Как человек уходит в дом престарелых? С каким лицом, с какими мыслями собирает он узелок, складывает фотографии, в последний раз на пороге окидывает взором жилище? Врагу не пожелаешь.
Просто однажды я пришла, позвонила как обычно, прижимая под мышкой — тоже как обычно — коробку с её любимым песочным тортиком. Тишина за дверью.
Тишина бывает разная. Когда человек выходит за хлебом — одна тишина, когда покидает дом навсегда — совсем другая. Выглянула соседка.
- А Мили нет. Увезли в дом престарелых.
Вообще-то её звали — господи, почему в прошедшем времен, ведь не на кладбище увезли - её зовут Миа. Очень подходящее имя для актрисы, на афишах прекрасно смотрится.
***
Такие дела. Значит, сбылось то, чего она так отчаянно боялась — казённого дома на старости лет. Она жаловалась на родных в последнее время.
Я снисходительно и мудро — мы все мудрые, когда дело касается не своих проблем - разводила чужую беду руками. Учила, что о родне как о покойнике - или хорошо или ничего. Что в любом конфликте виноваты обе стороны.
Племянников тоже можно понять. Своих-то детей у Мии не было: тому виной прыгучая, летучая стрекозиная жизнь артистки.
У творческих людей характер не мёд. И к старости не сглаживается, а, напротив, топорщится и лезет колючками. Забывчивость, раздражительность, капризность, болтливость, подозрительность к близким людям, детская доверчивость к чужим.
***
Рано или поздно артисты покидают сцену. Миа покинула рано — так получилось. Это сейчас артисты в шоколаде, а в перестройку их пинали под зад. Приходилось реализовывать невостребованный талант на тех кто подвернётся под руку.
Родня отбрыкалась, брызнула кто куда: увольте, только мемуаров престарелой актрисы нам не хватало. Миа переключилась на дальнее окружение: на соседей, кассирш в магазине, провизоров в аптеке, медсестёр в больнице, на больных в очереди.
Тем линять было некуда и Миа вволю, с наслаждением слушая себя со стороны, прокачивала голосовые связки. В нужных местах патетически форсировала голос, искусно чередовала ноты от низких до высоких и наоборот, делала талантливые переходы от шёпота до мощных восклицаний. Модулировала, интонировала, артикулировала.
Голос набирал оперную силу, наливался мощью, звенел… Особенно изумительной была акустика в общественных туалетах.
***
- Я была юная и хорошенькая, злопыхательниц всегда хватало. Вообрази, я в роли Грушеньки: «Пить хочу, совсем пьяная хочу напиться!».
И тут в носке туфли ворошится что-то живое, кусает. Первая реакция — завизжать. Но я актриса. Я картинно сбрасываю туфли и пляшу босиком цыганочку с выходом, будто так и задумано. Публика в восторге! Ступни у меня узкие, божественные, - Миа суёт мне под нос тощую цыплячью ножку. - На них буквально запал сидящий в партере первый секретарь обкома. А ты думаешь, откуда у меня квартира в центре?
Слушай дальше. Прихрамывая, добираюсь до гримёрки и вытряхиваю из туфли…. майского жука! Козни конкуренток. А были ещё подпиленные каблуки, растянутые нитки, слабительное и снотворное в чай… Эй, не вижу на твоём лице восторга.
- Жука жалко...
***
Миа в свои 79 не хотела отставать от современности. Дрожащие Миины пальцы касались не того места на экранчике смартфона, нечаянно стирали информацию.
Миа как нищенка стучалась к соседям, унижалась, надоедала хуже горькой редьки. Соседи баррикадировались от неё. Бедняжка Миа жила в многолюдном подъезде, будто в лесу. Или в вакууме. Приходилось вызывать настройщиков.
Чтобы войти в умерший комп или смартфон — нужно знать коды, пароли. А ведь нынче у людей вся недвижимость оцифрована. Можете представить, как легко она могла лишиться квартиры в центре?!
