Литературный салон "Страницы книг"

Выдающиеся советские фигуристы Людмила Белоусова и Олег Протопопов стали первыми олимпийскими чемпионами по фигурному катанию в Советском Союзе, но позже их победу вычеркнули из всех документов. Однако люди их запомнили: в памяти даже много лет спустя осталась удивительная история любви, которая прошла через все испытания.

Я не знаю имени этого товарища. Немец говорит, что он перед смертью спокойно курил. Честь ему и слава! И смерть его палачам! Не безразличье в нас, но страстная, неукротимая любовь к своему народу... В газете «Ангрифф» от 2 апреля напечатаны размышления обер-лейтенанта Готтхагдта, озаглавленные «Народ без души». Обер-лейтенант провел несколько месяцев в захваченных областях России, и наши люди ему не понравились. Он пишет: «То, что здесь не смеются, можно объяснить бедствием, но отсутствие слез действует ужасающе. Всюду и всегда мы наблюдаем упорное безразличье даже перед смертью. Безразличными люди остаются не только тогда, когда умирают их товарищи, но и когда речь идет об их собственной жизни. Одного приговорили к смерти. Он равнодушно выкурил папиросу... Разве это не ужасно? Откуда у этих людей берется сила упорно обороняться, постоянно атаковать? Это для меня загадка». С какой гордостью мы читаем признания немецкого офицера! Он может быть думал, что наши девушки будут улыбаться немцам? Они отворачиваются. И немец ищет объяснения — почему русские не смеются? Он отвечает себе: трудно смеяться среди виселиц. Но вот девушку ведут к виселице, и она не плачет, у нее сухие суровые глаза. Обер-лейтенант думал, что она будет плакать. Он рассчитывал, что палачи насладятся ее страхом, ее слабостью, ее слезами. Но заповедное сокровище — русские слезы: они не для презренных гитлеровцев. Щедра наша земля и щедры наши люди, они презирают скупость, и только в одном случае слово «скупая» русские произносят с одобрением: «скупая слеза» — может быть одна, самая страшная, слеза матери... Не дано немцам увидеть эти слезы. В темноте ночей плачут матери Киева и Минска, Одессы и Смоленска. А днем палачи видят сухие глаза и в них огонь ненависти. Обер-лейтенант называет русскую выдержку «безразличье». Он думает, что если мы не терпим жизни под немецким сапогом, нам не мила жизнь. Туп немец, чванлив и слеп. Наши люди умели радоваться до того, как пришли к нам проклятые гитлеровцы. В апрельские вечера дивен был Киев. Как светляки, метались огоньки над Днепром. В садах уже распускались горькие почки и белели среди первой травы подснежники. По аллеям гуляли вузовцы, девушки, влюбленные, мечтатели. Они говорили о весне, о любви, об экзаменах, о жизни широкой, как Днепр. А разве плохо играли в футбол молодые рабочие Смоленска? Разве в Минске не писали стихи? Разве в древнем Новгороде мальчики не мечтали о полете в стратосферу? Разве мало было веселья в наших парках культуры? Разве мало было цветов на наших полях — и васильки, и маки, и колокольчики, и ромашка, а на ромашке можно было гадать «любит—не любит»... Захватчики думали заглянуть в нашу душу, увидать наши чувства. Но наглухо перед ними закрылись двери русской души. И ничего не остается обер-лейтенанту, как говорить о вашем «безразличьи». Немец уверяет, что мы равнодушны к смерти наших товарищей. Кровь негодования приливает в голове, когда читаешь эти подлые строки. У каждого из нас погибли на войне близкие, друзья, товарищи. Перед нами их родные лица... Может стереться надпись на памятнике. Не сотрутся имена героев в нашей памяти: они выжжены человеческим горем. Почему мы так люто ненавидим гитлеровцев? Да потому что мы знаем, кого они загубили. Не слезами мы отвечаем на страшную весть о смерти друга — снарядом, гранатой, пулей. Почему мне ненавистен обер-лейтенант Готтхагдт? Да потому что я теперь знаю: он