Пенсионеры России

😱 82-летний актеp и pежиccеp Cеpгей Ηикoненкo интеллигентнo, нo жеcткo выcказалcя o Φилиппе Κиpкopoве: — Я сaм Κиркоровa не смотрю и его не yвaжaю. Μне он не импонирyет не только по-человечески, но и кaк певец. Я любил дрyгиx пeвцов. C нeкоторыми из ниx дажe был знаком лично. Μнe приятно вспоминать встрeчи с Юpием Γyляевым, Μyслимом Μагомаевым… Βот это были певцы! Φилипп Κиpкоpов по сpавнению с ними нa мой взгляд – сaмодеятельность. Для меня лично он — pестоpaнный певец. Cпpaведливости paди xочy сказать, что в свое время был мюзикл «Чикаго» — вот там он годился. Больше нигде мне он не нравится. Уpовень – «Зaйкa моя», pестоpaн. Εсли телевизоp включy и его yвижy, пеpеключy нa дpyгyю пpогpaммy. Οн тaкoй неприличный челoвек, кoтoрый спoсoбен yдaрить женщинy, oбидеть слaбoгo. «Βеликa Φедoрa, дa дypa» — знaете тaкyю пословицy? У него xоpошие физические дaнные. Βыpос, вымaxaл, a yмa много, поxоже, не нaжил. 😡 Согласны с ним?

ПОЛЕЗНЫЕ СОВЕТЫ... Здоровые суставы. ✔️Железо. — При заболеваниях выделяется повышенное количество фосфора. — Его выведению способствует железо, которое содержится в гранате, языке, печени. ✔️Селен. — Нужен для образования суставной жидкости. — Источником является мясо, неочищенный рис, чеснок, водоросли. ✔️Бор. — Способствует укреплению костной ткани. — Большое количество имеется в орехах, капусте, морепродуктах, изюме, черносливе. ✔️Цинк. — Помогает выработке коллагена, участвует в процессе регенерации клеток. — Источники - нежирное мясо, коричневый рис. ✔️Кальций. — Делает более крепкими ткани костей. — Содержится в молочных продуктах, орехах, твердых сортах сыров, яйцах, кукурузе.

Прощайте, русские люди! С нее сорвали кофту и дали двадцать ударов палкой по старческой спине. Потом замертво выволокли и бросили в одиночную земляную яму. С тех пор каждый день ее избивали, но избитая, голодная, со страшно опухшими ревматическими руками и ногами, она молчала. Шахтеры Всю свою жизнь — 56 лет без малого—провела Анна Власьевна Корчева в этом небольшом шахтерском городке. Восемнадцати лет вышла замуж за шахтера. В 1912 году, когда сыну Степану минуло семь лет, муж застудился на шахте и слег. После смерти мужа Анна Власьевна пошла на работу в шахту. Сначала работала на шахтном дворе, потом по уборке конторы, потом откатчицей, а потом сделали ее кладовщиком. И не было аккуратней и лучше ее кладовщика, ни один мужчина не мог с ней сравняться. Так она и проработала в шахте кладовщиком двадцать лет, до самой войны. Уже при советской власти много раз ее премировали, посылали на курорт. Всё, что она зарабатывала, шло на сына: его она одевала в лучшее, кормила лучшим, покупала ему книги, игрушки. Степа рос молодцом. Всю силу самоотверженной горячей любви, которая жила в ее тихом, бесхитростном сердце, отдала Анна Власьевна сыну. Когда он заболевал, она бывала сама не своя. Она звала к нему лучших докторов. Каждый вечер, укладывая Степу спать, она рассказывала ему старинные сказки, которые слышала в детстве еще от своей бабушки. И эти минуты, когда она сидела у постели засыпающего сына и говорила негромкие, таинственные слова, были самыми сладкими в ее жизни. Сын вырос, ушел в армию, она осталась одна. Степу взяли в летную школу. Сначала он писал матери часто, потом стал писать реже. А она всё думала о нем и беспокоилась и выспрашивала у людей, как живется в летной школе и опасно ли быть летчиком, и посылала сыну посылки — эти полукрестьянские, полугородские дары, где рукавицы и вышитые носовые платки помещались рядом с банками масла и гранеными, завязанными стаканами варенья. Фотографию сына в форме курсанта она повесила на левой стене избы, недалеко от икон, рядом с фотографиями покойного мужа и своей собственной, снятыми в год свадьбы. Скучно ей стало без сына. Ее сердцу томительно было жить без существа, о котором надо было заботиться. Она взяла себе на воспитание трехлетнего Мишу, сына умершей двоюродной сестры, и ему