Однажды при её племяннике я обронила, что Миина квартира — проходной двор. Сказала со знаком плюс, в хорошем смысле.
Мие было смертельно скучно и она как ребёнок радовалась каждому гостю. За телефонную трубку хваталась как утопающий за соломинку. Цеплялась за живой голос на том конце провода как в спасательный круг.
Правда, диалог тут же превращался в театр одного лица. Как для всякой актрисы, для Мии существовал единственный достойный внимания человек во Вселенной — она сама. Прирождённый артист - всегда страшный эгоцентрист: яркий, убеждённый, вдохновенный.
Так вот, при неосторожных словах о проходном дворе лицо племянника окаменело. А ну, проникнет мошенница, опоит старушку, стырит документы, подсунет договор о дарении.
***
Не оправдываю и самой Мии, которая провоцировала, дразнила родных. Она обнаружила их слабое место и резвилась вовсю. Обещала, что заведёт соцработницу (пусть будет стыдно родным!), подружится с ней и завещает квартиру.
Что вот сейчас намарафетится, завьётся в ресторан, встретит мужчину мечты и сделает законным наследником.
Что вызовет из деревни дальнюю, более благодарную родню и пропишет у себя…
Ну разве можно так играть на нервах у близких?!
Мие устраивались проверки. Звонок, елейный голос на том конце, якобы соцопрос из департамента: хватает ли пенсии, не нужна ли компаньонка? А ещё они тут для пенсионеров собирают продуктовые корзины, так не озвучит ли любезная Миа Борисовна номер карты и код?
- А голос-то племяшкин! - вскрикивала Миа с трагическими нотками короля Лира (действие IV, первый акт, сцена в степи). - Сынок родной сестры меня проверяет: совсем тётка сбрендила или пока терпит? Забыли, что имеют дело с профессионалкой - у меня тончайший слух, не обманешь.
***
- В любовниках нужно иметь мачо, а замуж выходить за тютьку. Запомни: тють-ку! Именно таким являлся мой второй муж. У него была фамилия Нога и пунктик: чтобы жена непременно была тоже Ногой.
Тютька-то тютька, но тут упёрся рогами и копытами. Вообрази афишу, на ней огромными буквами: артистка Нога! И чтобы дети тоже Ноги. Мне пришлось пустить в ход всё искусство обольщения…
Миа намного старше меня. Но, когда мы шли вместе по улице, я чувствовала себя развалиной и Недоженщиной.
Я, нахохлившаяся, в глухом свитере, джинсах и кроссовках, рядом с ней — как Гаврош с сияющей Анжеликой. На макушке у неё качается широкополая шляпа с прибамбасом: пером, стеклярусом, цветком, вуалькой. На мне тёплая, натянутая на уши вязаная шапка. Мой девиз: чтобы тепло и удобно.
Она взбивала на голове пергидрольный пух, красилась, мурлыкая, подбирала бижутерию. Ею у неё были забиты выдвижные ячейки трёхэтажного ящика в спальне. Серьги к серьгам, бусы к бусам, хрусталь к хрусталю, янтарь к янтарю, зелёное к зелёному, красное к красному. Целая коллекция собрана за десятилетия поездок по стране и ближнему зарубежью. Любила пересыпать в горсти тяжёлые полудрагоценности, предавалась воспоминаниям перед благодарным слушателем в лице меня.
Звонила:
- Приходи с бутылкой, обмоем покупку! Такие говнодавчики отхватила, прелесть!
Говнодавчиками оказывались модельные туфли на высоких каблуках, ценой в полторы пенсии. В 79 лет! Или я чего-то не понимаю в этой жизни?
- Ты не можешь представить! Купила хрустальные бусы с голубиное яйцо, прозрачные как вода.
Куда столько? А то у Мии не хватает её спутанных клубков из бус и ожерелий.
***
Настоящая леди неукоснительно соблюдает четыре «Д». Держит спину. Держит паузу. Держит уголки рта приподнятыми. Держит дистанцию.