вместе с другими «приговорил к смерти», то-есть попросту замучил русского человека. Я не знаю имени этого товарища. Немец говорит, что он перед смертью спокойно курил. Честь ему и слава! И смерть его палачам! Не безразличье в нас, но страстная, неукротимая любовь к своему народу, к своей жизни и столь же страстная, столь же неукротимая ненависть к захватчикам, к обидчикам, к палачам. Готтхагдт спрашивает: откуда у русских сила? Почему бойцы Красной Армии не отдали Москвы? Почему они идут на великие подвиги, стремясь освободить плененные немцами города? И ученый немец, сотрудник газеты, обер-лейтенант, наклонный к философии, отвечает: «Это для меня загадка». Еще бы — разве понять презренному вешателю силу русской души! Он знает, что можно идти в поход за нефтью, за трофейным салом, за русскими шубами. Это ему понятно. Он знает, что лейтенант должен, повиноваться обер-лейтенанту, а обер-лейтенант герру оберсту — это вошло в его сознание. Он знает, что Гитлер приказывает, а фриц стреляет. Но вот перед ним русский крестьянин, который убил немецкого офицера. Партизану никто не приказал идти на виселицу. Он подчинялся своей совести. Его вела любовь в родине. И это для немца «ужасно». Такого Готтхагдта научили писать статьи и стрелять из различных пулеметов, кричать «хайль Гитлер» и распознавать сорта шампанского. Из него сделали подобье человека, и это ничтожное подобье восклицает: «Я не понимаю, почему люди идут на смерть?» Он не понимает, почему человек это—человек, а не гитлеровская тварь. Бездушный палач, он уверяет, что у нашего народа нет души. Он умеет читать по-немецки. Может быть он шпион, тогда его научили читать и по-русски. Он различает буквы нашей азбуки. Но есть книга, написанная для него на непонятном языке: это душа нашего народа. Великая душа! Она в каждом русском слове, в каждом взгляде, в каждой травинке. Она теперь возмущена, она бушует, как море в непогоду. Она в каждом выстреле русской винтовки. Она в грохоте орудий, в жужжании моторов. Она в легком шорохе, когда ползут по земле наши разведчики. Она в грозном «ура», и она в грозном молчания — за час до боя, за день или за месяц до великих весенних битв. Илья Эренбург

Сейчас я стал уже немолодой, и выяснилось, что ни Льва Толстого, ни Фолкнера из меня не вышло, хотя все, что я пишу, публикуется. И на передний план выдвинулись какие-то странные вещи: выяснилось, что у меня семья, что брак – это не просто факт, это процесс. Выяснилось, что дети – это не капиталовложение, не объект для твоих сентенций и не приниженные существа, которых ты почему-то должен воспитывать, будучи сам черт знает кем, а что это какие-то божьи создания, от которых ты зависишь, которые тебя критикуют и с которыми ты любой ценой должен сохранить нормальные человеческие отношения. Это оказалось самым важным. Сергей Довлатов

Она была повешена в возрасте 17 лет. Лепа Радич родилась в деревне Гашница под Градишкой (современная территория Республики Сербской в составе Боснии и Герцеговины). Она была второй из трех детей бедного крестьянина Светозара Радича. Поскольку семья была слишком бедной, отец отправил Лепу и ее годовалую сестру Дару к своим родителям в деревню Бистрица. После смерти дедушки Милоша Радича, который был православным священником, заботу о девочках взяла на себя бабушка Даринка. Первый класс профессионального училища Лепа посещала в Босанской Крупе, где она жила со своим дядей Войом, а остальные классы - в Градишке. Еще в раннем детстве большое влияние на Лепу оказал ее дядя Владета Радич, электрик, который работал в Баня-Луке, но часто приезжал в свою родную деревню. Он принадлежал к революционному рабочему движению и, когда был в деревне, собирал своих товарищей, подолгу беседовал с ними о политике и состоянии общества. Еще в старших классах