теперь покупала игрушки и книжки и ему рассказывала сказки по вечерам. Миша, не помнивший ни отца, ни матери, звал ее мамой. Годы шли. Анну Власьевну, бессменного шахтного кладовщика в течение стольких лет, стали выдвигать по общественной линии. Сначала выбрали ее в кассу взаимопомощи, потом в шахтком. А потом выдвинули ее кандидатуру в горсовет. Став членом горсовета, она работала в секции здравоохранения. Она получила еще несколько фотографий сына. Сначала его лицо было юным, безусым, потом появились усы, плечи стали шире, взгляд тверже, количество квадратиков на петлицах увеличивалось. Шел 1941 год. Подрос и воспитанник Миша. К началу войны ему минуло 14 лет. Вспыхнула война, напряжение работ на шахтах увеличилось. Мужчины-кладовщики ушли на фронт, не раз выстаивала Власьевна по две, а то и по три смены. Письма от сына стали совсем редки. Он дрался где-то на фронте — где, она не знала. Был ранен. Получив это известие, Власьевна потеряла сон. Ночи напролет ворочалась на кровати, вздыхая и крестясь. У нее теплилась надежда, что после выздоровления Степа приедет навестить ее. Но сын не приехал: не такое было время, враг наступал. Из госпиталя Степа снова уехал на фронт. Немцы подходили к городку, где всю жизнь прожила Власьевна. Началась эвакуация. Шахтное оборудование отправлялось в тыл, на новое место работы. Уходили эшелоны с рабочими. Приготовилась уехать и Власьевна с Мишей. В первый раз за столько лет вещи ее покидали свои привычные места. Их увязывали в узлы, упаковывали в ящики. В ночь того дня, когда Власьевна должна была сесть в поезд, немецкие танки обошли городок. Пути к отъезду оказались отрезанными. На рассвете Власьевна услышала разрывы снарядов на улицах: начался обстрел городка. Двое суток просидела Власьевна с Мишей в саду, в бомбоубежище, а когда стрельба стихла, оказалось, что в городе немцы. Через неделю к Власьевне пришел полицейский и принес ей повестку с приказом явиться в гестапо. Она попрощалась с рыдающим Мишей, взяла сверточек с хлебом, смену белья, перекрестилась и пошла. Немецкий офицер через переводчика спрашивал ее о сыне Степане. Потом перешли к горсоветским делам. На вопрос о том, где находятся руководители горсовета, Власьевна отвечала, что не знает. Не имеет ли она связи с партизанами? Нет, не имеет. Не коммунистка? Нет. Русская? Да. Так допрашивали ее неделю, каждый день по два, а то и по три раза. Наконец, отпустили, сказав, что если будет замечено, что она сносится с руководителями горсовета или с партизанами, то ждет ее лютая казнь. Прошло еще некоторое время. Однажды ночью Анна Власьевна услышала легкое царапанье в окно. Ночь была глуха и темна. Власьевна, приложившись лбом к окну, не увидела ничего. Она спросила: — Кто там? Ей ответили: — Пусти, хозяйка. Она открыла дверь. В дом вошел человек в штатском пальто, в кепке. — Сразу признала? Нет, она признала его не сразу, а только сейчас. Это был секретарь горсовета Медведев, исчезнувший из города одновременно с приходом немцев. Он сказал без обиняков: — Вот что, за мной немцы гоняются. Можно у тебя переночевать? — Конечно, — захлопотала Власьевна.— Да как же иначе! Он переночевал и ушел. И с тех пор стал заходить, а потом начал встречаться здесь с товарищами, они что-то обсуждали, спорили, горячились. Мало-помалу дом Власьевны стал явочной городской квартирой партизан. Власьевна знала об этом и, когда Медведев говорил, что плохо ей будет, если нагрянет гестапо, отвечала: — Плохо, конечно. Да как же иначе, милый ты мой! В квартире Анны Власьевны и собрались партизаны в ночь перед нападением на дом немецкого коменданта. Рано утром ушли. Вместе с ними исчез и Миша. Власьевна хватилась его часов в десять, когда раздался в городе грохот взрыва и люди стали передавать друг другу шёпотом, что взорван дом коменданта-немца. Впоследствии оказалось, что Миша втайне от Власьевны уговорил партизан взять его на это дело. Весь день Анна Власьевна с нетерпением и тревогой