За столом ложку и вилку следует поднимать высоко, к самым губам. Шея прямая, ни на миллиметр не опускать подбородок.
Когда спутник подаёт тебе пальто, равнодушно урони руки и жди. Ни в коем случае не оглядывайся, не топорщись, не задирай и не выворачивай по-цыплячьи локти. Руки должны небрежно как шёлк скользнуть в рукава, если даже мужчине придётся для этого встать на колени...
- Но ведь пальто запачкается о грязный пол.
- Пальто можно отдать в химчистку, а репутацию ни в какой химчистке не отмоешь. В общем: когда подают пальто, настоящая леди не поднимает руки выше ж...ы.
***
Однажды она пришла в гости. А у моего сына комната была полна друзьями-студентами. Сели пить чай. С утра Миа хандрила, придиралась ко всему, болел бок. А тут воспрянула, расцвела, засверкала. Кокетничала напропалую, строила глазки, обмахивалась салфеткой как веером. Слабым дребезжащим голосом произнесла монолог Настасьи Филипповны, сцена прощания с князем.
Едва шумная молодёжь удалилась, Миа зашипела, спрыгнула со стула и рванула в туалет. Её долго не было, вышла, жалкая, смущённая. Несла застиранный нежно-розовый комочек: нечаянно напрудила в штанишки.
- Так чего ты терпела, Миа?!
Она огрызнулась:
- Эта дурацкая планировка: туалет рядом с кухней, слышимость отличная. Тут молодые интересные юноши, а я в двух метрах делаю пи-пи?! Я ещё не деградировала до такой степени.
Вот что значит Настоящая Женщина!
***
И вот эта леди, в облачке настоящих, ещё с советских дефицитных времён сохранившихся, вязких, маслянистых «Клима», со своим сокровищем (ящиком с бижутерией) - сейчас в доме престарелых... В телефоне буркнули:
«Кого? Нету. Выбыла на днях в «Ромашку».
«Ромашка» - частный пансионат. Назвали в честь бывшего детского садика. Название внушало оптимизм. Мир тесен: заведовала тем пансионатом моя приятельница. Она давно мечтала заняться чем-нибудь эдаким, богоугодным. Поговорили о Мие: «Своенравная бабуля, но ужасно забавная. Оказалась у нас благодаря Ксении, нашей санитарке».
Я видела худую женщину, которая возила в коридоре тяжёлой мочальной шваброй. На ней было подоткнутое Миино концертное платье в блёстках. Странная: моет пол и улыбается. Я спросила как пройти — молчит и улыбается.
- Она немтая.
- Немая?
- Немая — это которые как рыбы. А которые мычат — немтые. У Даля есть, по-моему, определение...
***
Так вот, Ксеня. В первое же утро размяла старушкам ножки-ручки. Принесла с улицы тазик со снегом и колотым льдом, умыла лежачих. Постоялицы уже одним глазом смотрели туда — а им устроили СПА-процедуры. Таращились, розовые, мокрые, моргали — как младенцы, которых искупали в первый раз в жизни. В глазках засветилась жизнь.
- Ксеня верующая, из старообрядческой деревни. Зажгла в комнатах самодельные свечки — у неё их целый чемодан под койкой. И вместо больничного запаха, если закрыть глаза... Мёд... сенокос… стройотряд… любовь-морковь...Бабульки ведь, как мухи в янтаре, все сплошь застыли в возрасте студенточек...
Мы перешли в кабинет, приятельница включила чайник. Он сиял белизной, чашки и ложки (помню по прежним чаепитиям, обычно с налётом), на этот раз блестели.
- Всё она, Ксеня. Её можно за деньги показывать. Восемнадцатый век в первозданном, очищенном виде. Прямо молюсь на неё, лишь бы не переманили. У нас ведь конкуренция, старики вторая нефть.
И я слушаю чудесную Ксенину историю.
***
В староверскую деревню приехало начальство, а там среди замшелых подолов крутится девчонка. Не углядели старухи, а ей любопытно: машины, люди, музыка, гроздья шариков. Ребёнок же.
