Предыдущая публикация
друзья!!!!
помогите написать эссе обобщение на этот текст.... пожалуйста!!!
Определить понятие политического можно, лишь обнаружив и установив специфически политические категории. Согласимся, что в области морального последние различения суть “доброе” и “злое”; в эстетическом— “прекрасное” и “безобразное”; в экономическом — “полезное” и “вредное” или,например, “рентабельное” и “нерентабельное”. Вопрос тогда состоит в том,имеется ли также особое, иным различением, правда, неоднородное и не аналогичное, но от них все-таки независимое, самостоятельное и как таковое ужеочевидное различение как простой критерий политического и в чем это различениесостоит.
Специфически политическое различение, к которомуможно свести политические действия и мотивы, — это различение друга и врага.Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации; это различение может существовать теоретически и практически независимо оттого,используются ли одновременно все эти моральные, эстетические, экономические илииные различения. Не нужно, чтобы политический враг был морально зол, не нужно,чтобы он был эстетически безобразен, не должен он непременно оказатьсяхозяйственным конкурентом, а может быть, даже окажется и выгодно вести с ним дела.Он есть именно иной, чужой, и для существа его довольно и того, что он вособенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое, так что в экстремальномслучае возможны конфликты с ним, которые не могут быть разрешены нипредпринятым заранее установлением всеобщих норм, ни приговором “непричастного”и потому “беспристрастного” третьего.
Понятие “друг” и “враг” следует брать в ихконкретном, экзистенциальном смысле, а не как метафоры или символы; к ним недолжны подмешиваться, их не должны ослаблять экономические, моральные и иныепредставления, и менее всего следует понимать их психологически, вчастно-индивидуалистическом смысле, как выражение приватных чувств и тенденций.“Друг” и “враг” — противоположности не нормативные и не “чисто духовные”. Либерализм,для которого типична дилемма “дух — экономика”, попытался растворить врага состороны торгово-деловой в конкуренте, а со стороны духовной в дискутирующемоппоненте. Конечно, в сфере экономического врагов нет, а есть лишь конкуренты;в мире, полностью морализованном и этизированном, быть может, уже осталисьтолько дискутирующие оппоненты. Но все равно, считают ли это предосудительнымили нет, усматривают ли атавистический остаток варварских времен в том, чтонароды реально подразделяются на группы друзей и врагов или нет, этапротивоположность в сфере политической и сегодня действительна и дана какреальная возможность каждому политически существующему народу. Отрицать эторазумным образом невозможно. Итак, враг не конкурент и не противник в общемсмысле. Враг также и не частный противник, ненавидимый в силу чувстваантипатии. Врага в политическом смысле не требуется лично ненавидеть, и лишь всфере приватного имеет смысл любить “врага своего”, т.е. своего противника. Ибопонятие “враг” предполагает лежащую в области реального эвентуальность борьбы.
Война есть вооруженная борьба между организованнымиполитическими единствами, гражданская война — вооруженная борьба внутринекоторого (становящегося, однако, в силу этого проблематическим)организованного единства. Так же, как и слово “враг”, слово “борьба” следуетздесь понимать в смысле бытийственной изначальности. Оно означает неконкуренцию, не чисто духовную борьбу-дискуссию, не символическое борение,некоторым образом всегда совершаемое каждым человеком, ибо ведь и всячеловеческая жизнь есть борьба и всякий человек — борец. Понятия “друг”, “враг”и “борьба” свой реальный смысл получают благодаря тому, что они в особенностисоотнесены и сохраняют особую связь с реальной возможностью физическогоубийства. Война следует из вражды, ибо эта последняя есть бытийственноеотрицание чужого бытия. Война есть только крайняя реализация вражды. Ей ненужно быть чем-то повседневным, чем-то нормальным, но ее и не надо восприниматькак нечто идеальное или желательное, а скорее, она должна оставаться в наличиикак реальная возможность, покуда смысл имеет понятие врага.