Лепа читала книги, которые приносил ее дядя, и особенно любила "Железную пяту" Джека Лондона и " Мать" Максима Горького. После начала войны на части территории Югославии было образовано пронацистское независимое государство хорватия, в состав которого вошли и окрестности Градишки, хорватские усташи начали с преследования и массовых убийств сербского населения. Ее отец и все ее дяди вступили в партизанские отряды Коммунистической партии Югославии. В конце 1941 года Лепа, ее мать и бабушка были арестованы усташами, но через некоторое время, к счастью, их освободили. Лепа сразу же присоединилась к партизанам. Она сразу же включилась в акцию, была очень активна, в мае 1942 года ее приняли в Коммунистическую партию. В июле 1942 года, во время немецко-усташского наступления на гору Козара, ее отец и дядя были убиты в бою, а ее младший 15-летний брат Милан был доставлен вместе с тысячами других детей в концентрационный лагерь усташей Ясеновац, где он также был убит. Хотя она была очень молода, но серьезна для своего возраста, ее внешность выдавала очень энергичную девушку. Она каждый день собирала молодежь и работала над созданием первых молодежных и женских организаций в коммунистическом движении. Вечером 8 февраля 1943 года члены 369-й дивизии усташей над деревней Праштали, недалеко от Лушци-Паланки, внезапно окружили и захватили в плен людей, бежавших во главе с Лепой Радич. Поскольку она была единственной, у кого была винтовка, женщины сказали ей бросить винтовку и снять форму, чтобы спастись, но она отказалась, призвав людей не сдаваться и при необходимости сражаться голыми руками. Выпустив последние несколько пуль, Лепа была усмирена несколькими усташами и связана, после чего ее доставили в Босанскую Крупу вместе с людьми из числа захваченных беженцев. Поскольку она сопротивлялась и сказала, что ее убьют, и что люди невиновны, ее ударили прикладами винтовок. Когда ее привезли в Крупу, когда ее отвели в здание командования, она призвала собравшихся беженцев сражаться и подбадривала партизан и Красную Армию. После трех дней пыток в Босанской Крупе, отказавшись сообщить, кто еще из коллаборационистов был среди людей, захваченных в плен на Грмече, она предстала перед судом и была приговорена к смертной казни. 11 февраля 1943 года автомобиль подъехал к акации, которая находилась между туннелем и железнодорожной станцией в Босанска Крупа, где в то время находилась большая масса беженцев. Со связанными руками, без обуви, в одних шерстяных носках, измученную и изможденную, но гордую и отважную красавицу Лепу привели к акации, на которой была установлена виселица. Среди собравшихся немецких солдат было большое количество фольксдойче из Баната, которые хорошо знали сербский язык, поэтому они предложили ей жизнь перед казнью, если она скажет, кто были лидеры и коммунисты среди захваченных людей. Прекрасная женщина ответила им — я не предательница своего народа. Они раскроют себя, когда уничтожат таких злодеев, как ты!. После того, как ее поставили на деревянный ящик с боеприпасами, Лепа с петлей на шее закричала: «Да здравствует Коммунистическая партия и партизаны! Сражайтесь, люди, за вашу свободу! Не сдавайтесь злодеям! Меня убьют, но есть те, кто отомстят за меня! " После повешения ее тело провисело на дереве еще четыре или пять дней. В тот же день, когда она была повешена, полковник СС Август Шмиттубер, командир 14—го полка 7-й дивизии СС, получил донесение от своих подчиненных, в котором, среди прочего, говорилось - женщина-бандит, повешенная в боснийской Крупе, проявила беспрецедентное неповиновение. Лепе Радич было присвоено звание Народного героя Югославии в 1951 году за участие в движении сопротивления против Державы Оси во время Второй мировой войны - став самым молодым получателем на тот момент.