ждала Мишу и не могла понять, где он запропастился. А в сумерки ее арестовали. Препроводили под землю, в шахту, где гестапо устроило свою тюрьму. Это была страшная тюрьма. Воду из шахты откачивали редко, и заключенные стояли по колено в воде. От сырости руки и ноги опухли. Распухшие пальцы не двигались. Люди спали сидя, прикорнув на узких, возвышающихся над водой нарах. Арестованных водили на допрос. Настала очередь Власьевны. Ее привели в камеру, показали ей арестованного Медведева и спросили ее, встречала ли она его после оккупации города немцами. — Нет, — ответила она. — Кого из друзей Медведева знаешь? — Никого. — С кем Медведев встречался до войны? — Не знаю. Тогда ей сказали, что ее приемный сын Миша арестован и ему будет плохо, если она не даст показаний. Она промолчала. С нее сорвали кофту и дали двадцать ударов палкой по старческой спине. Потом замертво выволокли и бросили в одиночную земляную яму. С тех пор каждый день ее избивали, но избитая, голодная, со страшно опухшими ревматическими руками и ногами, она молчала. Однажды утром ее вывели из шахты и вместе с несколькими другими заключенными препроводили на городскую площадь. Она увидела на площади виселицу, копошившихся возле веревок немецких солдат, подумала, что пришел ее час. Но оказалось, что вместе с другими заключенными она присутствует на площади как зритель. Подъехал автобус и из него под конвоем вышли трое: Медведев, старик-кузнец, который не раз бывал у Власьевны вместе с другими партизанами, и еще один, бледный, совсем молоденький паренек. Что-то знакомое было в его лице и хрупкой фигурке, но Власьевна, хотя тут же сердцем поняла, кто он, всё же смотрела и смотрела на него, не смея верить своему сердцу. Вдруг она вскрикнула и упала без памяти: да, это был Миша. Ее облили холодной водой и, только когда она пришла в себя, повели Мишу на виселицу. Она увидела его стоящим на помосте с петлей на шее, бледного, с худенькой отроческой грудью, в коротком разорванном пиджачке. Она увидела его, своего Мишу, под виселицей, Мишу, которого она вспоила, вскормила, вырастила, которого помнила еще в детской кроватке, и распухшие ее пальцы сжались в кулак, и глухой голос раздался в тишине: — Будьте вы прокляты. Чтоб вы погибли! Чума на вас, звери! Ее сбили с ног, она опять потеряла сознание, и это спасло ее от зрелища казни приемного сына. После этого в течение многих дней ее снова допрашивали. Гестаповцам казалось, что после такого урока она станет покладистей и назовет имена остальных участников налета на комендатуру. Из всех участников налета гестаповцам удалось схватить только трех. Но она не проронила ни слова. Тогда пришел и ее час. Ее повесили на той же площади. Ее казнь видели другие заключенные, которых привезли из шахты для «воспитательных целей». Взойдя на помост под виселицу, она низко поклонилась, перекрестилась и громко сказала: — Прощайте, русские люди! Палач ударил ее кулаком в рот, и окровавленным ртом она опять произнесла громко и внятно: — Сын Степа! Никто не ответил ей, но она продолжала, будто действительно говорила с сыном: — Степан, отплати им за всех! Помолчала и громко закончила: — За каждую нашу кровинку! Палач выбил доску из-под ее ног. Петля захлестнула ее слабую, старую, жилистую шею. ...Когда наши войска освободили этот горняцкий поселок от немцев, трупы жертв фашистского изуверства, извлеченные из шахт, вырытые из противотанковых рвов, были с почестями похоронены на центральной площади. Над могилами возвели обелиск с фамилиями замученных. Есть на обелиске и фамилии Власьевны и Медведева, и старика-кузнеца, и Миши. В городок приехал на машине полковник авиации. Подойдя к обелиску, он опустился перед ним на колени. Осеннее солнце играло острыми бликами на орденах, покрывавших правую и левую стороны его груди. Он не замечал ни жары, ни пыли, ни времени. Это был сын Власьевны, Степан — тот, к кому были обращены ее последние слова, с кем последним,, незримым