Если войны сегодня не столько многочисленны иповседневны, как прежде, то они все-таки настолько же или, быть может, ещебольше прибавили в одолевающей мощи, насколько убавили в частоте и обыденности.Случай войны и сегодня — “серьезный оборот дел”. Мир, в котором была быполностью устранена и исчезла бы возможность такой борьбы, окончательноумиротворенный земной шар, стал бы миром без различения друга и врага ивследствие этого миром без политики. В нем, быть может, имелись бы множествовесьма интересных противоположностей и контрастов, всякого рода конкуренция иинтриги, но не имела бы смысла никакая противоположность, на основании которойот людей могло бы требоваться самопожертвование и им давались бы полномочияпроливать кровь и убивать других людей. Война как самое крайнее политическоесредство вскрывает лежащую в основе всякого политического представлениявозможность этого различения друга и врага и потому имеет смысл лишь до техпор, пока это представление реально наличествует или по меньшей мере реальновозможно в человечестве. Напротив, война, которую ведут по “чисто” религиозным,“чисто” моральным, “чисто” юридическим или “чисто” экономическим мотивам, былабы противна смыслу. Из специфических противоположностей этих областейчеловеческой жизни невозможно вести разделение по группам друзей и врагов, апотому и какую-либо войну тоже. Войне не нужно быть ни чем-тоблагоспасительным, ни чем-то морально добрым, ни чем-то рентабельным; ныне она,вероятно, ничем из этого не является.
Ничто не может избежать неумолимых следствийполитического. Если бы враждебность пацифистов войне стала столь сильна, чтосмогла бы вовлечь их в войну против непацифистов, в некую войну против войны,то тем самым было бы доказано, что она имеет действительно политическую силу,ибо крепка настолько, чтобы группировать людей как друзей и врагов. Если волявоспрепятствовать войне столь сильна, что ей не страшна больше сама война, то,значит, она стала именно политическим мотивом, т.е. она утверждает, пусть дажелишь как вероятную возможность, войну и даже смысл войны. В настоящее время этокажется самым перспективным способом оправдания войны. Война тогдаразыгрывается в форме “последней окончательной войны человечества”. Такие войны— это войны по необходимости, особенно интенсивные и бесчеловечные, ибо они,выходя за пределы политического, должны одновременно умалять врага в категорияхморальных и иных и делать его бесчеловечным чудовищем, которое должно быть нетолько отогнано, но и окончательно уничтожено, т.е. не является более толькоподлежащим водворению обратно в свои пределы врагом. Но в возможности такихвойн особенно явственно сказывается то, что сегодня война как возможность ещевполне реальна, а только об этом и идет речь при различении друга и врага ипознании политического. Всякая противоположность — религиозная, моральная,экономическая или этническая — превращается в противоположность политическую,если она достаточно сильна для того, чтобы эффективно разделять людей на группыдрузей и врагов. Так же и “класс” в марксистском смысле слова перестает бытьчем-то чисто экономическим и становится величиной политической, если достигаетэтой критической точки, т.е. принимает всерьез классовую “борьбу”,рассматривает классового противника как действительного врага и борется противнего, будь то как государство против государства, будь то внутри государства, вгражданской войне.
20:08
Государству как сущностно политическому единствупринадлежит jus belli, т.е. реальная возможность в некоем данном случае в силусобственного решения определить врага и бороться с врагом. Какими техническимисредствами ведется борьба, какая существует организация войска, сколь великивиды на победу в войне, здесь безразлично, покуда политически единый народготов бороться за свое существование и свою независимость, причем он в силусобственного решения определяет, в чем состоит его независимость и свобода.Развитие военной техники ведет, кажется, к тому, что остаются еще, может быть,лишь немногие государства, промышленная мощь которых позволяет им вести войну,в то время как малые и более слабые государства, добровольно или вынужденноотказываются от jus belli, если им не удается посредством правильной политикизаключения союзов сохранить свою самостоятельность. Это развитие отнюдь недоказывает, что война, государство и политика вообще закончились. Каждое измногочисленных изменений и переворотов в человеческой истории и развитиипорождало новые формы и новые измерения политического разделения на группы,уничтожало существовавшие ранее политические образования, вызывало войнывнешние и войны гражданские и то умножало, то уменьшало число организованныхполитических единств.
