✨Судьба Человека✨ (истории из жизни)

Присоединяйтесь!))

Поиграем?

СНОШЕНЬКА – Не-ет. Лучше сношеньки моей и не сыщешь. Чего не говорите! Не знаю забот. Ведь в темень с фонарём корову выходит доить. Не успею оглянуться, уж она и печь истопит, и с молоком управится, и воды наносит, и уж на пекарне первая... Потому и хлеба не беру. Я разве за ней успею. Уж купила все сношенька, да не тута, а прям на пекарне. Тепленький. Раиса Ивановна говорила то с Альбиной, продавщицей, то оборачивалась к бабам, обращалась как бы ко всем присутствующим здесь. – Так ведь, Рай, отдыхай. Знать, повезло – время отдыхать пришло. У меня вон вчера к вечеру ноги так ныли, так ныли, и покласть куда не знала, – Татьяна рассматривала за стеклянной витриной конфеты, любила она сладенькое, была полна. – Так ведь разе привыкли мы отдыхать-то, Тань. Вот, думаю, консервы возьму, супчик рыбный сварю. Антошка любит. – Так а сноха-то что ли не готовит? – Как это не готовит! – Раиса, прям, вскипела, – Это как это не готовит? Ещё как готовит! Тебе и не снились борщи ее! Просто... Просто мне ж тоже хочется помочь.Чего б супчик-то не сварить? Тяжело мне что ль! А она вон пироги печёт сегодня. Три противня уж набросала. Кто из съест-то? – А ты нам приноси, – смеялась веселая Валентина, мы не откажемся. Она держала на руках маленькую внучку. – Ох! Все вам приноси. А твоя-то Галина и не печет что ли совсем? – Раиса переводила разговор. Семейство соседки Валентины ей давно не нравилось, были они у нее всегда на языке в сравнении с их семейством. – Да когда ей? С утра уж в училище своё умаячила. А на мне и Матвейка, и Ниночка вон, – она с любовью посмотрела на внучку, – Сейчас вон селёдочки возьмём, к обеду картошечки сварим... Да, Нинуль? – Ох, Альбина, дай-ка и мне селедочки-то. Свежая? – вспомнила Раиса, она взвесила селёдку, отошла от прилавка, но из магазина не уходила, поговорить со стоящими в очереди кумушками-соседками хотелось, – А я сразу своей сказала: "Дом, милочка, от хозяйки зависит. Раз уж взяла на себя замужество, никакой учебы да развлечений. За детьми да за мужем приглядывай получше, да хозяйство веди!" Вот и результат: Антошка у нас ухоженный, чистеньким всегда. Да и Коля не нарадуется. Дома – чистота и пирогами пахнет, рубашки наглажены. Отдыхает дома-то. А как вяжет она, сношенька моя! Какой свитер Коле связала! И Антошка с головы до ног обвязанный... В общем, золото – наша Маша. – А мы справляемся. И учатся оба. Петька заочно, надо ему это, чтоб агрономом стать. А Галя ездит на учебу, закончить-то нужно. Ничего, перетерпим времечко. Главное – не лоботрясничают, при деле оба, стараются. – Это кто это лоботрясничает? – Раисе почему-то показалось, что фраза эта адресована именно ей, и говорит Валентина о ее снохе, которая не работает, и не учится нигде, – Кто это лоботрясничает? Разе дома с хозяйством полоботрясничаешь? У нас ведь не курорт! Корова, свиньи, птица, а огороду сколько. Вон уж жук пошел... Машка же с поля не вылазит, – она повернулась к Валентине и нравоучительно изрекла, – Прежде чем учиться-то, о