Кстати, откуда прелестное дитя взялось среди агафий лыковых?
Её мать в девицах сбежала в город, прочь от икон, поклонов и покаяний. Через год вернулась с повинной головой, на спине рюкзак. На пузе тоже рюкзак, уже толкается.
После родов следов девицы не найти — либо загрызли до смерти старорежимные старушки, либо, опроставшись, снова удрала в город. А дитя в деревне поселилось как лучик солнца.
Районное начальство о малышке не ведало по причине бездорожья: мост давно унесло половодьем. За пенсией старухи сплавлялись на лодке, а зимой с батожком по льду. Впрягались и тащили в корытах продукты: масло постное, муку, макароны, крупы, соль. Остальное худо-бедно растили сами.
Девочку в интернат для глухонемых немедля, постановила опека. Ладно, только соберём. Приехали - девчонки след простыл. Спрятали. Подключили милицию, грозили судом.
А чего со старушек возьмёшь, их уже ветром шатает. Их свой суд ждёт, гораздо более страшный небесный.
Последняя, умирая, завещала Ксене, чтобы выходила к людям. Чтобы мать-кукушку напрасно не искала, а прилеплялась к первой встречной доброй женщине. А главное (впалый взгляд у умирающей на костлявом личике зажёгся страшно, как у боярыни Морозовой на известной картине) - чтоб ни шагу не ступала в вероломную церковь.
Староверский бог хранил Ксеню: сначала она кантовалась под батареей на вокзале. Питалась чаем, который знаками и мычанием просила наливать в особую кружечку, размачивала сухарики из рюкзака.
Буфетчица не продала Ксеню сутенёрам, хотя мыслёнки такие шныряли. Но совесть (которая и есть Бог) взяла верх.
Девушка некоторое время батрачила на её даче. Но простыла, подхватила воспаление лёгких, соседи вызвали скорую. А из больницы сплавили в психоневрологический. Там её тоже быстро приспособили: она мыла, скребла, чистила всё, включая старые задницы.
Тут-то её приметила владелица «Ромашки». Руководство диспансера Ксеню не отпускало: кому же охота лишаться ценной, ценнейшей, бесценной работницы — но у приятельницы было схвачено на самом верху.
***
- Вечером спектакль, а реквизит ещё не прибыл. А там всё построено на декорациях, на ветхих занавесах, такая задумка режиссёра-авангардиста. Все в ступоре. Я говорю: есть у вас половые тряпки? На меня таращатся, думают, у примы поехала крыша.
- Ну, рогожа на тряпки, много рогожи?
Нашёлся на складе пыльный, поеденный мышами рулон. Я взяла ножницы, усадила всю труппу, вооружила цыганскими иглами… Такие декорации получились — пальчики оближешь, успех ошеломляющий!
Миа, наконец, нашла благодарную и искреннюю слушательницу в лице Ксени. У той лицо зачарованное, будто слушает сказки Шехерезады. Их пути пересеклись в психоневрологии. Там как раз обследовалась Миа и признана абсолютно дееспособной, к немалому огорчению племянников. Её определили в обычный дом престарелых.
Но тут лишённая сказок своей престарелой Шахерезады, взбунтовалась безропотная «немтая».
Активно жестикулируя, поставила-промычала условие: в «Ромашку» без артистки ни шагу. И что ты думаешь? Миа, эта попрыгунья стрекоза, неожиданно проявила чудеса трезвости и холодной расчётливости.
Какая деменция, вы о чём?! Да у неё ни одна самая махонькая мысль не терялась. Она её, эту мысль, как бусики, аккуратно задвигала в один из многочисленных глубоких ящичков своей памяти. И при надобности легко и безошибочно отыскивала нужный «ящичек» и вынимала мысль в кристальной ясности, целости и сохранности.