20:08
Государство как наиважнейшее политическое единствосконцентрировало у себя невероятные полномочия: возможность вести войну и темсамым открыто распоряжаться жизнью людей. Ибо jus belli содержит в себе такоеполномочие; оно означает двойную возможность: возможность требовать от тех, ктопринадлежит к собственному народу, готовности к смерти и готовности к убийствуи возможность убивать людей, стоящих на стороне врага. В экономическифункционирующем обществе достаточно средств, чтобы выставить за пределы своегокругооборота и ненасильственным, “мирным” образом обезвредить побежденного,неудачника в экономической конкуренции или даже “нарушителя спокойствия”,говоря конкретно, уморить его голодом, если он не подчиняется добровольно; вчисто культурной, или цивилизационной, общественной системе не будет недостаткав “социальных показаниях”, чтобы избавить себя от нежелательных угроз илинежелательного прироста. Но никакая программа, никакой идеал, никакая норма иникакая целесообразность не присвоят права распоряжения физической жизньюдругих людей. Всерьез требовать от людей, чтобы они убивали людей и были готовыумирать, дабы процветали торговля и промышленность выживших или рослапотребительская способность их внуков, — жестоко и безумно. Проклинать войнукак человекоубийство, а затем требовать от людей, чтобы они вели войну и навойне убивали и давали себя убивать, чтобы “никогда снова не было войны”, — этоявный обман. Война, готовность борющихся людей к смерти, физическое убиениедругих людей, стоящих на стороне врага, — у всего этого нет никакогонормативного смысла, но только смысл экзистенциальный, и именно в реальностиситуации действительной борьбы против действительного врага, а не в каких-тоидеалах, программах или совокупностях норм.
Конструкции, содержащие требование справедливойвойны, обычно служат опять-таки какой-либо политической цели. Требовать отобразовавшего политическое единство народа, чтобы он вел войны лишь насправедливом основании, есть именно либо нечто само собой разумеющееся, еслиэто значит, что война должна вестись только против действительного врага, либоже за этим скрывается политическое устремление подсунуть распоряжение jus belliв другие руки и найти такие нормы справедливости, о содержании и применениикоторых в отдельном случае будет решать не само государство, но некий иной,третий, который, таким образом, будет определять, кто есть враг. Покуда народсуществует в сфере политического, он должен — хотя бы и только в крайнем случае(но о том, имеет ли место крайний случай, решает он сам, самостоятельно) —определять различение друга и врага. В этом состоит существо его политическойэкзистенции. Если у него больше нет способности или воли к этому различению, онпрекращает политически существовать. Если он позволяет, чтобы кто-то чужойпредписывал ему, кто есть его враг и против кого ему можно бороться, а противкого нет, он больше уже не является политически свободным народом и подчинениной политической системе или же включен в нее. Смысл войны состоит не в том,что она ведется за идеалы или правовые нормы, но в том, что ведется она противдействительного врага. Все замутнения этой категории “друг — враг” объясняютсясмешением с какими-либо абстракциями или нормами.
Далее, было бы заблуждением верить, что одинотдельный народ мог бы, объявив дружбу всему миру или же посредством того, чтоон добровольно разоружится, устранить различение друга и врага. Таким образоммир не деполитизируется и не переводится в состояние чистой моральности,чистого права или чистой хозяйственности. Если некий народ страшится трудов иопасностей политической экзистенции, то найдется именно некий иной народ,который примет на себя эти труды, взяв на себя его “защиту против внешнихврагов” и тем самым политическое господство; покровитель (Schutzherr)определяет затем врага в силу извечной взаимосвязи защиты (Schutz) иповиновения.
Из категориального признака политического следуетплюрализм мира государств. Политическое единство предполагает реальнуювозможность врага, а тем самым и другое, сосуществующее политическое единство.Поэтому на Земле, пока вообще существует государство, есть много государств ине может быть обнимающего всю Землю и все человечество мирового “государства”.Политический мир — это не универсум, а плюриверсум. Политическое единство посвоему существу не может быть универсальным, охватывающим все человечество ивесь мир единством. Если различные народы, религии, классы и другие группыобитающих на Земле людей окажутся в целом объединены таким образом, что борьбамежду ними станет немыслимой и невозможной, то и гражданская война внутриохватывающей всю Землю империи даже как нечто возможное никогда уже не будетфактически приниматься в расчет, т.е. различение друга и врага прекратится дажев смысле чистой эвентуальности, тогда будут лишь свободные от политикимировоззрение, культура, цивилизация, хозяйство, мораль, право, искусство,беседы и т.д., но не будет ни политики, ни государства. Наступит ли, и если да,то когда, такое состояние на Земле и в человечестве, я не знаю. Но пока егонет. Предполагать его существующим было бы бесчестной фикцией. И весьманедолговечным заблуждением было бы мнение, что ныне (поскольку война междувеликими державами легко перерастает в мировую войну) окончание войны должнопредставлять собой мир во всем мире и тем самым идиллическое состояние полной иокончательной деполитизации.
Следующая публикация
Нет комментариев