и звала сына по имени, спрашивала о нём всех, кто встречался на пути. - Вы парня шестнадцати лет, чернявого, красивого такого, не видели? - звучал один и тот же вопрос. На меня смотрели с жалостью и недоумением, но с сожалением качали головами. Более двух часов мы с Мухаббат бегали по всему вокзалу, зашли и к начальнику. - Два с половиной часа назад, ушёл поезд на Москву, думаю, Ваш парень и сел в него. Что же Вы, мамаша, так невнимательны к сыну? А? Сейчас много ребят сбегают на войну, наверное, Ваш на вид взрослый, иначе, его бы сняли с поезда. Совсем молодых мы отправляем в участок, потом домой, - сказал начальник вокзала. Я беспомощно сползла по стене на бетонный пол. Мухаббат присела рядом. - Ну не отчаивайтесь Вы так. Вернётся Ваш герой, куда он примкнёт? Таких мальцов обратно отправляют, - видя моё отчаяние, сказал начальник вокзала. - Он не вернётся... только когда кончится эта проклятая война, только тогда вернётся... если в живых останется, - посмотрев на мужчину снизу вверх, сказала я. Я хорошо знала Абдуллу, он был упрямый и характером твёрдый, если задумал что - не отступит. - Что будем делать, кеное? - спросила Мухаббат. Я, опираясь о пол, медленно поднялась. Ноги, словно ватные, не шли. - Пойдём домой, что ещё делать? - ответила я. В трамвае, мы ехали молча. На завод поехали прямо с вокзала, опаздывать было нельзя, в военное время за это могли и расстрелять. К заводу мы уже бежали и запыхавшись, подошли к станкам. Вдалеке я увидела Мирзу, он давал указание рабочим. Даша уже стояла у станка. - Где вы были, Халида? Хорошо, не опоздали. Перед сменой митинг был, добровольная сдача крови для раненых солдат, прибывающих с войны. В обеденный перерыв можно сдать. Ты пойдёшь? - спросила Даша. Но увидев мой расстерянный, полный слёз взгляд, она замолчала. - Абдулла сбежал. Воевать ушёл, - беспомощно сказала я. Руки машинально работали, измеряя размеры снарядов до миллиметра. - Как сбежал? Куда, когда? - воскликнула Даша. Подошёл Мирза и стал проверять нашу работу. - Вот тут точнее бери, - сказал он, показывая пальцем на снаряд. - Мирза, Абдулла сбежал, - сказала ему Даша. - Вот сорванец! Сбежал таки? - сказал Мирза, ухмыляясь. с удивлением взглянула на него. - Так... Вы знали? - спросила я. - Работай, Халида. У меня для тебя известие есть. Зайди в обеденный перерыв ко мне, - сказал Мирза. - Какая весть, Мирза? Ну какая весть? Я места себе не нахожу, не знаю что с сыном, да и кровь сдавать нужно для наших бойцов, - ответила я, уткнувшись взглядом в станок. - Ничего, кровь и завтра можно сдать. Хотя, какая к черту кровь? Ты в зеркало на себя когда в последний раз смотрела? Кожа и кости, в тебе и крови нет, бледная какая. Даша? У нас продукты должны быть, вечером занеси к Халиде домой. Или нет, мы вместе с Дашей сегодня к вам придём, поговорить нужно, - сказал Мирза, поворачиваясь к другим рабочим. За станками стояли совсем ещё дети, но они с таким усердием и умением обрабатывали снаряды, стараясь для фронта. В каждом из них, была неведомая сила, каждым снарядом, они словно убивали десятки немцев. Их сосредоточенные, голодные лица, вызывали восхищение и придавали силы нам, слабым женщинам. - Дети работают, а мы что же, слабее их? - говорили женщины. Откуда брался этот энтузиазм и воля в этих детях, да и в нас тоже, я до сих пор не могу понять. Но в обеденный перерыв, мы с Дашей и Мухаббат пошли в пункт, где медики принимали кровь. Хурсандой Мухаббат идти запретила. - Но, мамочка? Я тоже должна... - воскликнула девушка. - Я за тебя и за себя сдам. Забыла, как два дня назад, ты в обморок упала? Лучше иди, хоть что-нибудь поешь в столовой, - сказала Мухаббат. Я не вмешивалась, просто пошла в обеденный перерыв и сдала кровь. Но Мухаббат и правда, сдала в два раза больше. И у неё, и у меня, кружилась голова, нам сказали, чтобы мы поели. В столовой, где сидели рабочие и быстро ели, мы присели за стол. На столах уже стояли миски с супом, приготовленные для рабочих заранее, впрочем, супом это варево и назвать было трудно, но никто не жаловался, все молча ели. Могло бы и этого не быть. Вечером, Мухаббат быстро сварила машхурду, зёрна маша всегда были питательные и сытные. Правда, вместо риса, который добавляют, когда маш сварится, пришлось сделать немного лапши, из воды и муки. Дети тоже с удовольствием ели его. Русские дети, что однажды пришли в этот дом, наверное по-своему привязались к нам, даже говорить начали по-узбекски и игрались с Замирой, которую каждое утро приводила Даша и с Гульнарой. Мы со страхом оставляли их одних, после смерти Махмуд акя, но иного выхода просто не было. Вечером, с небольшим мешком в руках, пришли Мирза и Даша. К своей радости, мы смотрели, как Мирза вытаскивает из мешка всего понемногу: рис, маш, макароны, картошку, лук, даже печенье и вафли детям. На самом дне мешка, лежали куриные потроха, завернутые в газету. Хранить их было нельзя, поэтому сразу поставили варить. Мирза сел на топчан и позвал меня. - Сядь, Халида. Мне кое-что сказать тебе нужно, - похлопав по курпаче, тихо сказал он. Кажется, Даша знала, о чём будет говорить её муж. Она многозначительно на меня посмотрела, а я старалась угадать по её взгляду, что же такое могло случиться и что мне скажет Мирза. Поиск глав по хештегу : #ШаираБаширова_опусыИрассказы В день будут выходить по 3 главы. .... Автор Шаира Баширова для группы "Опусы и Рассказы" #опусыИрассказы Копирование и дальнейшее распространение рассказа -защищено авторскими правами и Запрещено ! ! !