РАССКАЗ.
Когда уходят хорошие люди, мир становится хуже...
- Здорово! Слушай, дело к тебе!
Эх, знаю я это дело…
- Ты же помнишь: Наташка, старшая моя, дом строит. Ну и.., – голос в трубке чуть замялся, – это…
- То. Сколько?
- Ну, тридцать…
- Надеюсь, рублями?
- Чего? – обалдело переспрашивает голос. – В смысле?
- Проехали. Номер карты давай.
- А-а-а, – наконец доходит до него. – Ты, в смысле, пошутил?
Он хихикает, диктует номер банковской карточки. Дикция у него ужасная – давно пора сменить зубной протез, но с третьего раза я наконец понимаю, что карточка у него та же самая, что и полгода тому назад.
- О’кей, уже перевел.
- Не, вот ты – человек! Не то, что эти…
Кто такие загадочные «эти», я не в курсе. Скорее всего об этом не знает даже сам Володька. Мой шурин.
Он – единственный родич моей жены, которого я знаю очень давно. Так уж вышло, что с моей ненаглядной мы познакомились во время моей службы в армии. Наши встречи не были особенно частыми: солдат себе не хозяин. Даже если в госпитале лежит. Но раз-два в неделю видеться кое-как удавалось. Вначале. Потом стало хуже: госпиталь, в котором я лежал, был в Ташкенте, а моя любовь жила в Чирчике – городке, до которого километров пятьдесят.
Вот тогда-то я и познакомился с Володькой. Старший брат моей жены в то далекое время был крепкий молодой мужик - модный до невозможности. Правда, мода эта отставала от Московской на добрый десяток лет, и Володька в широченных штанах-варенках, белых кроссовках и ярком галстуке смотрелся немножко забавно. На мой взгляд.
Как сейчас вижу: входит в палату эдакий вот расфуфыренный, загоревший дочерна, улыбается на все тридцать два кипенно белых зуба и несет в руках одуряюще пахнущую дыню. А еще – какой-то пакет…
- Здорово ребята! Где у вас тут сержант, – и фамилию мою.
- Ну я…
- О, тебя-то мне и надо! Ребята, вы тут дыньку пока оприходуйте. Мирзачульская, настоящая. А мы пока с ним поговорим. Пошли?
Я, честно говоря, сперва решил, что это муж моей избранницы пришел. Отношения выяснять. Ну, типа, тут раненные герои лежат, так ведь не кулаки же в ход пускать, ага? И чего мне делать?
Спустились мы с ним в парк, сели на лавочку. Он мне руку стиснул:
- Володькой меня зови. Я – старший брат твоей зазнобы, – и пакет протягивает. – Тут, чутка из дома. Сало моя жена коптила, вино – мы с батей сами… Казы (кто не знает – колбаса из конины) – соседи. Чурек, свежий. Ты пока выпей, закуси, остальное потом ребятам отнесешь…
Сам он пить не стал – за рулем. Оказалось, что работал Володька водителем самосвала. Мужа сестры шибко не любит: сноб. Правда, такого умного слова будущий шурин тогда не знал – возможно, и сейчас не знает, – но смысл именно такой.
- Он же ее в институт не пустил, – кипятится Володька. – А она у нас знаешь какая умная? Ого! А ты кем до армейки трудился?
И, узнав, что я был студентом, понимающе кивает головой.
– Выперли? Гулял? Ты гляди у меня: отслужишь – восстанавливайся! Куда сейчас без диплома? Баранку крутить, или вон, как батя – на стройке горбатиться? Выучишься, инженером станешь – такими как я командовать будешь!
Он шумит, улыбается во весь рот, даже хлопает меня по плечу. Правда, тут же отдергивает руку – здесь все-таки госпиталь, а не дом отдыха, и попал я сюда из-за речки, вот и кто знает: что у меня там болит?
Володька ушел через час, не дав мне сказать и трех десятков слов. Зато я знаю, что у него четверо детей. Есть любимая жена, которая умудрилась забеременеть старшей, провожая Володьку в армию. И младшая сестра, которую он обожает…
Он приехал через день после нашей встречи. И привез ЕЁ! Поухмылялся, стоя в стороне, пока мы целовались, а потом сунул руку в карман и протянул нам что-то:
- Во!