детях да о свекрови подумать бы надо. А то взвалила твоя сноха все на тебя, а сама завихеривает незнакомо где. – Незнамо где? Где это – незнамо где? Галина с автобуса на автобус и в училище своем сидит, да в библиотеке, а потом домой опять с автобуса на автобус. Она у меня умница, ничего такого не позволит, – улыбка Валентины улетучилась, – А домой приезжает, хоть и усталая, вмиг за хозяйство. – Ох, уж – хозяйство. Знаем мы ваше хозяйство! – усмехалась Раиса, поглядывая на Татьяну, ища поддержку. Татьяна-то вот настоящая хозяйка. И дом, и огород... – А ты за своим следи, а не за чужим! – выпалила Валентина. – Да не ругайтесь, бабоньки, – Альбина, продавщица, успокаивала, но Раиса уже успокоиться не могла. Белоснежность рубашечек внучка Антошки не шли ни в какое сравнение с вечно перемазанными внуками Валентины. Двор и хозяйство, в которые Раиса вложила всю свою силу и душу, находились с Валентиновыми через забор. И никакому сравнению не подлежали. А теперь, когда часть труда она переложила на сноху, так и вообще – ни травинки у нее, ни соринки. – А я и не слежу. Чего следить-то, если и так в глаза бросается. – Это чего это тебе бросается? – Да всё! Вон – дети непростиранные, – она махнула рукой на Валентинову внучку, – Да и остальное... – Ой, спасибо, соседушка, ой, спасла своими наставлениями... За своим внуком следи! – уже бушевала и Валентина. В магазине все притихли, и только Альбина продолжала встревать, успокаивать разошедшихся покупателей. Она то и дело повторяла: "Не ссорьтеся, не ссорьтеся, бабоньки! Да ладно вам!" Но они уже не слышали. Раиса шла к дверям, оглянулась: – А чего мне следить-то! Ухоженный он, наглаженный и накормленный, – она вышла из магазина, не дослушав ответ Валентины. А та удивлённо разводила руками ей вслед. – Нет, вы посмотрите! А наши чего? Не накормленные что ли? Вот ненормальная... – Да не слушай ты ее, Валь, – Татьяна махнула рукой, – Не слушай. Всегда она такой была. Я всё думала – какая сноха уживется с ней? А вишь, нашлась – покладистая, да податливая. Вот Райка ею и командует. Оттого и хвалит. А кабы поперёк слово сказала, так съела бы. – А чего она завелась-то? Чего у нас разве грязные ходят? Ну, Матвей, конечно, порой с гулянки явится поросёнком, так ведь ругаю... устала стирать. Так ведь на то они и мальчишки, чтоб изваляться-то. А на новые вещи никаких денег ему ненапасная. Вот и одеваем в старое по улицам-то таскать. Ведь не лишние деньги-то.. – Да не оправдывайся ты, Валь! Нашло на человека, захотелось свою сношеньку похвалить, вот и... – Так свою хвалить – чужих хулить, что ли! Похвала поднимает, а хула убивает. И у меня Галина – умница. Но я ж чужих не хулю. Что за манера такая! Соседки ещё посудачили, да и разошлись. Утром следующего дня Раиса вышла на крыльцо, оглядела свой выметенный уж снохой дворик, на соседский посмотрела, курями захоженный. Давно известно, что по дому и двору можно судить о ее хозяине и хозяйке. Увидела во дворе Валентину. Вчерашний разговор, несколько резковатый, теперь как бы сгладился, потерял свою болезненную остроту.