она говорила в страшный час своей смерти. В горсовете ему рассказали всё, как случилось. Он слушал молча. Потом так же молча, как слушал, как стоял перед обелиском, пошел по переулкам к домику матери. Дом сохранился, никто не жил в нем со дня смерти Власьевны. Дверь открыли, полковник вошел. Знакомый запах, чуть выветрившийся, но всё ещё сильный — запах материнского дома — охватил его. Всё так же стоял знакомый семейный обеденный стол, знакомые фотографии висели в углу и среди них находилась фотография его, Степы, в тринадцать лет: в косоворотке, в смешной кургузой кепке. Полковник опустился на стул возле стола. Вошел адъютант и остановился в изумлении, увидев плачущим знаменитого командира гвардейской воздушной дивизии. Полковник поднялся и вышел из дома. Вскоре он покинул город. Машина быстро бежала по дороге. Полковник молчал. Он думал о своем. Он вспоминал обелиск над могилой матери, темные комнаты дома, где она прожила всю свою жизнь. Да, он бил немцев в воздухе, бил их всюду, где только встречал. Он мстил им, не зная о мести, завещанной ему матерью перед смертью. Какой же великой яростной силы должны были достигнуть его удары теперь, когда он узнал про слова, сказанные ему матерью в тот чудовищный миг, когда петля захлестывала ее шею! (Евгений ГАБРИЛОВИЧ).

ДНЕВНИК МУЖА: ВОСКРЕСЕНЬЕ Я остался один. На целую неделю. Жена вчера уехала. Гоша запрыгнул ко мне на постель, виляет хвостом. Обнялись. Поднялся, настроение хорошее. Хожу по квартире — солидно, не спеша. Теперь курить могу везде. Прикинул распорядок дня. Посчитал, сколько времени уйдет на умывание, бритье, прогулки с собакой. Да у меня еще остается масса свободного времени! Не понимаю, почему жена так часто жалуется на его нехватку? Вечером включил настольную лампу, протер стол свежим полотенцем — создал праздничную обстановку. Уборку, мытье посуды отложил на завтра. ПОНЕДЕЛЬНИК С работы вернулся поздно. Грязной посуды не убавилось. Надо бы слегка пересмотреть распорядок дня. Гоше объяснил, что праздник не всегда с нами, а довольно редко и чаще уже вчера, чем завтра. На ужин поджарил вчерашние пельмени. ВТОРНИК Взял выходной — домашнее хозяйство отнимает у меня больше времени, чем я предполагал. Поспал подольше. Собака не дождалась утренней прогулки — хорошо хоть в коридоре не сдержалась. Убрал, но любовь к Гоше уже проходит. Запах остался, пришлось побрызгать дезодорантом. На кухне обнаружил, что сосиски можно подогревать в супе и есть прямо из кастрюли. Решил, что пылесосить ежедневно, как того хотела жена, не надо. Главное — разуваться на пороге и мыть Гоше лапы. СРЕДА Уже обед — постель заправлять сегодня не буду. Псу никаких сложных блюд. Он переходит на сухой корм. Себе открыл банку сайры в масле. Проблема с раковиной — она забилась картофельной кожурой, остывшим жиром и макаронами. Попробовал пробить. Не поддалась. Решаю, что ежедневное бритье — анахронизм и пустая трата времени. ЧЕТВЕРГ Я больше не подметаю пол. Эта работа стала меня раздражать. Собаку взял с собой на работу, оставил на проходной. Пусть лучше несет службу с вахтером, чем разбрасывает свой «Педигри» по всем углам. Девиз вечера — долой консервы! На ужин только то, что не требует открывания, намазки, нарезки. Попил чай с батоном. ПЯТНИЦА Бардак в квартире перешел в неуправляемый хаос. Разгневанный пес порвал ночнушку жены и пару туфель. Я хотел ему сделать устный выговор, но он уже не виляет хвостом. Он чем — то взбешен. Вечером решил не раздеваться. Какой смысл — утром снова одеваться. Да и постель застилать легче — только поправить одеяло. СУББОТА Мы с собакой решили поесть вместе. Прямо из холодильника. Сделали это быстро, чтобы не держать его долго открытым. Он уже не морозит, и из него чем — то пахнет. Решаюсь на единственно верный поступок — забираю собаку и ухожу гулять. Доживу до завтра и все выскажу жене. Так нельзя поступать — бросать меня, инвалида семейной жизни, на целую неделю. Да еще и с собакой!

