Айвазовский у своего дома в Феодосии.
По словам Юлии Яковлевны, супруг был двуличен. На людях Иван Константинович вел себя корректно, был ласков и уважителен с женщинами и детьми. Но лишь только дверь его собственного дома закрывалась, Айвазовский менялся, "необузданная натура" живописца брала верх.
Иван Константинович кричал на жену и детей, топал ногами, запросто мог применить рукоприкладство. Юлия и дочери боялись художника как огня:
«Мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги».
Жизнь в такой обстановке отразилась на здоровье Юлии Яковлевны. У женщины проявилась некая нервная болезнь, последствия которой давали себя знать до конца жизни.
В своем письме Юлия Гревс не пыталась спасти доброе имя мужа, не боялась вынести сор из избы. Послание женщины поражало откровенностью и было проникнуто подлинным отчаянием:
«Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку».
«В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия».
«С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину, с бритвой, я успела с силой, которую дает иногда отчаяние, вырвать ее из его рук и выбросить в открытое окно».
На конверте письма, отправленного Юлией Гревс, стоял штемпель: "Одесса". И правда, женщина, забрав детей, сбежала от супруга-деспота, не прихватив ни денег, ни документов. Письмо завершалось отчаянным призывом к императору:
«Я молю для себя и детей моих одного только спокойствия и ограждения от грубого произвола!».
Сотрудники императорской канцелярии не стали передавать письмо императору, но завели дело, целью которого было выяснить, говорит ли Юлия Гревс правду, не очерняет ли художника.
Комментарии 39
А память о нём живёт вечно в его прекрасных картинах.
Разочарована.