– А правду говорят, что когда-то ты была красивая, как богиня? – Да, – рассмеялась старуха, и глаза ее засияли от воспоминаний, – Была красивая… Говорят, даже очень. Отгоняла поклонников, как назойливых мух. А еще была добрая и умная, и щедрая, и верная… – Что ж тогда твой муж от тебя ушел к другой? Неужели она была лучше тебя? – Лучше, хуже? Разве это так важно, деточка? Просто у нее было то, чего у меня никогда не было и быть не могло. – Что же это? – Он принадлежал ей, понимаешь? А она ему. Они были так созданы Богом. Сразу вместе. Одновременно. Такое бывает. Даже не в этой жизни, а когда-то очень давно еще тысячи лет назад они узнали друг в друге самих себя. Это самое сильное из всех притяжений. Ничто на свете не может стать на пути у этого, ни красота, ни власть, ни слава, ни богатство. Тут даже смерть бессильна. Умерев, они рождаются снова, чтобы искать и найти друг друга, и быть вместе, пока опять не перестанут биться их сердца. Это такая вечная игра. Никто не знает, где у нее начало, и где конец. В нее играют вслепую, путаются, ошибаются, сходят с ума. Но вдруг, встреча случается, узнавание происходит, и все прошлое, все препятствия у них на пути развеиваются, как дым. – Ты будто бы знаешь, о чем говоришь? Может, и у тебя он был? Тот самый, который твой и навсегда единственный? – Был. Но в этой жизни я его не нашла. Автор: Igor Nenoff «Пешеход»

- Лара, шо у тебя в духовке? - Рыба. - РИба? Пахнет, как не рИба. Какая рИба? - Фекаль. - Хто!? Пахнет точно как " фекаль". Нету такой рИбы, Лара! КЕ.. КЕ, КЕФАЛЬ, повтори! - Мама не начинайте! Ну ошиблась, с каждым может быть. - "Может быть" - это не наш метод, солила? - Ну… - Перчила? - Ну… всё, как вы учили, луковая подушка, яичная заливка. - Дай я ей в глаза посмотрю. - Так я глаза вытащила. - А зебры? - Шо я совсем шо ли!? И жабры убрала и пузико вычистила. - Удивительно… А лимончик порЭзала? - Да. - Покажи. - Я фольгой сверху накрыла. - Выкрутилась. А кто рИбу покупал? - Лёвочка, ой вот он звонит. - Дай мине трубку… Алё, Левочка, сына мамина золотая, а иде это ты такую чудную рИбку купил? А шо так мало, шо у тИбя мамы нету? А кто продавал? Хорошая рИбка. Будет ещё, возьми на мИня. Такую.... красивую, божечки, как же она называется? Лара, как рИбка называется? Как ты не помнишь? Это мИне можно не помнить. Лёва, как рИбка называется? Как ты не знаешь? А шо ты покупал!? Главное "свЭжая" - это не наш метод. Ой, мамочка.... всё... деменция! Ну песня есть ещё такая, про Костю-моряка. Лара, это ты виноватая! Лёва, маме плохо…, зайди в аптеку. Лара, накапай мИне корвалол и валокордин. Да, всё вместе. Как же рИба называется? - Ойц, мама, шо вы мучаетесЯ! Ну рИба и рИба, она и в Африке рИба. - Лара, я знала шо ты "алё", но не догадываласЯ, шо ты "алё" три раза! Я ж, теперь никому не смогу рассказать, шо ты благородную рИбу КЕФАЛЬ обозвал фекалью. О.., видишь вспомнила, значит не деменция! Накапай мИне коньячка для закрепления эффэкта. ✍ Марина Гарник

Бесстрашный характер или Мотогонщица Таля из рода Романовых. «Заворачивая, манежа, Свищет женщина по манежу! Краги — красные, как клешни. Губы крашеные — грешны... Мотоцикл над головой электрическою пилой...» - так писал о Наталье Андросовой поэт Андрей Вознесенский. Эта женщина вошла в историю как личность неординарная, последняя законнорожденная княжна из рода Романовых, правнучка императора Николая I. Рождённая в революционный 1917-й год, она прожила всю жизнь в Советском Союзе - и это стало возможным лишь потому, что о её происхождении не знали. При этом сама Наталья Николаевна отнюдь не пряталась, а являлась довольно-таки известным человеком, можно даже сказать, знаменитостью. До 50-ти лет она блистала на сцене цирка, выполняя отчаянный номер – гонки по вертикальной стене на мотоцикле. Её не стало 1999 году. И