Из цикла "Праздник каждый день!.." БАБА МОТЯ... Сегодня у нас ещё один необычный праздник - День Великолепной Бабушки!.. И пусть говорят, что это праздник американский, наши бабушки - уж мы-то точно знаем! - наши бабушки ничуть не хуже своих заокеанских сверстниц!.. ... Мою бабушку звали Матрёна Максимовна, в миру - баба Мотя... И была она почти ровесница века, 1901-го года рождения!.. Каждое лето родители отвозили меня к ней в деревню на каникулы, причем, совершенно спокойно оставляли меня на ее попечение, прекрасно зная, что позаботится баба Мотя обо мне не хуже их самих... А так и было!.. Однажды без спроса удрал я с местными пацанами на речку, так возвращаться домой мне пришлось под строгим конвоем в лице бабы Моти, только вместо карабина в руках у нее был пучок крапивы, которым она подгоняла меня к дому и спустя шестьдесят лет я помню жгучесть той экзекуции, как сейчас!.. В другой раз с теми же пацанами мы "купались" в цементе на заброшенном колхозном складе и тут мне опять влетело от бабы Моти, только уже вожжами!.. Но все это было так, мелочи... А, в основном, мы с бабой Мотей часто разговаривали по вечерам, на заходе солнца, когда темнота ещё не наступила и можно было обходиться без керосиновой лампы, даже радио тогда ещё не было в деревне, не говоря уже о телевизоре... Помню, сидели мы в горнице, а по стенам - обклеенным всевозможными плакатами про "битву за урожай" с красиво нарисованным комбайном и про "пятилетку в четыре года" с удалым таким дяденькой, кровь с молоком! - плавали отблески автомобильных фар, так как дом бабы Моти стоял на Московском тракте, том самом, по которому в старину гнали на Сахалин декабристов!.. ...Баба Мотя тогда уже была на пенсии, но память сохранила светлую и рассказывала мне о том, как ее отца - она его постоянно почему-то называла Дед Мося - убили "недобрые люди" на полосе во время полевых работ... Вот после этого и переехали они из Курской области сюда, в Сибирь перед самой войной... ...Из рассказа бабы Моти я узнал, что ее муж, мой дед Митя, в свое время был настолько профессиональным портным, что шил китель самому будущему Министру обороны маршалу Малиновскому!.. Я до сих пор не знаю, правда это или нет, прихвастнуть мой дед любил, говорят, но портным он был знатным, это точно - всей деревне шил одежду на заказ, я частенько любовался дедовой "семейной реликвией" - швейной машинкой, но только издали, подходить к ней было запрещено строго-настрого, не дай Бог подойти, грехов потом не оберешься, хотя самого деда Мити уже лет пять, как не было на свете... ...Также не забыть мне никогда бабмотины треугольные шаньги с черникой и ее фамильные щи - истинное объедение! - рецепт которых я сохранил до сих пор и даже сейчас, когда я пишу эти строки, точно такие щи стоят у меня на плите, честное слово!.. ...Про тяжёлую работу в колхозе "за трудодни" баба Мотя рассказывала неохотно, как и про свою жизнь, вообще, а вот "страшных историй" она знала невероятное количество: про "черную комнату" и "красные глаза" она рассказывала так захватывающе, что ещё долго, по возвращении из деревни домой, я по ночам вздрагивал во сне и даже просыпался с криком, не приведи, Господи, ещё раз такое услышать!.. ...Держала баба Мотя в домашнем хозяйстве козу Катьку, выгоняла ее в стадо на рассвете и встречала на закате, вкус того молока я помню до сих пор!.. Так же было у нее с десяток кур, да импозантный черный петух Чапай со шпорами, которого я боялся, как огня, да ещё кот Мурзик, рыжий такой красавец, но ленивый до невозможности, мыши по нему ходили, как по все тому же Московскому тракту... ...