СПАСЕНИЕ – Татьяна, просыпайтесь. - послышался над ухом голос лечащего врача, Дмитрия Ивановича. Она открыла глаза. Он стоял над ней и осматривал, слегка прикасаясь к бинтам. Рядом стоящая медсестра держала в руках металлический лоток с сиреневой жидкостью и несколько пинцетов с ножницами. – Татьяна, будем снимать бинты, нужна обработка ран. Потерпите, мы постараемся сделать всё быстро и как можно аккуратней. - Дмитрий Иванович сделал знак медсестре и та подошла с улыбкой и сказала: – Я сначала смочу жидкостью бинты, а как они отмокнут, будем потихонечку снимать. Хорошо? Татьяна кивнула и попыталась растянуть рот в улыбке, правда, рубцы и шрамы не дали ей это сделать, трескаясь и кровоточа при каждом движении. Снятие бинтов и нанесение лекарственных мазей проводилось каждый день на протяжении вот уже полутора месяцев. Эти ежедневные процедуры выматывали посильнее уколов и капельниц, которые пробовали ставить самые опытные медсёстры - найти вену в сплошном ожоге было делом почти невозможным.

После метели.. Оля спокойно заснула. Впервые за двое суток. Буся обошла комнаты, подмигнула хозяевам зелеными глазами и улеглась возле Оли, мурлыча свою песенку, будто всю жизнь прожила в этом доме… Над селом впервые за три дня проглянуло солнце. Метель улеглась, но колючий ветер время от времени поднимал поземку, заостряя верхушки сугробов, наметенных вдоль заборов. То тут, то там слышалось поскребывание деревянных лопат – сельчане расчищали дворы, участки перед домами и единственную в селе дорогу, по обе стороны которой ютились дома жителей. Неизвестно, когда из центральной усадьбы пришлют грейдер – ему еще надо будет пробить себе дорогу до села. С такими заносами – дело серьезное, долгое. Яков Борисович, пожилой мужик лет шестидесяти с лишком, закончил расчистку. Снял рукавицу, отшелушил льдинки, намерзшие на усах и бороде. С окончанием непогоды взялся за свое зимнее дело мороз. Градусов двадцать, однако. К ночи еще похолодает. Поставив лопату у крыльца, он набрал охапку березовых дров и понес их в дом. - Двери, двери притворяй скорее! – негромко шумнула хозяйка – Мария Павловна. После бессонной ночи лицо ее осунулось, вокруг глаз обозначились темные круги. - Ну, как она? – поинтересовался Яков, - полегчало? Супруга горестно покачала головой. Вчера внучка – четырехлетняя Оленька, единственная отрада и смысл жизни стариков, заболела. Дочь привезла им внучку из города на месяц, на время командировки на учебу. Больше оставить было не с кем. И вот беда – не уберегли. Поначалу ее бил сухой кашель, потом поднялась температура. Бабушка поила ее молочком с медом и маслом, чаем с липой, но безуспешно. Ночь Мария провела у постели внучки, пытаясь сбить температуру обтираниями, Оленьке немного полегчало, она уснула, но тельце ее горело жаром, губы потрескались. В бреду она звала маму. - До центральной усадьбы не дозвониться, – рассказывал Яков, - говорят, обрыв на линии. Да и дозвонишься – мало толку. Дорогу перемело, не пробиться. Я дошел бы на лыжах, пять верст – не крюк. Но фельдшеру сюда – не дойти. Стар, да и болен… Мария сидела за столом, низко опустив голову, сжав в кулаки сухие, морщинистые руки. Потом подняла на супруга глаза, полные отчаянья, и произнесла: - Надо что-то делать, Яша. Не могу смотреть, как мучается Оленька. Не дай Бог, что с ней случится – как будем дальше жить?! – глаза ее горели решимостью. – Собирайся, Яша. Ступай в центральную усадьбу, пусть выручают. Хоть пешком, хоть волоком, но доставь врача! Иначе быть беде… …Фельдшер в медицинском пункте центральной усадьбы, старик лет семидесяти, внимательно выслушал Якова Борисовича. Подробно расспросил о состоянии внучки, задумался. Подойдя к стеклянному шкафу, достал несколько упаковок порошка, пузырек с каплями и, вручив все Якову, объяснил, как их принимать. - Иду в администрацию! – заявил он. – Буду требовать, чтобы чистили дорогу. Дай Бог к утру смогу добраться до вас. Надеюсь, лекарства помогут. А вам пока остается только молиться, ничего больше предложить не могу… Молиться… Яков молиться не умел, хоть и был крещен. Тайно от родителей крестила его в далеком детстве бабушка. В этой вот самой церкви, что стоит на окраине центральной усадьбы. С того раза он в церкви и не бывал. Но пришла беда – к кому еще обращаться? Он, оставив лыжи у входа, снял шапку и, неумело перекрестившись, вошел в церковь. Служба давно прошла, внутри никого не было, лишь слышно было, как кто-то вполголоса читает молитву. В полумраке, при свете свечей разглядел сельского батюшку и приблизился к нему. Переминаясь с ноги на ногу, он ждал, когда тот обратит на него внимание. Ждать пришлось недолго. Выслушав Якова, батюшка взял его за руку и подвел к иконе Богородицы. - Помолимся. Знаешь ли молитву Пресвятой Богородице «О здравии ребенка»? Если не знаешь, просто повторяй