даже тогда в редких некрологах 82-летнюю Наталью Андросову хоронили как единственную российскую наследницу царской семьи. Это было правдой, да не совсем. Праправнучка Николая I по крови, княжной Романовой ей стать было не суждено. И всё по вине деда - Николая Константиновича. Старший сын великого князя Константина Николаевича, племянник Александра II и двоюродный брат Александра III, был личностью, мягко говоря, своеобразной. Упоминания о нём вы не найдёте ни в одном из генеалогических описаний царской России - его имя пытались стереть из истории. И всё потому, что великий князь без оглядки ввязывался в сомнительные романы. Николай Константинович окончил Академию Генерального штаба - в числе лучших её учеников. В путешествии по Европе начал собирать коллекцию западноевропейского искусства. По возвращении был зачислен в лейб-гвардии Конный полк. Из экспедиционного похода на Хиву великий князь вернулся с орденом Святого Владимира, а проснувшийся интерес к ориенталистике привёл его в почётные члены Императорского Русского географического общества. Казалось, всё предрекало ему блестящее будущее, и если и водились за Николаем Константиновичем некоторые странности, то разве что из любви к кутежам и слабости к женскому полу. Судьба обернулась злодейкой в апреле 1874-го. Тогда мать Николая, Александра Иосифовна, обнаружила пропажу трёх бриллиантов из оклада иконы, которой Николай I благословлял её на венчание. Вызванная в Мраморный дворец полиция быстро нашла похищенное - в одном из столичных ломбардов. А следствие вышло на адъютанта Николая Константиновича, который назвал того заказчиком преступления. Так и выяснилось: великий князь собирался потратить вырученные деньги на свою американскую любовницу сомнительного происхождения Фанни Лир. ⠀ Николай Константинович в своей невиновности на Библии, что в глазах родни выглядело ещё большим грехом. Но позора решили избежать, объявив великого князя душевнобольным: врачебная комиссия признала его «психически неуравновешенным, склонным к сумасбродству, необдуманным, непредсказуемым поступкам и галлюцинациям». Фанни Лир выслали из Российской империи с запретом когда-либо возвращаться (её воспоминания будут опубликованы в журнале «Аргус» за 1917 год). А самого Николая Константиновича лишили всех званий, вычеркнули из списков полка и выслали из столиц, учредив над ним особый надзор. ⠀ За следующие семь лет изгнанник сменил десять городов, что не мешало ему по-прежнему заниматься географией (выпуская статьи за подписью «N.N.»), а также кутить, чудачить и совращать замужних дам. В 1878-м, оказавшись в Оренбурге, Николай Константинович обвенчался с совсем не знатной дочерью местного полицмейстера Надеждой Александровной Дрейер. Жениться без высочайшего позволения не разрешалось, и совершил это Николай под фамилией Волынский — по имени одного из полков. Узнав об этом, в Петербурге взялись за голову, а Святейший правительствующий синод поспешил признать брак незаконным. ⠀ Взошедший на престол в 1881 году Александр III (Николай презрительно называл его Сашка-Медведь) сослал в прах разжалованного кузена ещё дальше, в Туркестанский край. Но и это не остановило Николая Константиновича. Так, в 1895 году князь, не таясь, завёл себе ещё одну супругу — 15-летнюю казачку Дарью Елисеевну Часовитину. Днём жил в выстроенном им дворце с Надеждой Александровной и общими сыновьями, а ночевал на окраине во второй семье, где тоже рождались дети. И даже позволял себе фраппировать общество, выезжая в коляске с обеими женщинами. Услышав об очередном самодурстве Николая Константиновича, в Петербурге привычно охнули... ⠀ Неудивительно, что отречение императора Николая II великий князь принял с восторгом. И даже отправил приветственную телеграмму Временному правительству, которую поспешили перепечатать местные