Ей было сто лет. А ему сто три года. Их встречи случались в любую погоду И чаще всего почему-то по средам. Он просто звонил, говорил: «Я приеду?» Вот как-то по средам всегда приезжалось. И даже когда вдруг она простужалась, Встречались они несмотря на простуду, Поскольку она обещала: «Не буду дышать на тебя!», Но, хоть это ужасно, дышала. Никак не могла надышаться. И даже — друг друга они целовали… К ним мальчик в кафе выходил со словами: «Садитесь, ваш столик сегодня свободен!» И это случалось при всякой погоде, И всё отступало — дела и болезни… Ведь каждая встреча могла быть последней: Сто лет и три года, конечно, не шутки. Они не хотели терять ни минутки. Объятия — много теплее, чем
Было бы здорово, если бы радость продавали на улице, как черешню. На развес. Вот идёшь себе, совсем без радости, и вдруг увидишь эти ягоды и прямо залюбуешься. Остановишься на них посмотреть. Большие, круглые, сквозь тёмный выпуклый бок сладко просвечивает красная мякоть. Чувствуешь, кожица вот — вот лопнет, и радость брызнет на тебя. Говоришь продавцу: «Мне бы немного радости». Он отсыпает пригоршню в кулёк и, конечно же, начинает причитать: «Ну что же вы так мало берёте, это же радость! " А ты скромно отвечаешь: «На сегодня хватит…» © Наташа Васильева
Показать ещё