за мной и постарайся запомнить. – Негромкий участливый голос батюшки проникал в душу и вселял надежду. Он взял из рук батюшки зажженную свечу. – Молись искренне, проси всем сердцем, чем искренней молитва, тем она действенней. - Пресвятая Богородица, спаси нас! – начал священник, Яков послушно повторял за ним. Простые, но правильные слова молитвы ложились на сердце. Яков молился горячо, вспоминая Оленьку и внезапно поверил, что молитва поможет! - Даруй ей здоровье, многие лета и благоденствие, аминь, – закончил батюшка, перекрестился и, поднявшись, скрылся за одной из дверей. Глаза Якова застилала пелена слез. На душе было благостно, росла уверенность, что все обойдется. Он еще стоял на коленях и прислушивался к ощущениям, когда к нему подошла невесть откуда взявшаяся кошка и, поставив передние лапки ему на колени, участливо взглянула в лицо. - Бусенька, - улыбнулся священник, выйдя с пластиковой бутылочкой воды, - то тебя не дозовешься, а то сама пришла. Зимой пускаю их погреться в храме, – пояснил он Якову. – Подкармливаю. То же ведь Божье творение, и душа у них есть. А Бусенька – всегда наособицу. Пугливая, людей боится, однако почувствовала доброе сердце, коль подошла к тебе. А может поняла, что нуждаешься в помощи, утешении… Возвращался Яков Борисович уже затемно. Шел торопясь, через поля напрямки, шепча на ходу молитву, единственную, которую теперь знал. Рюкзак он перевесил на грудь, в нем, укутанная в теплый шерстяной шарф, сидела Буся, то высовывая голову наружу, то прячась внутрь. В кармане полушубка булькала пластиковая бутылочка со святой водой, переданной священником. На полпути он услышал со стороны дороги шум работающей техники. Добился-таки фельдшер своего! Прислонив лыжи к стене дома, он аккуратно снял рюкзак с Бусей и, отряхнув от снега валенки, вошел в дом. Супруга встретила его в дверях с немым вопросом в глазах. - Все будет хорошо, Маша! – с непонятно откуда взявшейся уверенностью сказал он. - Как Оленька? Подружку ей принес. Где ж она? – Рюкзак был пуст. Кошка, самостоятельно покинув рюкзак, уже была на кровати, рядом с Оленькой. Мурлыча, она терлась о ручки девочки, будто что-то рассказывала ей, успокаивала. Та открыла глаза и с улыбкой смотрела на хвостатого лекаря, поглаживая ее по головке. - Бабушка, - позвала Оля, - я кушать хочу. - Сейчас, внученька, сейчас, Солнышко, – засуетилась Мария. – Бульончику куриного с лапшой, как ты любишь. …Оля спокойно заснула. Впервые за двое суток. Буся обошла комнаты, подмигнула хозяевам зелеными глазами и улеглась возле Оли, мурлыча свою песенку, будто всю жизнь прожила в этом доме. Выслушав Якова, Мария не знала – верить ли супругу. В том, что фельдшер заставит людей работать сутками на расчистке дороги, она не сомневалась. Почти все в округе были обязаны ему своим здоровьем и здоровьем своих детей. А некоторые и жизнью. Кто ж ему откажет? Но то, что супруг, мало того, что был в церкви, так еще и молился вместе с батюшкой?! Расскажи кто - она бы не поверила. Так нет же, вот он сидит, шепчет молитву Пресвятой Богородице о здравии ребенка. Вот тебе и коммунист, хоть и бывший! Воды святой принес, надо будет обтереть Оленьку, когда проснется. А кошка! Умница, а не кошка! Как внученька увидела ее, так и повеселела, покушала, значит, на поправку пошла. Нет. Не зря Бусенька к церкви прибилась. И батюшка ее особо привечал. Непростая это кошка… Еще не рассвело, когда в закрытые с вечера ставни постучали. Яков Борисович ожидал, поднявшись спозаранку. Супругу, которая уснула лишь час назад, беспокоить не стал – две ночи без сна вымотали ее донельзя. Фельдшер скинул пальто, вымыл руки, отогрел их у печки и, стараясь не шуметь, прошел к больной девочке. Согрев в горячих ладонях стетоскоп, прослушал ее. Она так и не проснулась, дышала легко, положив руку на бочок кошке. - Лекарства давали вовремя, как я сказал? – поинтересовался он и, получив утвердительный ответ, удовлетворенно кивнул. – Все в порядке, Яков Борисович, не волнуйся. Девочка крепкая, через день-два будет бегать. Температура спала. Бог миловал, не пошла дальше болезнь… - Ты ведь грамотный мужик. А как чего не скажешь – все Бога поминаешь, – Яков, угощая фельдшера чаем с брусникой, пытался кое-что уяснить для себя. - Образование, Яков Борисович, вовсе не отвращает от веры. Скорее наоборот, – фельдшер с удовольствием прихлебывал чай. – Вот я, например - раньше лечил лекарствами, а теперь заметил, что лекарство и молитва дополняют друг друга. Если, конечно, человек искренне верит. - Да, – согласился Яков, вспомнив вчерашний день. – Одно другому уж точно не мешает. А еще, если в доме кошка добрая – тоже поможет в болезни. - Кошка? Ну что ж, и кошка не помешает, поможет человеку. Если, конечно человек не мерзостный, – он вкусно отхлебнул крепко заваренный чаек… Автор Тагир Нурмухаметов