газеты. Освободившись от постоянного надсмотра, он поспешил в Петербург, где проживала в то время его семья: Надежда Александровна с сыновьями. Их статус определил ещё Александр III, повелевший им именоваться Искандерами. Это имя обозначает «победитель», и в Средней Азии так называли пришедшего сюда Александра Македонского - мусульмане величали его Искандер Зулькарнайн. Николай Константинович назвал таким именем одно из построенных им ирригационных сооружений, а подле Искандер-арыка заложил одноимённое великокняжеское селение. Оно и дало фамилию незаконной семье. ⠀ На момент появления старого князя в Петербурге его младший сын Александр успел жениться на польке Ольге Иосифовне Роговской и окончить Первую мировую войну в звании ротмистра. Николай Константинович как раз поспел на крещение своей младшей внучки Натальи, или Тали, как её называли всю жизнь. Когда девочку окунали в купель Крестовоздвиженской церкви, она закричала, и дед довольно произнёс: «С характером будет барышня!» ⠀ Когда забурлили революционные события, великий князь увёз семью в Ташкент. Под конец жизни ему пришлось столкнуться с революционной разрухой, когда доход приносила лишь продажа драгоценностей, преследованием со стороны новой власти и боязнью за жизнь своих детей. А в январе 1918-го на 68-м году жизни, после 43 лет опалы, великий князь Николай скончался от воспаления лёгких. Историю своего деда Наталья Николаевна узнает только спустя много лет - о прошлом семьи её мать, Ольга Иосифовна, не распространялась: жизнь научила быть осторожной. И хотя несколько семейных реликвий сохранилось — какие-то фотографии, рюмка, сделанная на коронование Елизаветы Петровны, старинный серебряный складень — специально их не презентовали. О своём происхождении Таля впервые услышала лет в 17, и не от матери, а от её подруг, но особо не отреагировала. Узнала и узнала, не усмотрев в этом поводов ни для гордости, ни для печали. Конечно, в середине 1930-х годов о родстве с царской семьёй вряд ли стоило болтать. Но особенного секрета Наташа из него не делала. Вспоминала, как однажды назойливый поклонник из числа «динамовцев» пригрозил: либо девушка сменит гнев на милость, либо он сообщит, что знает о её корнях, на Лубянку. А Таля в ответ залепила пощечину. Но когда тот же ухажёр предупредил, чтобы срочно сожгла все документы, она послушалась и действительно уничтожила некоторые бумаги, в том числе родословные родителей и собственное свидетельство о рождении. Выписку из метрической книги Крестовоздвиженской церкви Петербурга она восстановила лишь в перестройку. ⠀ «Быть внучкой великого князя и праправнучкой Николая I - это же смертный приговор, – рассказывала она. – Моя мама была очень осторожным человеком, и она никогда даже полусловом не намекала на родство с царём. Но некоторые семейные фотографии Романовых всегда стояли у нас в доме, их никогда не прятали. Я их рассматривала, знала, что это родственники, но не более. А повзрослев, узнала, кем являются мои предки». ⠀ Всю свою жизнь она категорически не позволяла называть себя по имени-отчеству, потому что, рождённая княжной Натальей Александровной Искандер, большую её часть прожила Натальей Николаевной Андросовой – с отчеством и фамилией отчима. А после официального признания Натальи наследницей рода Романовых фамилия её стала Искандер-Романовская. Родной отец Тали, князь Александр Николаевич Искандер, в 1919 году ушёл в Белую армию, а после её поражения был вынужден уехать во Францию, где повторил судьбу многих эмигрантов: работал таксистом, ночным сторожем, газетным репортёром. Никто из семьи больше его не видел, но в старости Наталья Николаевна утверждала: «Помню, как отец держал меня на руках. Ни времени, ни обстоятельств — только огромное, безмерное чувство любви. Нить между нами никогда не прерывалась, я