Частный дом престарелых? Отлично. Свою квартиру Миа сдаст квартирантам - племянники пускай сосут лапу. Этих денег вполне хватит на «Ромашку»: отдельная угловая комнатка с крошечным туалетом и сидячей ванной. Питание, лекарства, уход. Пенсия копится на карте.
Приятельница отпила чаю, чтобы промочить горло.
- Но дальше о Ксене. С ней позанимался логопед, и она заговорила более-менее внятно (отсюда узнали её жизненные перипетии). И тут мы все офигели! Я же говорю: восемнадцатый век во всей красе. Ксеня до сих пор уверена, что гроза — это божий гнев. Забьётся у себя, свечи перед иконами зажжёт, распластается на полу.
Радуга у неё — это господь радуется, балуется как ребёнок погремушкой. Увидит Ксеня радугу - всё бросит. Лужа не лужа, плюхнется на колени, ладошки сложит и вся подастся вперёд, трепещет.
Счастливая Ксеня, думаю я. Вот звёзды в небе... Снежинка на рукаве... Узор на зимнем стекле: в лунном свете сказочные города из голубого хрусталя, а на солнце загораются янтарным оперением Жар-птиц…
Всё, всё для Ксени волшебство и промысел Бога.
***
Я уехала на море на всё лето. Безопасно наблюдала из окна южную грозу и думала о Ксене.
В её обмирающей душе в это время бушевали буря и отчаяние, и когда гроза уносилась - она вставала потрясённая, измученная, омытая, очищенная и напоённая, как земля после ливня.
А я вставала и потягивалась: пора в столовую, сегодня на полдник сырники. Ну гроза, ну и что. Гигантская электрическая искра, всего-то. А радуга — банальное преломление света в воде, малыши в садике знают. Вон возьму лупу и устрою на столе хоть десять радуг.
...А всё же дураки эти учёные, думаю я, поглощая холодные сырники. Это же надо так безжалостно выхолостить и обесцветить человеческую жизнь, лишить тайны. Вот кто их просил?! Это же только последний гад мог объяснить точёное серебряное чудо на морозном окне трещинками и пылью.
Ну открыл и открыл закон, сиди на попе ровно, помалкивай, засунув язык в то месте, на котором сидишь. Так нет же, на весь свет надо растрещать: вот я какой гений!
Да, да! Все их открытия следовало на законодательном уровне запретить, запечатать за семью замками, чтобы ни одно циничное объяснение природных явлений не просочилось за стены лабораторий. Не доросли ещё люди. Это как ребёнку сказать: чуда нет, божьего гнева и благости нет, а есть физика и химия, электричество и преломление.
Ох, натворит дел такой ребёнок!
***
Миа больше всего боялась казённого дома, а владелица «Ромашки» - поджога. Чего боишься — то случается.
...В коридоре стояли грязные лужи, валялись тлеющие матрасы. Владелица «Ромашки» с полицией просматривала записи с видеокамеры: там Миин племянник втихаря устраивал в комнате тётки костёрчик из газет - аккурат под шторкой...
Мию вытащила верная Ксеня. Они сидели на обугленном диване прижавшись друг к дружке — обе встрёпанные, испачканные сажей. Вот и встретились два одиночества. Мия почему-то в одной туфле… Артистка погорелого театра.
Рядом ходили пожарные, молодые интересные мужчины. Миа сидела с прямой спинкой как королева, приподняв уголки рта. Держала 4 Д.
И лишь когда коридор опустел, пожаловалась на майского жука в туфельке. Ей не поверили, решили, стресс от пожара. А потом Ксеня сняла с неё туфлю и вытряхнула уголёк - чулок был прожжён насквозь, и пахло горелым мясом.
Врач потом сказал, что имеет место быть атрофия нервных окончаний, вследствие запущенного артрита и диабета. Но я-то знаю, что имеет место быть Настоящая Женщина. Просто — настоящая женщина, и всё.
(с) Надежда Нелидова / Молчание девчат. Женские (и не только) истории... /Дзен Яндекс
#рассказы
Комментарии 1