Это оказались ключи от комнаты в общежитии. Их дал Володьке его сменщик.
- Он все равно в Самарканд поехал, – шумит будущий шурин, – а чего комната простаивать будет?
Я к нему подошел, говорю:
-Дай!
А он мне:
– На. Тока пусть, говорит, они там не очень хавозят. А я ему: «Не бэ! Парень – студент из Москвы! Воспитанный!» Держите!
Это дорогого стоило. В той комнате мы… Э-эх! Чего там только не было, в тот день, в той комнате!
Володька привозил мою возлюбленную пару раз в неделю. Как он выкручивался на работе – не знаю. Как-то. И все время жалел, что не может отвезти меня познакомить со своими родителями. Те жили довольно далеко от Ташкента, так что если бы меня там поймал военный патруль или милицейский наряд – была бы уже не «самовольная отлучка из расположения части», а самое натуральное дезертирство. За которое ни тогда, ни сейчас по головке не погладят…
А потом… Потом нас все-таки выследил ее муж. И явился разбираться. Долго кричал, обещал, что напишет моим родителям в парторганизации, что пожалуется командованию моей части, что… В конце концов мне все это надоело, и я послал его куда подальше. Он попытался схватить ее за руку, я его оттолкнул. Ну, и понеслась…
В тот вечер я лишился коренного зуба. Утешало только то, что бывшему мужу пришлось вызывать «Скорую помощь». Болевой шок от перелома правой руки в локтевом суставе. «Скорую» вызывала она, а мне же было велено бежать в госпиталь и быстро. Пока милиция не приехала.
Всю ночь я промаялся, размышляя: а что мне будет, когда поломанный расскажет, кто его так, и выяснится, что я был в самоходе? Могут быть и проблемы… Но ничего не случилось, а утром в палату влетел Володька:
- Ты, эта! Правильно ты ему! А ну-ка, покажись! Эх, ты! Но ты не волнуйся: я к нему сегодня с утра приехал и сказал, что если он только пожалуется – роту свидетелей приведу. И все подтвердят, что он первый на раненого напал, уе?
Если честно, рогоносец действительно ударил первым. Правда, это же был и последний его удар – слишком уж удачно он стоял. Я до армии борьбой не зря занимался, да и служил не в стройбате…
А потом отец прислал мне денег, чтобы любимая могла снять квартиру в Ташкенте. И Володька на меня обиделся:
- Ну, вот чего ты отца дергал? У меня попросить не мог? Я тебе – никто?..
Но всему хорошему приходит конец. Нашу часть переводили к месту постоянной дислокации. В Сибирь. Любимая плакала, не желая расставаться, и все мои обещания, что сразу после армии я приеду к ней и заберу с собой на нее не действовали. И тут снова возник Володька.
- А ну, не реви! А ты – ты, вот! Бери с собой. Бери-бери! – и от всего своего большого сердца грузил меня свертками с домашней ветчиной и колбасой, копченой рыбой, сухофруктами…
…Через три месяца, ко мне примчался взъерошенный молодой:
- Тащ старсержант! Там вас… на КПП…
Это была ОНА. Радостно завизжала, повисла у меня на шее…
- Представляешь? Володьке премию дали, а он мне – денег на дорогу! Езжай, говорит, проведай своего…
На улице шел снежок, а я – без шинели, но мне было тепло. От того, что она меня любит. И еще от того, что есть на свете Володька…
…Пожениться сразу после армии у нас не вышло. Судьба часто вмешивается в наши планы и меняет их бестрепетной рукой. Жалел ли я об этом? Сперва – да, потом… Потом пришли другие заботы, другие беды и другие радости. Но дольше всех я вспоминал Володьку – отличного парня, который вполне мог бы стать моим другом…
А потом судьба, хмыкнув, снова перетасовала сданные нам карты, и я снова встретил ЕЁ. И теперь уже никуда не ушел.
И была свадьба. Почти смешная: свидетелями на свадьбе выступали взрослые сыновья новобрачных. Причем один из них – общий. А потом был ресторан…
- Ну, ты эта!..
- Володька!