всегда чувствовала, что он где-то молится за меня, помогает в самых безнадёжных моментах жизни». Уже после смерти Александра Искандера в 1957 году его вторая, эмигрантская, жена передала Наташе несколько рассказов покойного мужа, а в перестройку Наталье Николаевне удалось побывать на могиле отца в Ницце. ⠀ В начале 1920-х мать Тали вышла замуж за Николая Андросова, который, как она говорила, буквально спас её детей, дав им своё отчество и фамилию. В 1922 году семья перебралась из Ташкента в Москву, в коммуналку на Плющихе, но относительно благополучная жизнь продлилась недолго: сосед-большевик донёс о неблагонадежных жильцах на Лубянку. И Андросовым спешно пришлось перебраться в подвал на Арбате, где Таля с семьёй жила до 1970 года. «Мною периодически интересовались люди из КГБ, не раз возили на Лубянку, предлагали сотрудничество, но я твёрдо им сказала, что доносить не умею и учиться этому не собираюсь», – вспоминала она. ⠀ Окончив семь классов и поняв, что путь в техникум или институт для неё закрыт, Наталья перебивалась случайными заработками: где чертёжницей, где машинисткой. Но настоящей отдушиной для её стремительной натуры стали занятия в физкультурном клубе «Динамо». ⠀ «Я всегда была рисковым человеком, любила скорость, обожала галопом скакать на лошадях, занималась в мотоциклетном клубе, испытывала новые мотоциклы, – вспоминала она. – Бесстрашный характер достался мне в наследство от отца. Как член клуба, я однажды участвовала в спортивном параде на Красной площади, изображала статую дискобола: застыв на высоченной платформе, проплыла перед трибуной мавзолея, на которой стоял Сталин. Что я при этом чувствовала? Уж точно не гордость. Думала: все мы под Господом ходим – вожди, князья, рабочие, и как у кого судьба сложится – неизвестно. Сегодня государя свергли, а завтра, может, коммунистов. Без всякого злорадства я это думала». ⠀ В 1939 году Таля начала работать в аттракционе «Мотогонки по вертикальной стене» в парке Горького, гастролировала по стране с цирком – в кочевой жизни было спасение от НКВД. В 1941-м работала шофёром – сначала на «Линкольне» возила какого-то чиновника, и когда он эвакуировался, пересела за руль полуторки: днём возила хлеб на передовую, ночью – снег из Александровского сада для строительства оборонительных заграждений на подступах к Москве, а в «свободное время» тушила неразорвавшиеся снаряды на арбатских крышах. После войны вернулась в свой аттракцион, который воссоздали в стенах цирка. ⠀ «Опять гоняла по стене, – вспоминала Таля, – не раз падала, разбивалась так, что врачи прочили мне костыли на всю оставшуюся жизнь, но я снова садилась на мотоцикл. Никогда я не позволяла себе плакать и жаловаться. Тогда, в 1940-е годы, я потеряла колено: с высоты вместе с мотоциклом рухнула вниз. Смотрю, а из коленки кости торчат. «Ну что, – говорю, – везите меня в больницу». Но через год я снова гоняла по стене. И так до 1967-го. В 50 решила остепениться». ⠀ Она ещё не раз разбивалась - слишком травмоопасными были её трюки на мотоцикле. Сохранилась телеграмма, присланная ей по одному такому случаю Александром Вертинским: «Бедная Наташенька, допрыгалась. Вот теперь лежит, как поломанная кукла, усталая игрушка в руках больших детей…» ⠀ В 1967-м на очередных гастролях, когда кто-то из компании заметил, что мол, в 50 лет женщина уже старуха, сидевшая за тем же столом Таля, которой никто никогда не давал её лет, внутренне рассмеялась. Но, вернувшись в Москву, из аттракциона ушла. С возрастом травмы давали о себе знать — как расплата за преодоление земного притяжения. Начались сильные боли, больницы, операции, костыли. При этом жёсткий характер она сохранила до конца и на вопрос, как дела, уверенно отвечала: «Плохо». Хотя всегда хорохорилась и до 70-ти лет судила мотоциклетные