Писать и читать баба Мотя не умела, поэтому она очень любила слушать, когда я читал ей книги про Карлсона или "Волшебную Галошу", радости ее не было предела, а иногда она даже плакала, когда я читал ей "Маленького оборвыша"!.. Никогда не забуду - и смех, и грех! - как я читал ей ежедневно(!), по ее настоятельной просьбе, газету "Сельская жизнь", где-то она ее брала и я "выдавал" ей непонятную мне тягомутину: и про надои, и про удои, и про каменный уголь, и про выплавку чугуна и стали на душу населения, про кукурузу, само собой, про загнивающий империализм, и про, и про, и про, читал я, пока не улавливал ухом какой-то посторонний звук... Прерывал я свой бубнеж, поднимал голову и... Спала моя баба Мотя, как маленькая девочка, улыбаясь и подперев щеку ладошкой... ...Кроме того, что мы ездили летом в деревню, иногда баба Мотя приезжала и к нам в гости, привозила с собой гостинцы-конфеты и те самые треугольные шаньги с черникой, завёрнутые в полотенце, во где была вкуснотища!.. ...Пока родители были на работе, я развлекал бабу Мотю, как умел: показывал ей наш огород, таскал ее по чердакам и по потайным пацанским местам, водил ее в кино, причем, только мне известными переулками и подворотнями, так что, из всех достопримечательностей нашего города баба Мотя хорошо изучила все проходные дворы, сараи, помойки, мусорки, стайки, углярки и прочие деревянные туалеты!.. А вечером она делилась впечатлениями от "экскурсии", рассказывая маме, где была и что видела, своим неповторимым говором: - Потащщыл мане Сашькя, плутали мы, плутали по заплотам и по дыркам, чулки усе оборвала, перелазя чрез ентот чертов заплот, усех барбосов я таперича знаю у вашем у городи, молодуха я иму, чи шо, по заплотам лазить, как монтёр какой, тока без кохтей?!. ... Столько лет прошло, но: нигде и никогда я не слышал больше такого говора, какой был у бабы Моти... ... Прожила баба Мотя семьдесят семь лет... Ушла она тихо и спокойно, как и жила на этом свете, не причиняя неудобств окружающим... ... Светлая тебе память, баба Мотя... Простая русская женщина Матрёна Максимовна... ... ... ... Александр Волков...

Король Швеции вчера наградил участников легендарного музыкального коллектива ABBA рыцарскими орденами.

ИННА ЧУРИКОВА... ВСПОМИНАЯ ДЕТСТВО... "Когда мы с мамой жили в Чашниково, это уже был поселок городского типа. А вообще мое детство началось в подмосковном Коренево. В памяти сохранился поросенок Борька, которого один день мы с мамой кормили, другой — папа. Папа то ли забывал, то ли не успевал — в общем, не кормил, так что Борька питался у нас через день. Я безумно любила поросенка: розового, с белесыми волосенками, с удивительно нежными голубыми глазами. Когда мы с мамой к нему приходили, он ластился, и я его гладила, гладила, гладила... Такой он был нежный. Однажды пришла с улицы (с подружками где-то гуляла), а время обеденное. «Садись кушай», — сказала мне мама. И вдруг в середине обеда отец лукаво так спрашивает: «Ну как, понравился тебе Борька?» Это был ужас! Первый ужас в моей жизни. Я выскочила из-за стола. У меня такое впечатление, что я перестала после этого говорить — потеряла голос. Не хотела с папой разговаривать, не хотела в дом заходить. Сколько лет уже прошло, а я до сих пор помню тогдашнее свое состояние! ...жизнь была нищая. Бедно мы жили. Мама в Коренево работала лаборанткой в НИИ картофельного хозяйства. Мамочка моя ух какая! Деревенская девчонка, которая стремилась к знаниям. Школы в деревне, где она жила, не было, так мама пешком ходила за несколько километров в село Муравлянка, чтобы учиться. Потом жила в общежитии. Мама мне рассказывала, что девочка, с которой она вместе жила в одной комнате, ела втихаря и с ней не делилась".