- А то!
Мы с ним уже пару раз говорили по телефону, а увидел я его первый раз за двадцать с лишним лет. Эх, Володька… Где ж твои белоснежные зубы?
Коронки. Стальные. Глаза стали тусклыми, волосы – седыми и редкими. И загара – того черного среднеазиатского загара давно нет. Кожа землистая, нездоровая…
Потому, что жизнь тяжелая. Три девки и младший сын. Всех замуж выдал и поженил. Вместе с женой тянут деревенское хозяйство. Да, есть свои молоко и мясо, овощи и фрукты. А денег нет. Не то, чтобы совсем, но их не хватает. Ни на что… Жалуется:
- Дом, зараза! Крыша текеть. Я уж и так латал-латал – ни х…! Все равно текеть!
- Володька! Слушай, шурин: сколько твоя крыша стоит?
Теперь обижается:
- Не, ну ты, эта! Я те чего?
- Ты мне не «чего», а «кто»! Сколько на крышу надо? Говори добром, а не то твою Лену допрошу!
Он мнется, а потом называет сумму. Я не знаю, сколько стоит крыша в его Оренбургских степях, но в ценах на стройматериалы я кое-что смыслю. Этих денег хватит даже на две крыши… если, конечно, вам нужно покрыть собачью конуру!
- Володька! Чего врешь-то?
Он божится, что именно столько, сколько он сказал. Ладно, разберемся…
Разобрались. Володька выпил и рассказал, какой площади у него дом. Дальше – дело техники: прикинули, посчитали, рассчитали… Я отправил ему денег, да еще, как говорится – «с походом». Он позвонил, страшно ругался, обзывал меня транжирой и сообщил, что при Сталине таких растратчиков расстреливали. А потом нам пришла посылка. Десять килограммов домашнего топленого сливочного масла. И теперь уже в трубку ругался я. А Володька ржал. И было от чего: через неделю пришла посылка с домашним салом.
- Шурин! Ты чего творишь? Мы ж столько не съедим! Я твоими продуктами, что – на рынке торговать должен?
- Ты, эта! Не торгуй! Из тебя торгаш – как из дерьма снаряд!
И веселый гогот.
Посылки приходили долго. И часто. Потом реже. И еще реже. А потом и вовсе перестали. Володьке с женой стало тяжело держать хозяйство. А дети разъехались. И по-прежнему просят у отца денег. Нет, они не так уж плохи, просто все четверо – безалаберные. И какие-то невезучие. Им ни на что не хватает. Ни на лечение детей, ни на нормальное жилье...
Володька бился как рыба об лед. Брался за все подработки, какие был в силах. Распродал остатки скотины. Вместе с женой принялся экономить буквально на всем: на воде, на газе, на еде… Но этого было мало. И однажды Володька позвонил мне. Долго мялся, мычал в трубку, а потом попросил взаймы. Пятьдесят тысяч…
Я дал. Хотя догадывался, что этих денег я больше не увижу. А через полгода он попросил снова:
-Эта, хоть сколько-нибудь…
С тех пор раз в полгода он просит «взаймы». Иногда пять-шесть тысяч, иногда тридцать-сорок. А раз в год я присылаю ему денег без просьбы. Тогда они с женой приезжают к нам в гости. Володька всегда везет с собой подарки: мясо, сало, масло, рыбу. Уже давно не свои, но…
- Ты, эта! Сам-то все не лопай – внукам давай! Пусть попробуют натурального! Без этого… как его? Еще на гоvно похоже…
- Без ГМО?
- Во! Без него! А мы с тобой сейчас, – и лукаво подмигивает, показывая на баклагу с самогоном.
Жена дуется: чего это мы Володькино семейство себе на шею повесили? И я даже соглашаюсь. Но когда он снова звонит и мнется, прежде чем озвучить сумму, я всегда вспоминаю дыню, ключи, и все остальное. Ладно, шея у меня крепкая. Володьку-то уж выдержит!
P.S. Скоро уже три года, как Володьки не стало. Наверное, мир даже не заметил, что из него ушел еще один хороший человек. Вот только когда уходят хорошие люди, мир становится хуже…
---Автор Борис Орлов ---