соревнования. Красавица-мотогонщица вдохновляла многих поэтов и писателей - ей посвящали свои произведения Андрей Вознесенский, Юрий Казаков, Юрий Нагибин, Александр Галич. В 1950-х Таля вышла замуж за кинорежиссёра Николая Владимировича Досталя, у которого недавно умерла жена и на руках остались сыновья Владимир и Николай. Но семейное счастье оказалось недолгим: в апреле 1959-го муж погиб на съёмках фильма «Всё начинается с дороги». Больше Таля замуж не выходила, участвовала в воспитании пасынков (опекунство над ними взяла тётка), и впоследствии они, как и их отец, стали режиссёрами. ⠀ «Мамой мы называли тётю Нину. А тётю Наташу знали как лучшую папину подругу, - вспоминал один из них, Николай Досталь. - Помню, как приходили с Володей на её выступление: уже на входе в парк откуда-то слева доносился шум мотоциклов. Конечно, на нас, пацанов, гонки производили громадное впечатление. Помню и Наташину арбатскую коммуналку... Она очень вкусно готовила. Своих детей у неё не было, и к нам она относилась как к родным. И мы её любили». ⠀ Наталья Николаевна хорошо зарабатывала и, пока была нужда, помогала Досталям деньгами. До конца своих дней она жила одна, друзей-мужчин Николай Досталь не припоминает, только подруг. В 1970 году, когда арбатские подвалы принялись расчищать и Андросову выселили, переезжать в новую квартиру ей помогали именно Достали. Они же её и хоронили. ⠀ Уже после её смерти, в 2002 году, внук королевы Греции, Ольги Константиновны Романовой, принц Михаил Греческий выпустил книгу о князе Николае Константиновиче, которая называлась «Белая ночь. Санкт-Петербург». Прологом этой книги стало описание встречи Романовых в гостинице «Англетер» в июле 1998 года, в день перезахоронения найденных царских останков. И вот как Михаил Греческий описал один её эпизод... «Вдруг входная дверь сильно хлопнула, и в холл вошла старуха на костылях. Дородная, и выглядит как старая барыня. Обноски тоже смотрятся на ней благородно. Старуха даже изящна. Седые волосы гладко зачёсаны назад, а лицо морщинисто, но свежо. Глаза голубые, яркие. Что за птица? Я совсем её не знаю. Мне шепчут, что это легендарная Таля — Наталья Романовская-Искандер, что она всю жизнь прожила в СССР… » ⠀ Церемонию перезахоронения в Петропавловской крепости она выстоять уже не могла, села в коляску. А через год умерла в одной из московских клиник от инсульта. В колумбарии Новодевичьего кладбища она захоронена как Наталья Андросова. Когда Наталью Николаевну спрашивали, каким образом человеку с такой родословной удалось уцелеть, она отвечала, что просто никогда ничего не боялась: «Я столько лет жила Андросовой… Но свои корни чувствовала всегда. Это можно, наверное, назвать голосом крови. И не то чтобы я задирала перед кем-то нос, но было что-то внутри, что заставляло всегда «держать спинку». Гордость? Терпение! Первое — от дьявола, второе — от Бога».

«Я никогда не рассматривала внешность как козырь и эту карту не разыгрывала. Оказалось, это во многом освобождающая позиция — не зависеть от своей внешности».

«Наряду с внешними привлекательными качествами маленький наследник обладал, пожалуй, ещё более привлекательными внутренними. У него было то, что мы, русские, привыкли называть «золотым сердцем». Он легко привязывался к людям, любил их, старался всеми силами помочь, в особенности тем, кто ему казался несправедливо обиженным. Его застенчивость благодаря пребыванию в Ставке почти прошла. Несмотря на его добродушие и жалостливость, он, без всякого сомнения, обещал обладать в будущем твёрдым, независимым характером. «Вам будет с ним труднее справиться, чем со мной» — не без гордости сказал как-то государь одному из министров. Действительно, Алексей Николаевич обещал быть не только хорошим, но и выдающимся русским монархом». А. А. Мордвинов о Цесаревиче Алексее Николаевиче.