Не знаю твоего имени... В те годы не было интернета и всех этих фондов, которые собирают деньги, чтобы помочь больным детям. Мама, конечно, бегала по депутатам, в Минздрав и даже к губернатору каким-то чудом попала. Но все разводили руками: жизнь вне опасности, что сделали, то смогли, а остальное – это лишь косметический дефект, вам к пластическим хирургам надо.

Время покажет.... То, что муж может уехать, Света допускала, в последние годы у них были явные проблемы: если они проводили вечера вместе, то непременно ругались, а когда он уезжал в командировки, то не звонил ей каждый час, как это бывало раньше, и даже каждый день не звонил, разве что сообщения присылал: «У меня все хорошо, на ужин была форель, скукота смертная». Честно говоря, она и сама ему не особо звонила, а иногда даже притворялась, что мужа у нее и вовсе нет, испытывая стыдное чувство радости.

ХОРОШО ЖИЛИ. СЧАСТЛИВО. Поминки закончились. Мы с Риммой Павловной не спеша возвращались домой. С Михаилом Игнатьевичем они прожили 52 года. Три дня назад Михаила Игнатьевича не стало. После похорон дочери Риммы Павловны Татьяна и Екатерина не хотели оставлять её в одиночестве. Но Римма Павловна строго ответила: - Всё со мной хорошо будет. Вы и так три дня на ногах, да и от меня не отходите. У вас свои семьи есть. Сегодня вот Юленька со мной посидит. Правда, Юленька? – Римма Павловна, слегка улыбнувшись, посмотрела на меня. Мы были соседями много лет. И сдружились как родные. - Конечно, посижу. – С готовностью откликнулась я. - Чай со смородиновым листом или с вишнёвым? - Спросила дома Римма Павловна, доставая кружки. – Каждую осень сушу. Мишенька со смородиновым особенно любил. - Давайте и мне со смородиновым. – Ответила я, глядя на чёрно-белое фото со дня свадьбы Михаила Игнатьевича и Риммы Павловны, весящую на стене напротив. - Помню, словно вчера было, как Миша волновался, когда предложение мне делал. – Улыбнулась Римма Павловна, проследив за моим взглядом. – Мы ведь с Мишенькой учились вместе в институте. Дружили. Я и не догадывалась, что он в меня влюблён. Я поняла, что Римме Павловне нужно выговориться. Так и сидели, смотрели на фото. Чай остывал, а Римма Павловна рассказывала, может быть, мне, а, может быть, для себя. - В институт я сразу поступила, а вот общежитие не всем давали. Мне место не досталось. А квартиру снимать в большом городе стоило тогда 15 рублей. Это притом, что оплата за общежитие рубль восемьдесят была. Для нашей семьи 15 рублей огромные деньги. Даже язык у меня не повернулся у родителей попросить. Полтора месяца на вокзале ночевала. – Рассмеялась Римма Павловна. - Как это на вокзале? – Встрепенулась я. - А вот так. В зал ожидания тогда без билетов пускали. Весь день в институте проводила, потом в библиотеке, на комсомольских собраниях, иногда в кино ходили компанией. А к вечеру на вокзал. Вещёй то и было у меня один чемоданчик маленький. Переночую, а утром в баню. Общественная была, на Первомайской. Душ за 15 копеек возьму, умоюсь, да состирну по мелочи. И в институт. На задней парте устроюсь, вещи мокрые на спинках стульев развешаю, газеткой прикрою вот и всё. – Я с сомнением посмотрела на Римму Павловну, но промолчала. – Это уж потом меня выдвинули на комсомольского секретаря. А им всем место в общежитии полагалось. Вот и согласилась. Да и, по правде сказать, нравилось мне. Комсомольская жизнь насыщенная была, интересная. Там с Мишенькой и подружились. А уже перед Новым годом Миша и предложение мне сделал. Сразу согласилась. Нравился он мне очень, хоть и виду не показывала. Отец мой не сразу одобрил. Дал нам срок испытательный полгода. Уж потом заявление подали. А свадьбу-то играли как! Всем нашим комсомольским сбором скинулись по 5 рублей и в ресторан! Первый раз в жизни я в ресторане тогда была. А потом по распределению попали в городок небольшой, почти в лесной глуши. Выделили нам местом проживания на первое время комнатушку в фельдшерском пункте. Начали жить: раскладушка, ящик фанерный из-под чая вместо тумбочки, да два чемодана с вещами. И всего хватало… - Римма Павловна задумчиво замолчала. А после паузы продолжила с нежной улыбкой.

СТЕНА Конец второй, самой короткой и, пожалуй, самой любимой детьми четверти, ведь скоро Новый год и такие яркие зимние каникулы.

Лизонька Ловко работая тоненьким ножом, маленькие детские ручки, затыкивали какую-то темную тряпочку в щель между рамой окна и стеной. Лиза трудилась почти весь день. Тятька дал ей наказ утеплить окошки к долгой и холодной зиме. День уже клонился к вечеру, когда в последнюю щелку была утрамбована очередная полоска материи.